Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти
Шрифт:
Все бандиты были на конях, легкое оружие — винтовки и автоматы. Размещались в балках глубиной в 3–4 метра, выставляли охрану, а как только появлялись наши войска (полк НКВД), сразу уходили в такие районы, где на машинах трудно проехать.
Я вижу, что с такой тактикой я с ними буду долго возиться. Я вызвал на Элистинский аэродром звено истребителей с реактивными снарядами и два самолета У-2.
Когда самолеты прилетели, я полетел на У-2 разыскивать по степи бандитов. Примерное направление, где они обычно бывают, я знал. И действительно, минут через 40
Я показал летчику, он развернулся, и пошли справа колонны, чтобы разглядеть их. Вижу — внизу вспышки от выстрелов. Вот подлецы, стали стрелять по самолету. У меня тогда уже отпало всякое сомнение, что это калмыки-предатели.
Я летчику приказал отвернуть в противоположную сторону и полетать вдали от этой колонны, куда не достанут пули. Место по карте, куда шли бандиты, я заметил.
Через полчаса я летчику махнул направление, куда лететь, чтобы еще раз увидеть эту банду. Шли минут 20, а их все нет. Я приказал покрутиться. Не нашли. Как сквозь землю провалились.
Пошли еще вперед. Через несколько минут я увидел дымок в балке. Показал летчику пройти сбоку от дыма, не разворачиваясь, как бы случайно. Проходя, увидели спешившийся эскадрон калмыцких бандитов. Отметил по карте, и полетели на аэродром…
Когда мы на двух самолетах подлетели с тыла к калмыкам, расположившимся в овраге, и стали садиться, они открыли винтовочный огонь трассирующими пулями…
Я летчику показал рукой, чтобы он без пробега поднимался вверх. Он понял, но показал, что придется тогда идти над оврагом. Я ему показал на газ, полный и вперед.
Когда мы пролетали над калмыками, они открыли огонь из винтовок. Я видел внизу вспышки от выстрелов, а потом на аэродроме на крыльях самолета мы нашли пробоины.
Минут через 10 вернулся Тужлов, у него на самолете также обнаружены пробоины.
В общем, в мирном разрешении вопроса ничего не получилось. Время было еще светлое. Я поехал в полк НКВД, который мне был придан [191] , и там погрузил в автомашины минометный, пулеметный и взвод автоматчиков и решил окружить калмыков и заставить сдаться или побить их.
191
В подчинение Серову в Калмыкию был направлен 3-й мотострелковый полк НКВД, ранее участвовавший, кстати, в выселении карачаевцев. Также в операции было задействовано почти 3 тысячи офицеров НКВД.
Местность в тех краях, кроме оврагов, ровная. Мы быстро доехали до оврага. Огневые средства я расставил с таким расчетом, что если калмыки после нашего обстрела будут убегать из балки от огня минометов, которые я поставил у дороги, то я сразу же со взводом автоматчиков (25 чел.) двигаюсь в овраг, и там «прочищаем» и забираем калмыков.
Поставил на левый фланг пулеметный взвод (4 пулемета). И приказал командиру взвода не открывать огонь, пока калмыки
Командир взвода, лейтенант — молодой парень лет 20, еще, видно, необстрелянный, на мой вопрос, ясна ли задача, четко ответил: «Ясна», потом посмотрел на меня и говорит: «Товарищ генерал! А ведь меня убить могут?» Я подумал, что он шутку такую сказал, и тоже, шутя, ответил: «Конечно, могут», и ушел к минометчикам.
Странно было, что, пока мы расставляли огневые средства, калмыки, несомненно, видели нас, но не стреляли.
Когда все было готово, я приказал открыть огонь из минометов по оврагу. Калмыки открыли ответный огонь из винтовок, и самое неприятное — трассирующими пулями. Мы залегли.
Когда лежишь и только слышишь, как взвизгивают пули, это неприятное, но не сильное впечатление. И особенно оно не вызывает чувства боязни, что убьют. Совершенно другое впечатление, когда видишь с 300 метров, как в твою сторону быстро приближается белая или красная точка. Сразу она тебя прижимает к земле. Даже услышать, как она в 2–3 метрах ткнулась в землю, все равно неприятно.
Я прикрикнул на минометчиков, чтобы усилили огонь. Через несколько минут я увидел, что в овраге калмыки задвигались и потянулись вдоль оврага убегать, где стояли пулеметы. Значит, сдаваться не намерены.
Еще немного подождав, я услышал пулеметные очереди. Тогда я встал в рост, несмотря на трассирующие пули, выхватил «маузер» и крикнул взводу автоматчиков: «За мной, в атаку!» Сам бросился вперед. Солдаты, как лежали, так никто и не поднялся.
Я командиру взвода после кричу: «Поднять взвод и за мной!» Командир взвода поднялся, повторил команду, однако и его приказание было не выполнено. Оставалось заставить идти в атаку силой оружия. Я на это не пошел, так как это дело происходило не на передовых позициях.
Отойдя в сторону, я весь горел. Кто воспитывал солдат НКВД, которые в трудную минуту струсили? Вот вам и войска НКВД, так называемые «отборные».
Тут я вспомнил Аполлонова, зам. НКВД по войскам, который сам ни разу на фронте не был и двумя руками держался за внутренние войска, чтобы никому не давать их, иначе «главком» будет без войск, и его могут послать на фронт. Вот результат дисциплины и воспитания. Конечно, это, вероятно, единственный случай, но неприятный. Прислушался — пулеметчики не стреляют, начало темнеть, калмыки, вижу, вылезают из оврага и безнаказанно уходят в степь. Верхом на лошади я бросился на левый фланг, где стояли пулеметы.
Спешился, смотрю солдаты сидят кучками возле пулеметов и не стреляют. Кричу: «Почему не стреляете?» Пом комвзвода подошел и доложил: «Командира взвода убили».
Действительно, смотрю, лежит комвзвода мертвый. Спрашиваю: «Куда пуля попала?» Показывают на колено. Странно! «А еще куда?» — «Больше никуда».
Разорвал брюки на колене и вижу, что пулей разбило надколенную чашечку, и все. При обычных условиях в худшем случае человек мог бы хромать, но не умирать. Ничего не пойму. Неужели от испуга умер?