Записки неординарной эльфийки

Эльфарран

– Я с тобой, Гимли. Только станцую разок на балу и уйду на рассвете. Если я задержусь ещё немного, то однажды проснувшись, рискую не узнать себя в зеркале.

Пожав ему руку на прощание, я побежала домой, на ходу соображая: "Надо взять лук, дневник и немного хлеба. И переодеться – как меня достали эти длинные подолы." Не обращая внимания на репьи, что крепко вцепились в верхние юбки, я прошелестев ими по комнатам братьев, выбрала все, что пригодится.

– Эльфи, присядь, – мама серьезно поглядела на меня. – Ты что задумала? Изволь быть на балу. Аранен представит всем свою динэт.

Но я уже не слушала, вывалив из плетеной корзины свежевыпеченный хлеб,

старательно запихивала его в рюкзак. Отец меланхолично разглаживая галстук ворчал:

– Глупейший обычай, если кому-то приспичило жениться, то почему я должен выглядеть как попугай. Дорогая, отойди от окна, мы все равно скоро все узнаем. Мама старательно ловила ночные шорохи своими чувствительными ушками – на чьем пороге звякнет колокольчик? Тишина была удивительная. Похоже, не только в нашем доме старательно прислушивались.

Ближе к полуночи соседская девочка принесла приглашение. В это время мама усиленно втирала мне в волосы бальзам для придания блеска, поэтому послание прочел отец и, очень удивившись, подал вложенную в конверт записку, предназначенную мне. Она была запечатана малой королевской печатью, вскрытие оной грозило крупными неприятностями. "Возможно это моё прощение, ведь на бал приглашена, значит, так оно и есть," – думала я вскрывая послание. Всего одна торопливо написанная фраза:

Эльфи, возьми на бал колокольчик; надеюсь, ты еще не потеряла его?

– Зачем ему мой колокольчик? – Недоумевая, я протянула записку маме.

Та прочла и весьма изящно упала в обморок. Баночка с бальзамом упала и разлетелась на кусочки, по комнате поплыл терпкий запах зеленых яблок. Подумав, отец пришел нам на помощь – пара стаканов холодной воды вылитой на бесчувственную мамочку проявили своё действие весьма скоро, слегка отдуваясь, она в который раз пробегала глазами эту строчку. Наконец, не веря своим глазам, отдала записку отцу. Тот невозмутимо пожав плечами, сказал, что надо собрать родственников и достать схороненную бутылочку здравура. Последующий допрос о моих отношениях с принцем велся весьма подробно и с пристрастием. Я выложила все сказанные нами фразы, умолчав о тех эпитетах, которыми я наградила его королевское высочество, когда он продал меня, более мелкие стычки я опустила как и небольшие потасовки за его вечное занудство. Все наши отношения были разложены и протестированы. Был предъявлен колокольчик, как вещественное доказательство. Всю последующую ночь родители совещались со специально приглашенной родней и к утру вынесли мне своё решение:

– Ты примешь предложение, и наш род, соединившись с королевским, возродится к новым свершениям.

Это было произнесено так торжественно, что я не сразу въехала в смысл сказанного, но после третьего повторения по слогам что-то замаячило, и сопоставив факты с требованиями этикета, я поняла – замужество неизбежно. Тут пришел мой черед падать в обморок, а небольшая истерика придала сил и уверенности в совершенном нежелании перемены статуса. О чем и было объявлено, также торжественно, всем родичам. Повисла долгая пауза. Через час бледная как мифрил мама предположила, что я неудачно пошутила и, натянуто засмеявшись, предложила заняться платьем.

– Какое платье, вы что оглохли, никакого танца не будет, и танцевать я не умею.

– Научим, до бала еще двенадцать часов, успеем.

– Это ошибка, шутка, просто очередное издевательство, он всегда смеялся над мной, у него извращенное чувство юмора, он просто идиот! – Безуспешно взывала я, но меня уже никто не слушал.

Кумушки-тетушки перетряхивали мамины сундуки, придирчиво высматривая достойное

платье, другие, мысленно просчитывая возможные выгоды, доставали косметический комбайн с несчетным количеством средств макияжа, третьи разбежались по лавкам – прикупить необходимые мелочи вроде шпилек с сердечками и блеском для глаз. Мама крутилась как гигантская стрекоза, отдавая сотню приказаний в минуту, половина которых тонула во всеобщем гаме. Меня окунули в небольшой бассейн, вылив туда предварительно все душистые масла бывшие в нашем доме, высушили, вычесали, наложили несколько масок, смыли и снова наложили. Макияжная основа отлетала как сухая штукатурка, облачка пудры взлетая осыпали всех присутствующих дам, мелькали лица моих сестер, проливались ароматные воды, куда-то пропадала тушь для ресниц – гомон стоящий в доме разбудил бы и мертвого.

В окна начали заглядывать любопытные соседи, но мои родственники, объединенные корпоративной солидарностью, свято хранили тайну этого переполоха. Испустив легкое облачко из сгоревшей резины, фен погиб от перегрузки. Разбилось несколько зеркал, что у нас считается к счастью. Лица тетушек порозовели, но они мужественно терли мои загрубевшие ладони смягчающим кремом, ногти в третий раз покрывались оттеночным лаком, одиннадцатая прическа, наконец, была ободрена большинством, и впавший в истерику лучший парикмахер города рухнул тут же на рабочем месте. Наши мужчины, оттащив его на свою половину, отпаивали пивом. Шел десятый час приготовлений. Всеобщая лихорадка достигла высшего накала. Шпильки дождем сыпались на пол. Платье предательски треснуло по шву после жесточайшей шнуровки. Новые туфельки жали. Кружева не хотели укладываться в причудливый цветок на затылке, и его немилосердно поливали лаком.

Затем наступила тишина.

Все отошли от меня, придирчиво осматривая работу своих коллег, послышался восхищенный шепот, и небольшая критика была воспринята весьма благосклонно, но менять уже никто ничего не хотел. Мама пригласила всех выпить немного мятного чая с укропом. А я так и осталась стоять посреди комнаты с растопыренными руками и выпученными глазами. Скосив взгляд, чтобы неловким движением не разрушить сооружение на голове, я похолодела – ко мне приближался учитель танцев. Как во сне, сделав несколько туров вальса по комнате, я окончательно выдохлась и, заметив, что отец уже стоит с бичом на пороге, поняла, что спасение близко. Разряженная мама в сверкающей диадеме из наследства моей десять раз прабабки нежно остановила учителя, напомнив, что пришла решающая минута.

Сестра накинула на мои онемевшие плечи широкую затканную мифрилом накидку и, давая последние наставления, всплакнула. Вторая сестренка уже забралась на расшитое сидение нашего кабриолета и свысока своего положения пыталась утешить меня на случай неудачи. Весь путь мне читали правила этикета в три голоса, а иногда и отец добавлял что-то с козел. Но я была совершенно спокойна и сосредоточенна, это розыгрыш, очередной розыгрыш, только зачем так жестоко шутить с моими родственниками, они не виноваты.

Хорошо, это я не закрепила веревочную лестницу, с которой он навернулся три дня назад, когда высматривал остров, да это я добавила мыла в его лекарство от морской болезни и посадила жирное пятно на парадную куртку, когда подстелив её на стол, тайно съела летучую рыбу. Только я и никто другой, хотя, он решил, что это сделал гном. Они тогда здорово подрались, а я скакала вокруг них, принимая то одну, то другую сторону, так было весело. Помирившись, они таинственно шептались, замолкая каждый раз, когда я проходила мимо, зная, что я обладаю тонким несравненным слухом. Вот и отмщение.