Записки из арабской тюрьмы
Шрифт:
У меня от увиденного пропал аппетит. Мы сидели в своем углу на матрацах и вещах и со стороны взирали на происходящее. Похоже, кроме меня, это сражение ни у кого аппетита не отбило. Все работали челюстями так, как будто ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Титти мне потом сказал, что это еще вялая драка, он помнит времена, когда обязательно кого-нибудь убивали. А тут, подумаешь, глаз вырезали, разрезали несколько рож, да пару-тройку носов сломали. Тьфу! Мелочь пузатая!
Избивание продолжалось часа полтора, столько времени были слышны из
Небольшая комната сплошь из бетона, метра три на три, высота около пяти, под потолком маленькое зарешеченное окошечко. Посередине деревянная колода с двумя дырками. Ее открывают, укладывают ноги страдальца, закрывают, фиксируют и после лупят по пяткам палкой. Просто, но со вкусом. Тут же два кольца, одно в полу, другое в потолке, через последнее пропущен брезентовый длинный пояс. В общем типа дыбы, за руки привязывают и тянут вверх, а чтоб ногами не дрыгал и не ударил палачей, их фиксируют к нижнему кольцу. На полу бурые пятна, похожие на кровь, видимо, столько ее натекает, что и не отмывается уже.
Ну, впечатлить — впечатлил, я подобное раньше только в кино видел, но все равно после первой я еще две голодовки объявлял. Правда, пыточную больше не показывали, видать, поняли, что перегнули палку, все больше уговаривали. Но об этом ниже.
«Дружбаны» говорили, что они еще током пытают, есть у них, мол, машинка специальная. Провода на член накидывают и ток подключают — во всем что угодно сознаешься!
К вечеру камеру побелили, тараканов потравили, а мы все это время на матрацах во дворе сидели, я даже сгорел от свирепого африканского солнца, начали заносить вещи обратно в свежее побеленное помещение с легким запахом дуста.
Все участники драки продолжали сидеть на корточках лицом к стене, руки за головой. Их уже почти не били, если кто-то опускал руки или поворачивался, тогда получал удар палкой по спине. Не знаю, сколько их так держали, но когда мы ложились спать, они все еще сидели вдоль стен.
Утром 25 июля, как обычно, встал раньше всех, прокачался, принял «душ», разбудил воинов Аллаха и стал ждать подъема. С шести утра заиграли марш, я понял, что праздник начался. Весь двор и коридор за ночь украсили гирляндами из национальных флажков, двор оттерли от крови, а в коридоре было пусто. Ничто о вчерашней драке уже не напоминало.
Во время проверки пришел директор тюрьмы («мудир» по-арабски). Он был в черной как у эсэсовцев форме, белой рубашке с черным галстуком, в потешной фуражке, на погонах по две звезды как у прапора, только еще с гербом его родины.
Мудир толкнул речь. Поздравил всех с праздником, призвал всех встать на путь исправления и обязательно сегодня посмотреть всем парад, который будет проходить в столице городе Тунисе, а также пообещал праздничный обед в виде кус-куса, а вечером
Директор уже собрался уходить поздравлять следующих зэков, как вдруг увидел меня. По-видимому, несмотря на загар, я отличался от темных кучерявых арабов и негров, окружавших меня со всех сторон. Хотя, знаете, мне доводилось видеть и рыжих арабов с голубыми глазами, видно, французы в свое время сумели разбавить кровь аборигенов. Мудир поинтересовался, как у меня дела, не обижают ли меня сокамерники.
— Никак нет! Ваше высокородие! Премного благодарен! — по-русски громко отрапортовал я.
— Беги, беги (хорошо, хорошо), — сказал он с задумчивым лицом, хотя видно, что ни черта не понял.
Тамил по-своему перевел мои слова, мол, никто его не обижает, дисциплину не нарушает, рад празднику! Мудир расцвел, пожал мне руку и пошел со своей свитой дальше.
— Ты что ему сказал? — спросил капран. — Я ничего не понял.
— Да так, ничего особенного, поздравил с праздником.
После проверки и уборки камеры всех загнали смотреть парад. Всем, кроме меня, этот парад был глубоко по барабану. Им бы футбол посмотреть или фольклор послушать, а тут парад.
Кстати, до Туниса я к футболу был равнодушен, но после стал просто НЕНАВИДЕТЬ его! Арабы вообще помешаны на этой игре, а в тюрьме его демонстрируют каждый день. Ладно бы еще игра была, а то так, какие-то полудворовые команды толкают впереди себя мяч, а все орут, свистят, топают ногами! Ор стоит такой, что сам себя не слышишь. Да еще все болеют за разные команды… В общем, все заканчивается банальными драками. Правда, их быстро усмиряют, и горячие болельщики мирятся, но до следующего матча, то есть до завтра.
— Ты, — спрашивают меня, — знаешь, кто такой Омар Жмаль?
Это первая величина местного футбола, кстати, его фамилия переводится как «верблюд», и все тунисцы считают, что весь мир обязан его знать.
— А ты знаешь Андрея Аршавина? Слыхал про команду «Зенит»? — парирую я в ответ. Арабы не знают, на том и расходимся.
Вообще, когда куча разных мужиков сидит долго в одной комнате, то конфликт неизбежен. Иногда просто хочется в морду дать, потому что лицо его не нравится. Поэтому любое неосторожное слово или взгляд легко заканчивается потасовкой. Это типа разрядки — подрался и легче на душе стало, пар выпустил. А футбол — хороший повод для драки. Ну, сегодня праздник, может, один день и без мордобоя пройдет?
Меня, как впервые наблюдавшего местный парад, усадили на почетное место, напротив телевизора, рядом уселась рота комментаторов. Ты, говорят, такого еще не видел, и они оказались правы. ТАКОГО парада я точно не видел.
В свое время, при советской власти, я не только видел массу различных парадов, но и во многих участвовал, всех же в обязаловку заставляли и в школе, и в армии, и в институте. Это сейчас молодежь, может, не знает, а мы-то в свое время померзли на этих маршах трудящихся.