Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути
Шрифт:
Начавшееся регулярное посещение лекций не мешало мне ежедневно посещать «Конкордию» для того, чтобы там обедать и проводить два-три часа за чтением газет, прежде всего «Русских ведомостей». К ежедневному чтению «Русских ведомостей» выработалась у меня привычка еще с третьего класса гимназии. Там же, в «Конкордии», просматривались новые книжки журналов. Завязывалось знакомство с вновь приехавшими в Дерпт из русских университетов в надежде попасть в Дерптский университет. В «Конкордии» всегда было людно и довольно шумно. Массовым составом её посетителей были студенты Ветеринарного института. Преподавание в нем шло уже на русском языке гораздо раньше, чем русификация коснулась Дерптского университета. Принимались в Ветеринарный институт не только окончившие полный курс классических гимназий, но и реалисты, и окончившие духовную семинарию. По существу, для большинства приезжавших из России студентов Ветеринарного института и Дерптского университета, «Конкордия» была не столько литературно-научным обществом, сколько потребительским кооперативом. Но в составе
Слишком часты были в «Конкордии» всякого рода сходки: то для решения хозяйственных вопросов о столовой, о ценах на обеды и пр., то для разбора дел, суда чести по поводу столкновений между студентами. Эти сходки вносили много шума и сутолоки и, разумеется, были бы совершенно излишни, если бы были выбраны постоянные небольшие комиссии – хозяйственная, юридическая, в дополнение к литературно-библиотечной.
Эта сутолочная, шумная жизнь отнимала совершенно бесполезно немало времени и отвлекала молодых студентов от усидчивой учебной работы. Такое мнение сложилось у меня в первые недели пребывания в Дерпте. В это время я познакомился, обедая в «Конкордии», с одним, ожидавшим своего оформления в университет, приехавшим из Киева немолодым студентом-филологом Евгением Викторовичем Дегеном. Он производил впечатление несколько необычное своей серьёзностью, постоянной выдержанностью. В общении он был весьма немногословен, но располагал к себе своею простотой и искренностью. Несколько раз он заходил ко мне. Его сильно беспокоили затруднения, которые ставились ответами из Киева к его приёму в Дерптский университет. Он уже собирался уезжать в Гельсингфорс, чтобы пытаться там устроиться в университете, но Дерптский филологический факультет помог ему преодолеть встретившиеся препятствия к зачислению в студенты в Дерпте. К нему скоро приехала из Киева его жена – Анна Николаевна Деген-Ковалевская, оказавшая в дальнейшем несомненное влияние на оживление общественной жизни среди немногочисленной в то время в Дерпте русской интеллигенции.
Ещё в первые дни моей дерптской жизни оригинально началось моё знакомство с Михаилом Петровичем Косачем. Поздней осенью он приехал из Киева, где за участие в студенческом общественном движении был уволен из университета. Познакомились мы в читальне. После обеда в «Конкордии» он рассказывал по дороге много интересного о жизни студенчества в Киеве. Так незаметно дошли мы до моего жилья. Увлечённый рассказом, он вошёл ко мне, заинтересовался моими книгами, постепенно углубился в их перелистывание и чтение. Вечером я приготовил чай. После чая было уже поздно идти в незнакомом городе искать квартиру того киевского товарища, у которого он оставил свой багаж. Я постелил ему, как умел, на диване. Утром рано я ушёл, чтобы не опоздать на лекцию к восьми утра. Когда после всех лекций, под вечер, я вернулся к себе в комнату, я увидел там Михаила Петровича, погружённого в какую-то письменную работу. Так он остался жить вдвоём со мною в комнате несколько дней, пока не устроился вести какую-то работу по физике у профессора Эттингена. Он был специалистом по физике и позднее, после окончания в Дерпте, был приглашён доцентом и был короткое время профессором физики в Харькове. К несчастью, он рано умер от лёгочной болезни. У него был неистощимый запас захватывающих по своему интересу рассказов, преимущественно из его собственных наблюдений украинской сельской жизни. По-видимому, у него была замечательная память. Украинскую прозу и стихи он мог говорить без конца наизусть, причем языком украинским владел в совершенстве. (Его мать – украинская писательница Олена Пчілка, а старшая сестра – известная украинская поэтесса Леся Украинка). Во весь период жизни в Дерите Михаил Петрович Косач был близким и неизменным другом всего нашего кружка.
В первую зиму моей жизни в Дерите, я помню, на меня произвела большое впечатление традиционная встреча Нового года в тогдашнем Дерпте ровно в 12 часов 31 декабря всеми гражданами города. За несколько минут перед 12 часами ночи самые разнообразные круги, где бы они ни собрались для встречи Нового года – у родных, родственников или близких знакомых, в клубе или в общественном собрании, спешили на главную городскую площадь перед Ратушей, многие, захватив с собой шампанское и бокалы. На площади – огромное оживление, гуляющими заполнены не только тротуары, но и все проезды на самой площади и в прилегающих улицах. Стрелки на часах Ратуши приближаются к 12 часам, все устремляются поближе к Ратуше, и в момент, когда часы бьют полночь, вся площадь оглашается возгласами «prosit Neue-Jahr!» (с Новым Годом!) При этом поздравляют и обращаются с новогодними пожеланиями не только к своим близким, но к любому встречному без разбора. Всегда чопорные немецкие бюргеры и чванливые Farbentr"ager'ы (студенты дворянских корпораций в цветных шапочках) чокаются с извозчиком или с Aufw"arterin (прислугой). Из верхнего окна под часами Ратуши доносится пение новогодней кантаты и через 10–15 минут большинство возвращается с оживлённой площади в свой узкий круг, унося с собой частичку общего подъёма и оживления.
Разумеется,
В отличие от «Конкордии» Общество русских студентов было организацией с более ограниченным кругом участником его жизни – его постоянных членов. Состав постоянных членов Общества пополнялся из числа гостей, бывавших в Обществе и пользовавшихся его библиотекой, читальней, столовой по рекомендации членов Общества. Выборы в члены Общества происходили после знакомства многих членов Общества с новым заявлением о желании вступить в Общество. В читальне был обширный выбор периодической печати и новых книг. Всегда соблюдалась тишина и обеспечивалась возможность сосредоточиться над книгой.
Членов Общества русских студентов было немного – 20–30 человек. Среди них преобладали люди, не начинающие студенческую жизнь, а по большей части приехавшие в Дерптский университет, чтобы закончить своё высшее образование после ряда лет, проведённых в ссылке. Многие из них были литературно образованными людьми. В то время, когда мы (Деген, я, Косач и другие мои дерптские друзья) вступили в Общество, там пользовались большим уважением Приселков и Омиров, в особенности – последний. Он любовно и внимательно относился к более молодым членам Общества. Под его влиянием пробуждался серьёзный интерес к передовой русской литературе, к литературе Герцена и Чернышевского, Белинского, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина. Большим горем была (кажется через год после моего вступления в Общество русских студентов) болезнь и смерть Омирова. Как-то быстро эта болезнь определилась, как скоротечная форма туберкулёза (милиарный туберкулёз). Члены Общества попеременно дежурили у больного. Я помню, как безысходно тяжело было не находить слов и сил для ободрения умиравшего товарища. Смерть его вызвала искреннее горе у всего русского студенчества в Дерпте.
После смерти Омирова известной популярностью в Обществе русских студентов стали пользоваться вернувшиеся из ссылки, заканчивавшие в Дерпте медицинское образование Э. В. Эрнст и Семён Шарый. У них были черты, свойственные некоторым людям, потерпевшим в жизни крушение, – известная усталость от общественного движения, неверие в высокие цели, проявление постоянного скептического отношения к новым общественным течениям. Они посмеивались и подтрунивали над теми, кто серьёзно и упорно изучал Маркса, Энгельса. «Чтобы содействовать революции, не нужно погружаться в материалистическую философию и социально-экономическую науку, нужны решимость, смелость», – говорил Эрнст по поводу нашей попытки ставить в Обществе русских студентов доклады о начавшемся в те годы (1891–1893) философском и социально-экономическом обосновании у нас перехода от народничества к марксистскому движению. Помню, мне пришлось перевести два или три доклада (о полемике Энгельса против Дюринга – «D"uhrings Umwalzung der Wissenschaft» и о написанном К. Марксом Манифесте 1-го Интернационала о Парижской Коммуне) из Общества русских студентов – в «Конкордию», где эти мои доклады вызвали интерес у молодого студенчества.
С насмешками относились эти «старики» и к вниманию, которое начало проявляться в то время к литературному радикально-социалистическому движению (на украинском языке) И. Франко и Павлика. В связи с этим я и Евгений Викторович Деген вышли из Общества русских студентов. В обоснование своего выхода я послал мотивированное письмо, направленное против разъедающего влияния Шарого.
Теперь этот шаг кажется мне неправильным, так как вместо выхода из Общества, как раз нужно было оставаться в нём и продолжать настойчиво проводить свою линию, а не ослаблять позиции оставшихся в Обществе моих друзей (Левицкого, Малянтовича, Косача, Балака и др.) [25] .
25
В своих воспоминаниях лидер партии эсеров В. М. Чернов, характеризуя студенчество Дерптского университета, пишет: «Состав студенчества был вообще красочный. Выделялись недавно вернувшиеся из ссылки народовольцы: угрюмый, молчаливый Эрнст, присяжный шутник и остроумец Шарый; …был и кружок украйнофилов, в центре которого стояли братья Френкели…». См.: Чернов В. М. Записки социалиста революционера. Книга первая. Берлин, 1922. С. 61.
Приятные воспоминания остались у меня от поездки вместе с тремя другими членами Общества на лодке из Дерпта по р. Эмбаху вверх до озера Вирцьярв и вниз от Дерпта до озера Пейпус. Это было то ли летом 1891, то ли 1892 г. В то лето я оставался в Дерпте, чтобы систематически готовиться к «философикуму», т. е. к сдаче экзамена по всем предметам, без полного зачёта которых нельзя было получить доступ к занятиям в клиниках (прежде всего, по физиологии и анатомии, физике, органической химии и пр.).