Записки контрразведчика. (Взгляд изнутри)
Шрифт:
В самом начале 50-х годов, когда в Иране начались антишахские волнения, которые возглавил тогда премьер-министр Моссадык, у нас вспомнили об отряде Моллы Мустафы и, как тогда нам говорили, по указанию самого Сталина их вновь стали собирать в отряд, место дислокации которому определили на территории садсовхоза № 9 Янги-Юльского района Ташкентской области. Молле Мустафе был выделены в качестве резиденции загородный особняк Совета Министров Узбекской ССР в поселке Кибрай в 15 километрах от Ташкента. На содержание отряда была определена дотация правительства в сумме 4 миллионов рублей. К
Обо всем, что здесь описано, нам предстояло еще негласно разузнать, найти документальные подтверждения.
Для этого нужны были люди из числа руководящего состава отряда, могущие ответить на интересующие нас вопросы о прошлом и, главное, о том, как поведет себя отряд, если его используют в освободительном движении на Востоке. Однако если установить контакт с рядовым членом отряда было архитрудно, то выйти на приближенных Моллы Мустафы было практически невозможно. Я не преувеличиваю — так было на самом деле.
Как ни странно, но найти единомышленников, наших помощников в отряде, помогло разрозненное пребывание курдов на спецпоселении. За это время они сумели отвыкнуть от рабского, беспрекословного повиновения, царившего в их отряде, ежедневных поклонений и рапортов шейхам, совершения утренних и вечерних намазов. По сравнению со всем этим отметки курдов раз в неделю в комендатуре могли им показаться раем свободы, так как во все другое время они были предоставлены самим себе.
Немалую помощь в ломке рабского повиновения у ряда курдов сыграло их желание обзавестись женами. Долгие годы холостяцкой жизни в отряде, боевые операции, марш-броски и переходы, безусловно, склоняли к смене уклада жизни. И когда они попали в среду крымских татар, девушки и женщины которых были весьма красивы и ходили с открытыми, без паранджи, лицами, сердца курдов начали оттаивать, они стали более покладистыми, и с ними стало возможно вступать в оперативные контакты.
Не буду кривить душой: к отдельным руководителям из отряда мы сознательно подослали женскую агентуру, которая постепенно влияла на них в нужном для нас направлении. Женщины-агенты шли на это добровольно и вполне сознательно: черноглазые, высокие и стройные курдские мужчины не могли им не нравиться.
Последующая идеологическая обработка авторитетных лиц из числа курдов привела к тому, что они, будучи непосредственными свидетелями описываемых событий, раскрыли все перипетии связи Моллы Мустафы Барзани с английской разведкой в годы второй мировой войны.
Среди наших помощников были и штабной работник, нередко обеспечивавший охрану Моллы Мустафы при встрече с английскими разведчиками, и командир батальона его отряда, и командиры роты — прямые свидетели многих интересовавших нас событий.
Проводить встречи в ними было весьма сложно. Подчас на явку нужно было ползти по-пластунски огородами, а агент через открытое окно негромко рассказывал оперработнику о намечаемых в отряде тайных мероприятиях. Пренебрежение конспирацией оборачивалось подчас печальными результатами.
Наш оперработник, выступавший под "крышей" администрации совхоза, довольно
В связи с этим делом вспоминаются и другие, подчас курьезные, подробности. Так, получив сообщение об убийстве, мы быстро сколотили оперативно-следственную группу из числа работников МГБ, милицейских криминалистов, прокуратуры и, захватив служебно-розыскную собаку, выехали в один из отдаленных районов Голодной степи Узбекистана, где ранее жил этот курд. Предварительно с большим трудом удалось дозвониться до районного начальника МГБ. Сообщили о выезде к нему из Ташкента оперативно-следственной группы и высказали просьбу: сохранить в неприкосновенности место убийства и обеспечить группе условия для плодотворной работы по розыску.
Жара стояла жуткая. Дорога к этому району была только проселочная. В условиях Средней Азии это означало, что на всем пути следования лежала пыль примерно в 15-20 сантиметров. Поэтому наши машины поднимали в воздух пылевую завесу метров на пятнадцать. Приехали мы все серые от пыли, и благо, что на месте нас ожидал местный начальник МГБ и несколько мальчиков с кувшинами воды. Сняв одежду, вытряхнув пыль и умывшись, я спросил местного начальника:
— Все ли готово для работы криминалистов?
— Конечно, конечно,— ответил он и бодрым шагом повел нас во двор дома председателя местного колхоза.
Каково же было наше удивление, когда во дворе мы увидели накрытый стол, рядом кипящий самовар, в огромном казане варился душистый плов, а в арыке виднелись горлышки бутылок...
Не хочу передавать содержания разговора с этим местным чиновником, думаю, что он не понял меня. По неписаным там правилам так принимали всех начальников, приезжавших в район из центра. По линии же МГБ к нему, в такую глушь, приехали впервые, и он не хотел ударить в грязь лицом.
— Вы просили создать условия для работы? Я их и создал. Сейчас покушаете, отдохнете, а под вечер, когда спадет жара, пойдете к убитому. Покойнику торопиться некуда, он может полежать и до вечера,— сказал он без тени смущения.
Как и следовало ожидать, место убийства не охранялось и любопытные всем кишлаком ходили туда посмотреть, так что следы преступника почти пропали. Но нам повезло: убийца то ли обронил, то ли выбросил недалеко от дома окровавленный нож, по которому собака все же взяла след, протащила нас по бездорожью 8 километров и подвела к зарослям камыша на берегу соленого озерка, образовавшегося с весны от разлива Сырдарьи. В камышах стоял чемодан убитого, в котором, как выяснилось позднее, лежало 2 тысячи рублей. Это как будто подтверждало нашу основную версию о цели убийства.