Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти
Шрифт:
После того, как Кондратик по имевшейся у нас фотографии опознает Окулицкого, закричит: «Пане милиционер, вот этот пан у меня вчера купил полкило сахарина и не отдал деньги!» В то время во Львове сильно спекулировали сахарином, так как не хватало сахара. После такого крика милицейский говорит «пану»: «Пройдемте для выяснения!» и везет в милицию.
Когда Кондратик с группой постучали в дом, оттуда вышел хозяин и открыл. Ему заявили, что: «Милиция ищет одного человека, покажите все комнаты». Хозяин перетрусил и привел, где жил «пан». Кондратик посмотрел на пана и видит, что внешность схожа, а усов нет, сбриты. Но он не растерялся
Пан, видя, что еврей ошибся, рассердился и говорит: «Что ты кричишь, жид проклятый! (в Польше евреев зовут жидами) Я не покупал у тебя сахарина». Милицейскому это и нужно было. Пан долго одевался, раздумывал, затем оделся и пошел. В машинах «пана» и «жида» рассадили.
Когда привезли в милицию, «пана» обыскали и нашли у него ампулу с ядом. После этого два сотрудника посадили «папа» к себе и поехали.
При выезде в машину стал садиться Кондратик. «Пан» запротестовал: «Куда лезешь, жид проклятый?» Тут уж Кондратик ему сказал соответствующую фразу, и «пан» успокоился [49] .
49
Л. Окулицкий был арестован в ночь с 21 на 22 января 1940 г.
В 7 часов утра привезли «пана» ко мне на допрос. Поздоровались. Я был в гражданской одежде. Окулицкий сразу мне сказал: «Я вас знаю, вы — шеф разведки Украины». Я подтвердил и добавил: «А вы — не Заржевский, как значитесь по паспорту, а Окулицкий, он же — Мрувка».
Пап нисколько не смутился моими познаниями. Я улыбнулся и сказал, что: «Не нужно было усы сбривать, ведь в паспорте вы с усами». И добавил: «Мы с вами — коллеги, разведчики, с той разницей, что я еще и следователь, а вы уже арестованный, поэтому рассказывайте все, что положено».
Окулицкий понял меня и сказал, что все расскажет, так как ему все равно уже на свободе не быть, но фамилий своих единомышленников называть не будет, что бы с ним ни делали. Я ему ничего не ответил, а спросил, почему он сбрил усы.
Он сказал, что «если бы вы пришли за мной на один час позже, меня уже на этой квартире не было». Он почувствовал, что мы вплотную добираемся до него, — решил сменить квартиру, связи, сбрить усы и немного подождать, чтобы пропали его следы.
Я сам себе сказал, что правильно поступил и не послушался Сергиенко, который предлагал проводить операцию по задержанию Окулицкого утром.
Окулицкий свой «рассказ» начал с его ареста, похвалив нас за милицейскую легенду. Он сказал, что если бы арестовывать пришли чекисты, он тут же бы отравился. У него у кровати лежали две ампулы с цианистым калием. Он даже когда надевал ботинки, думал отравиться или нет, но когда увидел «жида» и милицейского, то успокоился. Тут я себе опить поставил плюс, так как при другом варианте Окулицкого не было бы.
Возвращаясь к утру, когда Окулицкий хотел сменить квартиру, я сказал ему, что мы все равно бы его нашли. Вот тут-то он и начал нам выкладывать наши ошибки.
Основная наша беда в том, что наших советских людей, прибывших в Западную Украину и в Белоруссию, местные жители, т. е. поляки, белорусы и украинцы, бывшие польские подданные узнают за километр по одежде, по обращению и т. д.
Окулицкий сказал, что несколько раз он наблюдал за собой нашу разведку (наружку),
Мне было неприятно это слушать, но я терпеливо выслушал до конца, с тем чтобы принять меры.
Стали дальше разбирать ошибки в его действиях: курьеров мы перехватывали (посылал, как правило, девочек), которые давали показания, конспирация слабая, а главное, это ошибка в организации ZWZ на территории западных областей Украины и Белоруссии, так как поддержки в этом деле не будет ввиду того, что это земли украинские, живут абсолютное большинство украинцев и белорусов, поляки составляют единицы. Поэтому идея возврата полякам не будет поддержана местными жителями. Окулицкий согласился. Кстати сказать, он на меня произвел впечатление умного и хорошего грамотного разведчика.
Однако когда дошли до организационного построения ZWZ, он отказывался говорить. Я тогда применил свой метод допроса. Я ему стал говорить, как у него дело было организовано, и в чем ошибки. В ряде случаев я, не зная вопроса, фантазировал, он меня поправлял, как было дело на самом деле. Таким образом, я все узнал, а фамилии основных лиц мне были известны, а впоследствии не так-то уж и важны.
Одним словом, сел я его допрашивать в 7 часов утра, а закончил в 4 часа вечера. После обыска он попросил разрешения курить и из кармана пальто взял пачку сигарет 200 шт. Когда я закончил допрос, в пачке осталось 3 сигареты, а 197 выкурил.
Побыл у нас Окулицкий всего лишь два дня. Как только я донес в Москву, что он арестован, сразу же следственная часть (Кобулов) дал телеграмму «направить отдельным вагоном, по указанию наркома, в Москву». Я знал, что это подлость Кобулова, и попросил Хрущева поддержать нас и не передавать в центр, но он сказал, что не стоит спорить.
Потом мне о нем стало известно следующее. В Москве стали допрашивать с угрозами. Окулицкий твердо заявил, что своих товарищей не выдаст. Следователь накричал на него и несколько раз ударил по лицу. Окулицкий замкнулся и ничего не стал больше говорить.
В 1941 году, когда формировали армию Андерса* (по решению Ставки), Окулицкий был назначен начальником штаба. Он уже тогда рассказал своим друзьям об ударах следователя и поклялся, что отомстит за эту пощечину. И действительно, в конечном счете, армия Андерса ушла вначале в Ирак, а затем перекочевала к англичанам.
Несомненно, Андерс [50] и Окулицкий провели достаточную разлагающую работу среди бойцов и офицеров польской армии с расчетом вывести ее из-под Советского командования.
50
Интересно, что в записках, датированных 1941 г., Серов указывает, что он также задерживал и генерала Владислава Андерса, чьи части были разбиты под Перемышлем 27–28 сентября 1939 г. (см. стр. 216). Как и Окулицкий, Андерс был направлен в Москву, где вплоть до лета 1941 г. содержался в Лубянской тюрьме.