Записки грибника
Шрифт:
— А Мишка наш причем?
— А притом что не только Никодим, пацанят треп слышал, другие уши нашлись. Они от самого подворья за Антипом по следам, шли. За городом его точно с женкой порешили бы, а тут он к нам приперся, а опосля ещё и обратно поехал. Решили здесь пощипать, и там, в гости под утро наведаться… Не выгорело, сами угорели…
Для обычно немногословного Силантия это слишком длинная речь, одним махом опрокинув в себя кружку пива, потянулся за добавкой.
И Никодим продолжил разговор, — Так что твоего Мишаню, поделом
— А кто ж тогда?
Никодим промычал чего-то, пытаясь жевать и говорить.
— Прожуй сначала.
— Да пошел, ты… Дай пожрать спокойно…
— да жри, я те что, не даю?
— Бурчишь, как медведь спросонья. Как робята прознали, там должен был быть Олешка кривой, он уже два дня в рядах крутился. В прошлом месяце ему стрельцы бока намяли, он перестал к нам захаживать…
— Погодь! — Я потряс головой, сгоняя разбегающиеся мысли в кучу. — Что за ребята и что за стрельцы и кто такой, Олешка?
— Силантий! Хватит пиво, как воду лакать, сходи, принеси чего покрепче. Разговор-то у нас дюже любопытственный, пора Федьке прознать маленько, да под пиво, которое ты зараза, выхлебал, много не наговоришь.
— Так ему надоть, пущай и идет.
— Он своей отравы приташшит, евонная зараза чтоб напиться, а нам речь вести, сходи медку принеси для разговору.
— Нашли вьюношу, — Заворчал старый стрелец, перекидывая ногу через лавку, вылезая из-за стола.
— Иди, иди, пердун старый… Молвил Никодим напутственное слово, повернулся ко мне.
— Пока этот вахлак шатается, налей пива…
Я потянулся за кувшином, перевернул и потряс над кружкой, из широкого горлышка, словно нехотя упала последняя капля.
— Все, гад, выжрал, — подвел итог, моей попытки Никодим.
Поставил посуду обратно, — Так что ты мне поведать хочешь, что под вино разговор вести надо.
— К слову пришлось. Дело это давнее, я тогда молодой был, — Он задумался, почесал затылок, — годков, почитай десять прошло.
— Во старик передо мной расселся, себя жалеючи. А кто татя одолел сегодня?
— То стрельнул, это так, одним больше…
— А сколько ты вообще ворогов положил.
— А кто ж его знает, всю службу пушкарем был, картечь вязанную в пушку снарядишь, а стрельцы с пищалей стреляют, тут я, как жахну, кони, люди вперемежку. Кто побил, то не ведомо. По граду ядром целишь, так по стенам али воротам.
— А сам, руками своими…
Никодим, посмотрел на свои ладони, повертел, осматривая со всех сторон. — С три десятка будет, татарва да тати… — Помолчал и добавил грустным голосом, — И свеев трое было с ляхами.
— А ляхов сколько?
Он подставил ладонь под щеку и, не отрывая взгляда от красного угла, спокойно произнес, — Так, кто ж их считал…
Я даже поперхнулся, от безразличности тона, которым это было сказано.
Пришел Силантий, поставил на стол корчагу, запечатанную желтоватым воском. — Никодим, тама всего
— Надоть, летом и поставим.
— А ты че такой квелый?
— Поведай мне, кто все пиво вылакал?
— А ты пожалел? — Силантий кинжалом подцепил деревянную пробку, обмотанную тряпицей и осторожно, чтоб в напиток не попали восковые крошки, открыл. По избе потек ароматный дух стоялого меда, пахнуло луговым разнотравьем и горячим июльским солнцем.
Шумно втянув в себя воздух, он причмокнул, и не пролив ни капли мимо, наполнил наши кружки. Сдвинул по столу одну мне, другую Никодиму, взял свою, — Давай други, мы, живы.
Выпили, закусили. Коньяк, за фигом он нужен? Эх такой напиток прогадили…
— А ты че такой смурной? — Силантий, облизнул усы, вопросительно смотря на Никодима.
— Да Федька про былое спросил…
— Сплюнь да разотри, забыл верно, что с ним надо ухо востро держать, он как жид, спросом замучает. Слово за слово, из души три души вытянет.
Федор, ты смотри у меня, — И шутливо погрозил пальцем.
Я слегка под шафе и скаламбурил естественный ответ, — Йес, сэр, — и взял под козырек.
— Во, он ещё и аглицкий ведает… Ну чо ещё али вы говорить будете? Атож молвите потом: — 'опять все выжрал'
— Наливай, — Ответили ему вдвоем с Никодимом в один голос.
Мрак, полная темнота, моргаю, ничего не изменилось. Пытаюсь пошевелиться и с ужасом ощущаю, что не могу, правая рука не подает признаков жизни. Напрягаю все силы и, через некоторое время удается согнуть указательный палец. Левая дернулась пару раз и перестала откликаться на все мысленные команды. Мне не хватает воздуха, он маленькими порциями прорывается, откуда то, уже горячим и безвкусным. Потихоньку начинаю задыхаться, в панике, прилагаю все усилия, пытаясь вырваться из душной западни. В глазах начинают посверкивать звездочки, размываясь на периферии зрения в туман, он постепенно затягивает меня в свой мир.
Вдруг мне удалось шевельнуться, струйка, холодного, свежего воздуха, прояснила мозги и кажется, влила силы в мое безвольное тело. Я рванулся и мне удалось. Лежу потный и мокрый, глотаю божественную благодать и не могу надышаться. Постепенно оживают руки, их начинает покалывать, и они вдруг вспыхивают огнем, такая была боль. А ног не чувствую, пока. Открываю глаза, они постепенно привыкли и в темноте стали проступать предметы и контуры знакомого помещения. Я у себя в комнате. Как я сюда попал? Что на кровати лежу мордой на подушке, это понятно, но вот как добрался? Тело отпустило, со скрипом и стоном, с трудом выполз из под брошенного на меня сверху тулупа. Мои доблестные собутыльники, нет ни так, пили из корчаги, значит, — Сокорчажники! Притащили, положили на кровать, почему-то руки оказались прижаты к груди, накрыли с головой тулупом, как понимаю, чтоб не замерз. Да только у меня ноги взмерзли так, что я перестал их чувствовать, они-то остались снаружи…