Записки мертвеца
Шрифт:
– Н-да-а, во дела, а?
– Это из Восхода люди, говорите? – спросил я.
– Они, – ответил Юрин отец, – Слышал, чё говорил этот?
– Ага.
– Козлы, ё-моё. Ну, а чё теперь поделаешь? Воевать что ли с ними? У них тоже огнестрела нет, по всей видимости, иначе бы они не шибко-то затягивали – сразу бы зашли. Но махаться на палках-то тоже мало приятного. Тем более, там мужики одни. Кто постарше, кто помоложе. А у нас что? Половина бабы, а половина…
Юрин отец смерил меня взглядом. Не своего сына – меня. Будто бы я был олицетворением всей безнадёжности нашего положения, будто бы сам факт моего присутствия мешал ему заставить людей из Восхода держаться подальше
– Нет, я не в обиду, если что, – тут же поправил себя он, – Просто вы малые ещё. Куда вам? Да и мне – куда? Тоже тот ещё боец, ё-моё. Был бы мент – они б не сунулись так, нахрапом. Или ствол хотя бы какой, чтоб припугнуть.
На этих словах Юриного отца передо мной будто бы открылись две двери, которые вели в одно и то же безрадостное постапокалиптическое будущее, но разными путями. За первой дверью я видел, как ухожу из Радуги вместе с остальными: беру в Лёхином магазине туристический рюкзак и запасаюсь провиантом сполна. Затем забегаю в аптеку, беру необходимые или кажущиеся необходимыми лекарства, может – наберусь наглости и разживусь новым, неприлично дорогим телефоном, о котором всегда мечтал. Сделаю всё это и отправлюсь в путь, оставив пистолет при себе и не сказав о нём никому: мне-то он ещё пригодится. Вдруг нужно будет прихлопнуть мертвеца по пути или прихлопнуть самого себя много позже, когда жить в новом безобразном мире станет невмоготу. Таков был первый путь: самый очевидный и самый целесообразный с точки зрения самосохранения. Из Радуги всё равно уйдут все, кому есть, куда идти. А кому идти некуда – тем придётся смириться с новыми реалиями, ничего не поделаешь.
За второй же дверью я видел возможность помочь этим самым людям, которым путь наружу заказан, и для которых остаться в Радуге хотя бы ещё ненадолго, чтобы выиграть время и всё тщательно спланировать, было жизненно важно. В нормальной, привычной, старой-доброй Радуге, в которой всё ещё сохраняются прежние правила цивилизованного существования. Я видел возможность использовать силу, которую давал всего-то пистолет, всего-то с двумя пулями, во благо: для заступничества и защиты тех, кому такой игрушкой разжиться не удалось. Для тех же целей, для которых использовал его полицейский, который и дал его мне тогда, на перекрёстке, в суматохе и сумбуре погони. Как бы он хотел, чтобы я распорядился его подарком? Или стоит наплевать на всё, чего хотел бы от меня кто бы то ни было и самому распоряжаться своей судьбой, используя всё, что я имею, для своего и только своего блага?
Я вдруг вспомнил отца. Когда-то, когда я ещё был совсем мелким, а он – совсем пьяным после какого-нибудь шумного застолья, он по своей славной традиции брался учить меня житейской мудрости. Однажды, во время одной из таких сессий по трансферу опыта из пережитого в мою семилетнюю голову, он сказал что-то вроде: «В тяжёлой ситуации, когда не знаешь, как поступать – поступай правильно. Не ошибёшься». Я не понимал тогда, о чём речь. Да и отец не понимал: ему просто важно было это сказать, и чтобы это прозвучало глубоко и проникновенно, прежде всего – для него самого. Но, как это часто бывает с детскими воспоминаниями, фраза эта отложилась где-то у меня в подкорке и всплыла в тот момент, который сочла нужным. И она действительно оказалась очень нужной.
– А сколько их человек там? – спросил я.
– В Восходе-то? Этот говорил, что, вроде, десять или около того, – ответил Юрин отец.
– И пистолет бы мог их припугнуть?
– Конечно. Такие – они ж как шакалы. Самого сильного приструни – и остальные разбегутся.
– А если не разбегутся?
– Ещё как разбегутся! Я таких знаю. Только
Глаза Юриного отца округлились в искреннем удивлении, когда я достал из-за пояса пистолет. Он выглядел как ребёнок, получивший тот самый подарок на Новый Год, о котором писал в письме к Деду Морозу. Вот прямо тот самый! Точно такой, каким он его представлял! Я протянул ему пистолет рукоятью вперёд. Он взял его, и я вдруг увидел, как оружие наполняет его той самой энергией, которую я ощущал в себе, нося его за поясом под толстовкой и прогуливаясь по коридорам Радуги.
– Х-хо-хо-хо! Ну дела! Это он тебе отдал? – спросил Юрин отец.
– Да, – ответил я.
– Дай посмотреть! – попросил Юра.
– Ага, щ-щас! Потом посмотришь. Так, я теперь вниз. Это, – Юрин отец поднял вверх пистолет, – Это я припрячу пока. И вы тоже никому ни слова, понятно? Я, чтоб никого сильно не обнадёживать, скажу, что, мол, решили отбиться, кто хочет – может поучаствовать. Так только те останутся, у кого духа хватит, если что. Вы только своим скажите, чтобы пока не разбегались и сплеча не рубили. Убежать всегда успеют. Да и всё равно немного погодя надо будет уходить – так или иначе. Просто теперь мы на своих условиях уйдём, когда готовы будем. Ладно, заболтался. Давайте, я вниз. Юрка, со мной или тут побудешь?
– Да, щас подойду, – ответил Юра.
Пока Юрин отец окончательно не скрылся за дверью, мы стояли молча. Я упивался моментом и чувствовал себя подстать погоде: в воздухе пахло только-только закончившимся летним дождём, а с неба сквозь тучи пробивались к земле яркие лучи заходящего солнца. Дверь, ведущая на крышу, захлопнулась, и Юра приглушённым и злым голосом прошипел:
– Нафиг ты ему ствол дал?!
– В смысле?
– В коромысле! Он только домой уходить настроился: щас думал всё, соберёмся, раз-два и на месте. Чё тебе надо-то было пукалку эту вонючую достать?!
– Да я как лучше хотел…
– Как лучше… Дохотелся? Теперь ещё тут застрянем хрен знает, насколько. Тьфу!
Юра выругался и ушёл вслед за отцом, не дав мне возможности что-либо ответить. Да я и не хотел отвечать. Несмотря на все его сокрушения, я ощущал нерушимость своей правоты и чувствовал себя превосходно.
Немного погодя подошёл Тоха, которого отправляли погулять на время, а он, в свою очередь, воспользовался этой возможностью, чтобы налить себе термос и захватить пару бутербродов.
– Чё-то этот лысый там бузу поднимает, – сказал он.
– Какую бузу?
– Говорит, махаться надо с этими типами. Ну, которые вон, оттуда, – Тоха кивнул головой в сторону Восхода.
– А ты уже в курсе про них?
– Ну да, мне там вкратце обрисовали, внизу. Мутная тема. В смысле, махаться с кем-то. Тут мертвяки по дворам шастают, а он живых кошмарить решил.
– Да ладно, он же так, сугубо припугнуть.
– Ага, припугнуть… Ты, кстати, сам чё? Валишь или тоже махаться планируешь? – с усмешкой спросил Тоха, будто бы заранее зная ответ. Я решил подыграть ему иронией, которая, как мне казалось, будет очевидной и прозрачной.
– Конечно махаться, а как иначе? За своё надо драться, я считаю. До конца.
Тоха посмотрел на меня круглыми глазами, и я сразу понял, что иронию мою он не распознал. Но я решил на этом не останавливаться и продолжил:
– Там половина, кто остался, согласятся драться. Им терять нечего, у них-то и дом далеко, и здесь они фактически как дома уже себя чувствуют. А за дом они уж – до последней капли.
Тоха всерьёз насторожился, но по-прежнему ничего не отвечал. Я решил, что добавлю ещё огоньку, чтобы он, наконец, всё понял: