Записки из клизменной
Шрифт:
Наши люди – обеими руками за терапию касанием. В десятой, травматологической больнице медсестрица жаловалась своему медбрату-иванушке на бабоньку: «Говорит мне – протри-ка мои пятки одеколончиком!» Козлик Иванушка зловеще ухмылялся: «А огурчика ей в рот не покрошить?»
Так что проблема существует и у нас, но другого порядка. Спрос на услугу есть, а вот с предложением не всегда получается.
Расторможенные крики и хохот в ответ на массаж, вся эта западная изнеженная экспрессия – не для нас. Что нам кожемяка, когда мы привыкли к прикосновениям
Техника правил безопасности
Сестричка отделения взяла сорок градусников и залила их жидким мылом; потом вымыла холодной водой и обдала кипятком, чтобы побороться с заразой, так как холодной водой с заразой не справиться. Двадцать четыре градусника послушно лопнули, и ртуть медсестричка, чтобы не травить больных, которые, хотя и заразы, к целенаправленному истреблению начальством пока не назначены, а заодно не травить и здоровых зараз, спустила в раковину. А старшая сестра, узнав, решила, что пусть та сама купит недостающие градусники, иначе вызовут Шойгу. Ну, а заведующий, не симпатизирующий Шойгу, согласился.
Все говорят: нищая медицина, а в ней сорок сороков градусников.
Та же самая медсестричка в ответ на утреннее распоряжение выпустить больную мужскую мочу, сказала, что она не будет этого делать, потому что утром ей это мужчине делать неприятно.
Профессиональная вредность
В работе невропатолога есть свои профессиональные вредности. Самую опасную я уже называл: это доисторические носки. Нервные болезни требуют проверки стопных рефлексов, поэтому носки с клиента приходится снимать. Добро, если он в уме и снимет сам. А если не в уме, снимает доктор. Бывает, что оба пальца с них соскальзывают.
А еще одна вредность – не главная, но и не последняя – связана с бритвой.
При виде юных дев с перерезанными запястьями я начинал скрежетать зубами.
Одна меня просто потрясла. Ее шрамы напоминали упругие лиловые браслеты. Знаете, как бывает, когда гончар рисует на свежем кувшине ободок? Вращается гончарный круг, гончар берет кисточку, тычет в изделие, и через секунду уже готов идеальный круг. Я всегда восхищался, глядя на это.
Вот точно такие же аккуратные круги получились у нее на запястьях.
Дева сидела и с кротким напряжением смотрела на меня. Застрелиться.
Алые паруса и Дальние страны
Выборг отстоит от Санкт-Петербурга километров на сто тридцать. Эта цифра, конечно, обвалилась мне на голову с потолка вместе с больничным тараканом.
– Алексей Константинович, я вчера был в Выборге, – возбужденно рассказывал мне наш физиотерапевт. – Вы себе не представляете, как там замечательно! Все очень дешевое – и водка, и вино, бляди так и стоят, совершенно дешевые. Вообще бесплатные! Им там работы нет. Поедемте, Алексей Константинович! А что?
То же самое он, не в состоянии самостоятельно пережить Выборга, рассказал урологу.
– В
– Да он все врет, – сказал я.
Но червячок сомнения остался. Я никак не мог взять в толк, что же там такого хорошего в Выборге, чтобы там сумел отдохнуть даже маленький, хроменький, тихий физиотерапевт.
Оказалось, что это маска. Физиотерапевт почти не пил. Но как-то раз урологу удалось это дело подкорректировать, и тот не вернулся ночевать в свой Зеленогорск, где жил с женой.
– Да он буйный зверь просто! – изумлялся уролог, живописуя мне физиотерапевта. – Надо же!
Физиотерапевт пришел на работу зеленый, с бегающими глазами, слабо отдуваясь. Взор не фиксировал. Вышло, что он и вправду зверь:
– Прихожу я домой утром. Жена посмотрела и говорит: Козел!
И я загорелся тихой, спиртовочного огня мечтой прокатиться в Выборг, где я не буду никогда в его тертых джинсах; в это волшебное место, где последний бумажный пароход с блядями отходит в круиз через каждые пять минут. Где все дешевле на пятьдесят копеек, где финские башенки, и местность вся помещается в табакерку, оборачиваясь не то городком, не то чертиком.
Но только денег на билет у меня никогда не было. Туда стал ходить комфортабельный поезд, портить роскошью неприхотливых блядей, и билет получался очень дорогой. И Выборг остался мечтой из сказки про Царское Село, где Максим и Федор, со всеми своими петушиными кремлями и курскими вокзалами.
А теперь выяснил, что мне – по секретной причине – можно поехать туда вообще бесплатно, на сколько захочу. Но я уже не хочу. Должна оставаться недосказанность. К тому же я уверен, что поезд по фамилии, по-моему, «Репин» там всех избаловал. Останусь один на перроне, с чемоданом. И в тихом сумраке присвистну.
«Товарищ, ты вахту не в силах стоять», – сказал санитар кочегару
Казалось, что все динозавры и мамонты вымерли. Кого раздавило льдом, кого разорвали на хобот и бивни. Не тут-то было.
Давным-давно в моей больнице была одна такая главная врач. Потом ее выпихали, но эту песню не задушишь, не убьешь. Престарелая леди, инвалид первой группы, продолжала трудиться в отделении физиотерапии. Я застал ее. И даже в десятый, по-моему, раз уложил в неврологию: картинный обморок с угрозой незамедлительного умирания. Это у нее было обычным делом.
В приемном покое она до недавних пор, поступая, оповещая давнюю работницу, которую знала лет сорок:
– Я бывшая главный врач!
Чтобы наверняка. А то молодые сестры ее на хер посылали.
Вопрос о выживании встал остро. Не в смысле, чтобы она выжила, а в смысле, чтобы ее выжить. Начмед-академик не смел на это пойти. Он пристроил ее в отборочную комиссию. Там она, руководя процессом, ухитрялась испортить жизнь шести человекам одновременно: трем докторам и трем просителям. Пока заведующая не потеряла терпение и не пошла к руководству с требованием прекратить.