Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти
Шрифт:
Вечером ко мне пришел генерал Шадрин с приглашением от Тито поужинать вместе. Я вообще был не против этого, однако под серьёзным предлогом отказался, так как подумал, что мне поручения товарища Сталина встретиться с генералом Тито не было, поэтому я не знал, как будет воспринято в Москве моё самовольство. Об этом я сказал Шадрину не для передачи и таким образом уклонился от ужина [225] .
Ноябрь
Продолжаю записи в связи с назначением меня в первых числах ноября уполномоченным по 1-му Белорусскому фронту. Конечно, как и всегда, никто меня об этом назначении не спросил, да я и не возражал, так как во время войны не спрашивают [226] .
225
Судя по дошедшим до нас архивным документам,
Той же ночью (предположительно 11 октября 1944 г.), сразу после несостоявшегося ужина с Тито, Серов по прямому звонку Сталина вылетел из Крайовы в Люблин для спасения руководства Польского комитета национального освобождения. (Петров Н. Первый председатель КГБ Иван Серов. М.: Материк, 2005. С. 36.). Подробнее — см. главу 9.
226
Когда война вышла за пределы СССР, а Красная Армия, соответственно, начала входить в Европу, остро встал вопрос о зачистке освобожденных земель. В тылу войск требовалось наводить и удерживать порядок. Кроме того, следовало не мешкая формировать местную власть, железной рукой загоняя Восточную Европу в соцлагерь. Так появились уполномоченные НКВД СССР по 7 фронтам: как раз тех, что и освобождали Европу.
Главной задачей уполномоченных НКВД являлось обеспечение «очистки фронтовых тылов действующей Красной Армии от вражеских элементов». Они должны были выявлять и пресекать агентуру противника, уничтожать повстанческие движения, арестовывать местную верхушку и любой подозрительный элемент.
В подчинение уполномоченных НКВД перешли все силовые подразделения фронта: СМЕРШ, пограничники, войска по охране тыла, части НКВД, местные органы НКГБ и НКВД. Плюс — дополнительные силы, переброшенные с других фронтов или из тыла. Непосредственно Серову, например, были приданы 4 пограничных полка и стрелковая дивизия НКВД общей численностью 11 160 штыков.
До сегодняшнего дня считалось, что институт уполномоченных был рожден приказом шефа НКВД Лаврентия Берии № 0016 от 11 января 1945 г. Серов, однако, называет другую, более раннюю дату своего назначения: ноябрь 1944 г. В его послужном списке и вовсе указывается сентябрь.
То, что в данном случае названная Серовым дата верна, подтверждается и упоминанием чуть ниже имени Константина Рокоссовского. Маршал Рокоссовский командовал войсками 1-го Белорусского фронта как раз с февраля по ноябрь 1944 г. Только 16 ноября его сменил маршал Жуков. Следовательно, если бы Серов приехал в штаб фронта после 11 января 1945 г., Рокоссовского при всем желании он бы там не застал.
Довольно странно — и это тоже говорит в пользу Серова — выглядит и сам приказ Берии № 0016. Из 7 фронтовых уполномоченных НКВД, назначенных этим приказом, большинство (5) — Берии никак не подчинялись, ибо проходили службу по другим ведомствам (НКГБ, СМЕРШ). Очевидно, что нарком внутренних дел не мог самостоятельно назначить, допустим, уполномоченным НКВД по 3-му Белорусскому фронту Виктора Абакумова — начальника ГУКР СМЕРШ, ибо эта структура входила в Наркомат обороны, где наркомом был лично Сталин.
То, что инициатива введения института уполномоченных НКВД принадлежала вовсе не Берии, подтверждает и его докладная записка Сталину от 22 июня 1945 г. В ней маршал госбезопасности прямо пишет: «С января 1945 г. при… фронтах действуют назначенные по Вашему указанию уполномоченные НКВД СССР…» (Аппарат НКВД-МГБ в Германии. 1945 1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2009. С. 101–102.).
На следующий день поехал к командующему фронтом маршалу Рокоссовскому К. К. Вначале я заехал в особый отдел фронта, где начальником был генерал-лейтенант Вадис*.
Причём получилось так, что особый отдел подчинялся непосредственно начальнику СМЕРШ Абакумову, который являлся начальником Управления особых отделов и заместителем Министра обороны. Постановлением ГОКО на уполномоченных фронтов возлагалось руководство работой особых отделов фронтов по борьбе со шпионажем и диверсиями, а также войсками по охране тыла фронта.
Таким образом, мне пришлось вновь встретиться со своим «неприятелем» с Абакумовым. Он издалека, из Москвы, пытался руководить особым отделом, который находился далеко за пределами Советского Союза, а я рядом, поэтому мои команды исполнялись в тот же день [227] .
Приехав к Вадису, который в 1939 году был в НКВД Украины в моём подчинении, начальником Тернопольского УНКВД, я рассказал, как будем работать.
Рокоссовский, оказывается, уже знал, что я приехал в особый отдел, позвонил ко мне и пригласил встретиться, а затем на обед. На обеде мы договорились обо всех делах, как будем работать.
227
С выделением военной контрразведки из структуры НКВД и созданием на ее базе
В конце обеда, когда мы пропустили по две рюмки коньяка, Рокоссовский меня спрашивает: «Вы помните, Иван Александрович, октябрь 1941 года, когда вы приезжали на передний край в 16-ю армию, которой я командовал?» Я ему говорю: «Это когда вы по чистой карте мне рассказывали обстановку на фронте?» Он говорит: «Да, да».
А дело было так. В октябре немцы подошли к самой Москве и на некоторых участках были от Москвы в 25–30 километрах. В тот период по постановлению Ставки Верховного Главнокомандования была организована охрана «московской зоны обороны», а я был постановлением ГКО назначен «начальником охраны московской зоны обороны». Функции заключались в том, чтобы на всех дорогах, ведущих в Москву, выставлять заслоны из войск НКВД дли задержания убегающих и отходящих с фронтов солдат и офицеров.
Кстати сказать, в итоговой записке в ГКО весной 42-го года я доложил, что за это время было задержано более 300 тысяч солдат и офицеров, отступавших к Москве и бежавших из своих частей. Я как начальник охраны московской зоны ежедневно ездил на Каширское, Ленинградское, на Рязанское и другие направления и проверял, как несут службу наши секторы.
Когда я приехал в сектор генерал-майора Добрынина, он позвонил командующему 16-й армией генерал-лейтенанту Рокоссовскому и сообщил ему, что приехал заместитель НКВД СССР Серов. Рокоссовский ему ответил, что он сейчас подъедет и доложит обстановку. Пока мы ждали Рокоссовского, Добрынин мне сказал, что перед войной Рокоссовский находился в заключении.
Минут через 20 подъехал Рокоссовский. Поздоровались, зашли в домик в деревне. Из-за пазухи он вынул карту, разложил ее и начал докладывать. Карта была чистая, положения наших войск и противника на ней не нанесено. Я слушал-слушал его и говорю: «Товарищ командующий, надо карту иметь с нанесённой обстановкой». Он смутился и сказал, что обстановка войск есть в штабе. А он не наносит, боясь, как бы не попала карта немцам. Затем я сказал: «Давайте лучше поедем на передний край обороны».
Когда я уезжал из 16-й армии, Рокоссовский мне сказал, что если бы ему дали один танковый батальон и стрелковый полк, то он дальше немцев ни на шаг не пустил бы. Я ничего не сказал, попрощался и уехал. Когда вернулся в Москву, то в ежедневной сводке Сталину И. В. написал о положении на фронте 16-й армии, об отсутствии боеприпасов, мало танков, автоматов и т. д.
Сейчас прошло три года. И вот, после обеда Рокоссовский мне напомнил пребывание в Нефедовке, а затем говорит: «А вы знаете, что после вашего отъезда произошло?» Я говорю: «Не знаю», а сам подумал, не было ли ему неприятностей. И он мне рассказал следующее продолжение [228] .
«После вашего отъезда уже вечером раздался звонок полевого телефона в штабе армии, мне доложили, что просят по телефону из Москвы. Я подошел к телефону, в трубке слышу: „Говорит помощник Васильева (Сталина)“. Я поздоровался. Он мне говорит: „Товарищ Васильев просит вас приехать к нему“. Я перепугался, но сказал: „Слушаюсь“. Быстро собрался и поехал.
228
Предысторию см. в главе 4.
До Москвы было ехать всего-навсего минут 40. Подъезжаю к Боровицким воротам, меня встречают два чекиста и повели. Ну, так как меня перед войной уже раз водили чекисты, то решил: второй раз тоже поведут за то, что плохо дело на фронте. Видимо, Серов доложил Верховному.
Привели меня чекисты в приёмную товарища Сталина. Через несколько минут я вошёл в кабинет к Сталину, поздоровался. Сталин стал расспрашивать, как дела. Я ему сказал: „Хорошо“, а он мне на это говорит: „Я читал сводку товарища Серова, из которой видно, что не так-то дело обстоит хорошо, и войск маловато“. Затем он тщательно стал выяснять положение на фронте. И спрашивает: „Что вам требуется для того, чтобы не пустить дальше немцев?“
Я вижу, что дело принимает неплохой оборот, однако поскромничал и говорю: „Если бы мне дали танковый полк и стрелковую бригаду, то я бы удержался на этом рубеже“. Сталин улыбнулся и говорит: „С этими силами вы бы не удержались. Мы вам даем танковую бригаду и стрелковую дивизию“. Я обрадовался, поблагодарил его, попрощался и, окрыленный таким приёмом, уехал.
Таким образом, с вашей помощью, Иван Александрович, я не только не получил неприятностей, каких ожидал, а, как видите, дослужился до маршала Советского Союза».
Ну, я его от души поздравил с успешным крещением и встречей со Сталиным и сказал, что этот рассказ для меня является новым, так как и не знал, какова была реакция на мое сообщение о положении на фронте.
Через несколько дней, около 20 ноября 1944-го года, я приехал к новому командующему фронтом маршалу Жукову Г. К.
Рокоссовский К. К. был назначен командующим 2-м Белорусским фронтом.
Встреча была самой любезной, хотя субординация стала иной, чем была на Украине. Он стал маршалом и заместителем Верховного Главнокомандующего, а я — генерал-полковник и заместитель НКВД.