Записки из тайника
Шрифт:
Осторожный человек сразу же залег бы на дно. Например, уже в июле Пеньковский мог бы предупредить западные разведслужбы в Лондоне, что он на некоторое время прерывает с ними связь. Кроме того, он должен был бы сразу уничтожить все компрометирующие его предметы, хранившиеся в домашнем тайнике.
Пеньковского учили осторожности, но по натуре осторожным он не был. Каждому человеку свойственно чувство собственного достоинства, воспетое еще древними греками, и Пеньковский не был в данном случае исключением. В некоторые моменты работы на западную разведку его собственная гордыня давала себя знать. И не было бы ничего страшного, если бы Пеньковский,
Самоуверенность, которая всегда так помогала Пеньковскому, на этот раз его подвела. Берзину, возглавлявшему ГРУ в 1934 году, принадлежит ставшая своеобразным афоризмом фраза: «В нашей работе дерзость, бесстрашие, риск и решительность должны сочетаться с осторожностью. Такова диалектика нашей профессии!» Пеньковский действовал решительно, дерзко, смело рисковал, но вот об осторожности забыл.
Когда в январе 1962 года Пеньковский во время одной из встреч с представителем западной разведки обнаружил за собой слежку, то немедленно отменил все последующие встречи и стал пользоваться тайником. Тем не менее он не прекратил собирать секретные материалы и передавать их на Запад. Его друзья и начальство в комитете продолжали верить ему. В ГРУ на Арбате он по-прежнему чувствовал себя в полной безопасности. Он знал, какая ему грозит опасность, если сотрудники КГБ в конце концов все-таки обнаружат, что его отец служил в Белой армии. Об этом он пишет в своих «Записках».
По прошествии времени стало ясно, каким образом КГБ смог разоблачить Пеньковского. Дело в том, что сотрудники Комитета государственной безопасности, работающие как за границей, так и в Москве, пишут отчеты о всех контактах советских граждан с иностранцами. Это обыденная практика. К весне 1962 года в КГБ уже накопилось много сообщений о встречах Пеньковского с Винном и другими иностранцами. Хотя все эти встречи не выходили за рамки служебных обязанностей Пеньковского, тем не менее их оказалось так много, что это невольно вызвало подозрения у советской контрразведки.
Огромное количество подарков и сувениров, которые привозил он из заграничных командировок, пусть даже и для высокопоставленных людей, также должно было насторожить КГБ. Эти подарки и сувениры наверняка стоили больше той суммы, которую ему полагалось иметь на руках. Не следует сбрасывать со счетов и такую возможность: его попросту могли заподозрить в спекуляции этими иностранными вещами.
Слежку за Пеньковским могли установить и еще по одной причине. Весной и летом 1962 года напряжение в отношениях между Советским Союзом и Западом резко возросло, и КГБ усилил слежку за всеми иностранцами. Таким образом, даже редкие контакты Пеньковского в Москве с британскими и американскими атташе не остались незамеченными. Более того, КГБ должен был проявить к ним повышенное внимание.
С Винном Пеньковский продолжал общаться свободно, поскольку знал наверняка, что он не является сотрудником иностранной разведки, а всего лишь, как значится в его визитной карточке, бизнесмен! Очевидно, КГБ считал Винна подозрительной личностью, невзирая на то, что ГРУ вынашивало план его вербовки. Подозревать англичанина в шпионаже у КГБ были основания — уж слишком часто он наведывался в Москву.
Пеньковский продолжал посещать библиотеку Министерства обороны и знакомиться с секретной литературой, явно не имевшей прямого отношения к его служебным функциям. Судя по той обширной информации, которую передавал
Пеньковский всегда полагался на своих влиятельных друзей и знакомых, вроде маршала Варенцова и генерала Серова, и поэтому считал, что он вне подозрений. Но КГБ такие связи Пеньковского как раз могли и насторожить.
При малейшем подозрении того или иного лица сотрудники КГБ часто производят тайный обыск его квартиры. Если в отсутствие членов семьи Пеньковского они нагрянули к нему на квартиру, то первым делом они должны были обыскать его рабочий стол. И как только они вскрыли заветный ящик, все стало ясно! Но когда это произошло, никто не знает.
Мы точно знаем, что встреча Пеньковского с Винном в июле месяце была записана сотрудниками КГБ на магнитофонную пленку и запечатлена на фотографиях. Винн упомянул об этом факте во время судебного процесса: «Они включили магнитофон, и я услышал наши голоса, мой и Пеньковского. Этого было вполне достаточно, чтобы понять, что разговор наш подслушивали… Я отчетливо слышал свой голос: «Я желаю тебе удачи, Алекс». И еще: «Я привез тебе от них письмо», потом голос Пеньковского: «Да, в письме они говорят много хорошего о…»
То ли с помощью подслушивающей аппаратуры, установленной в номере Винна, КГБ вышел на Пеньковского, то ли обыск в квартире Пеньковского навел их на Винна, неизвестно. Во всяком случае, кто-то из КГБ суммировал всю накопленную о них информацию и сделал соответствующие выводы.
Мы так и не знаем, когда КГБ окончательно убедился, что Пеньковский завербован западными разведслужбами, а Винн — его связной. Очевидно, не в июле. Мы полагаем, что Пеньковский посылал информацию на Запад еще в конце августа, поскольку именно эта дата значится в его последних «Записках». Трудно себе представить, что в период крайне напряженной международной обстановки, вызванной ка-рибским кризисом, КГБ мог позволить такому ценному для Запада агенту, каким являлся Пеньковский свободно передавать иностранным разведкам секретную информацию, пусть даже и из желания установить его связи. Пеньковский являлся птицей слишком высокого полета для любой контрразведки, чтобы вот так вдруг пресечь его шпионскую деятельность.
Вероятнее всего, причина кроется в самой сути Комитета государственной безопасности. Представьте себе его работу: ежедневное записывание на пленку и последующее прослушивание разговоров тысяч иностранцев. Поэтому на установление факта причастности Пеньковского и Винна к разведдеятельности в пользу Запада должны были уйти недели. А всевозможные согласования с начальством? Это же тоже требует времени.
Следующий далее материал, несомненно, является последним донесением полковника Пеньковского, последней главой его «Записок».
Глава X
ПРОБЛЕМЫ В МОСКВЕ И ЗА ГРАНИЦЕЙ
Жизнь научила советских людей меньше болтать на улицах, но того страха, который они испытывали прежде, уже нет. Даже в ресторанах можно услышать критику в адрес Хрущева. «Зачем он снова затеял спор по поводу Берлина? Зачем нам вообще нужна эта Германия? В этом столетии мы уже дважды воевали с немцами, а теперь нам предстоит новая война? Мы и так уже понесли неисчислимые жертвы… Сами живем впроголодь, во всем дефицит. А что мы приобретем, сражаясь за Берлин? Жили без него шестнадцать лет и еще поживем. Сдалась нам эта Германия», — говорят в народе.