Записки о французской революции 1848 года
Шрифт:
Впрочем, надо сказать, чем сильнее напирает гуляющая и забавляющаяся демократия, тем уединеннее и пустыннее становятся улицы: циркуляция частных карет и экипажей заметно останавливается, и на улице уже происходит то, что [составляет] скоро свершится в обществе: один класс общества сходит со сцены истории.
Немало способствует к придаче совершенно нового вида Парижу бесчисленное количество плакард, прокламаций, пасквилей на стенах и углах улиц, с которых сняты все полицейские ограничения. Правительственные декреты и предписания печатаются на белой бумаге, затем разноцветная ткань листов с дельными и недельными, нелепыми и чудовищными мыслями растягивается решительно по всему городу, изворачивая и запутывая все народные понятия. Плакарды эти уже имели несколько видоизменений. Сперва это были извещения о составлении новых клубов, патриотические воззвания, приглашения к порядку или приглашения к осторожности и сохранению военного порядка. Теперь с наступлением коммерческого и торгового кризиса – плакарды каждый день выкидывают проекты обогащения Франции, один другого страннее и безобразнее. Литература эта чрезвычайно замечательна столько же по содержанию, сколько и по форме: последняя беспрестанно отзывается воспоминаниями 93 года своим диктаторским тоном, беззаботной походкой, а иногда легким оттенком цинизма. Так, например, был плакард о составлении Везувийского легиона l'egion v'esuvienne [121] из свободных женщин от 15 до 30 лет, который не только составился, но даже ходил в Ратушу [и этот будущий]. Плакард этот походил на декрет проконсула и как таковой даже не объяснял цели составления легиона: il se formera [122] – вот и все. Другой с надписью un milliard des 'emigr'es [123] приказывал Правительству взыскать с всех фамилий миллиард, данный эмигрантам в царствование Лудвига XVIII {76} и даже приложил декрет, который должно оно выдать по этому случаю. Из финансовых плакардов до сих пор [знаменательны] замечательны следующие: la France riche dans 8 jours [124] , который требует, чтобы все владельцы серебро сносили на монетный двор, обменивая на bon de tr'esor, другой, чтобы хозяева домов, берущие с жильцов плату вперед за неделю, отдавали ее в кассу на полгода, а не держали у себя, без всякого права пользуясь процентами. Как его изменение, был плакард, советовавший просто всю поступающую плату отдавать Правительству. Третий – о прогрессивных пошлинах с доходов, четвертый, подписанный: Bobeuf {77} об отобрании части самих доходов, и множество других, лаконически повелительных и имеющих одну общую черту при разнородных содержаниях: ненависть к богатым и владельцам. Не должно думать, чтоб эти произведения появлялись и пропадали с каждым днем без следа, как мошки [в известное время года]. Нет. Повеличавшись на закоулках или на стенах, они переходят потом в клубы в форме предложений, обсуждаются серьезно обществом и потом в виде прошения с необходимой процессией передаются Правительству, где покамест и умирают. Плакард – это только первая инстанция взволнованной мысли [125] .
121
Легион везувианок (франц.).
122
Имеет быть составлен (франц.).
123
Эмигрантский
76
Людовик XVIII – французский король в 1814–1824 гг.
124
Франция, обогащенная за восемь дней (франц.).
77
Bobeuf, Бабеф Гракх (настоящее имя Франсуа Ноэль) (1760–1797) – французский революционер периода Великой французской революции.
125
Чтоб сохранить память их приема и тона, им свойственного, списываю [целиком один о составлении якобинского клуба, подписанный каким-то] конец одного плакарда, извещающего о новом коммунистическом журнале гг. Комбе (Combet) и Карла Дезольма{344}
(D'esolme). La V'eritable R'epublique:
«Que personne ne puisse jouir d'un superflu tant que quelqu'un mangue du n'ecessaire:
Sans cela point de Fraternit'e.
Que personne ne jouisse du droit au n'ecessaire sans l'avoir m'erit'e:
Sans cela pas d'Egalit'e.
Que personne ne puisse ^etre d'eposs'ed'e de ses droits imprescriptibles d'homme:
Sans cela pas de Libert'e.
La v'eritable R'epublique le d'emontrera.
Victor Combet, Charles D'esolme
(«Настоящая республика
Пусть ни у кого не будет излишка, пока есть кто-то, кому не хватает необходимого.
Без этого нет братства.
Пусть никто не будет иметь права на необходимое, если не заслужил его.
Без этого нет равенства.
Пусть никого нельзя будет лишить неоспоримых прав человека.
Без этого нет свободы.
Настоящая республика это докажет.
Виктор Комбе и Карл Дезольм» (франц.).)
Несмотря на этот решительный тон, первый №, только показавшийся, состоял из бедного полулистка и держался в той общей неопределенной форме, которая понятна грубому уму, но не представляет выхода в действительность. Совсем другое выражал плакард, возвещающий о составлении нового клуба: Club de la Montagne{345}. Основатели его: известный расстриженный аббат Констан, гг. Легалуа и Эскирос представляют партию кровавых коммунистов, начинающих с нивелировки всего существующего и странно связывающих свое существование с Иисусом и [религией] христианством. Плакард возвещал, что клуб намерен продолжать работу старых монтаньяров, которые сами только продолжали дело великого санкюлота Иисуса, замученного на тридцать первом году своего возраста. Мы будем, говорит он, возвещать истину, как возвещал Иисус на горе, посреди грома и молнии. Клуб этот, крайне ничтожный, имеет однакож тоже бедный листок под названием: «la tribune du peuple». Он редактируется преимущественно г. Констаном, уже прежде отличившемся в своей Библии «de la libert'e» – «Свобода» (франц.).) советами убить отца, жену, если они стоят на пути прогресса (за что и в тюрьме посидел). Тон журнала на первый раз мягче, чем следовало бы ожидать, как можно видеть из следующей выписки: Nous croyons qu'un seul homme qui meurt de faim accuse d'assassinat la soci'et'e tout enti`ere… Or s'il fallait pour qu'un pareil crime ne se renouvel^at jamais, que la soci'et'e tout enti`ere f^ut punie…. je demanderais seulement d'^etre frapp'e le premier, mais j'acquiescerais en fr'emissant `a cet immense et 'epouvantable justice! – Мы думаем, что один человек, умирающий с голода, обвиняет тем самым все общество. Вот почему, если для устранения подобного несчастия нужно было бы уничтожить все общество целиком, мы бы попросили только первого удара для себя, и с содроганием, но согласились бы на эту страшную и поголовную расправу! (франц.).)
К числу сентиментальных нелепостей должно отнести еще листок, издаваемый г-жею Нибойе (Niboyet) с семейством: «la voix des femmes». Она сделалась заступницей оскорбленных прав женщин, о которых декрет о выборах не сделал никакого упоминания, в фантастически-сладком тоне [умоляет] призывает женщину обрабатывать на первых порах мужей, отцов и братьев, а там, что бог даст: «Eclairez-vous assez poru fixer leur choix et l'inspiration vous guidera bien! Point de ti`edes accents, de complaisantes paroles, le moment est solennel: les ind'ependants du ciel regardent les ind'ependants de la terre; ils nous voient `a travers les 'etoiles qui ne s''eteignent ni ne p^alissent jamais» («Присмотритесь хорошенько, чтобы сделать их выбор, и вдохновение поведет вас по правильному пути. Никаких задушевных интонаций, любезных слов – момент сейчас ответственный: независимые неба смотрят на независимых земли, они видят нас сквозь звезды, которые никогда не гаснут и не меркнут» (франц.).) и т. д.
Раскаиваюсь, что не списал плакарда о составлении клуба des Jacobins{346}, подписанного, кажется, г. Бюшело: это был самый оригинальный, всего лучше доказывающий и невольное воспоминание о прошедшей революции, и уступку духу времени, сшибающихся здесь на каждом шагу. Объявив, что не позволит новой Жиронде (намек на Ламартииа) украсть революцию 24 февраля и что без его, Бюшело, ведома не упадет волос с головы ни одного работника, он обещает выкинуть и нынешнее Правительство и будущую Assembl'ee Nationale за окно, как только станет это нужным. [Богатых]. Собственников, аристократов и умеренных он дает слово преследовать всюду: «je les parquerai dans l'Assembl'ee, sur la place publique, dans la rue… mais, – прибавляет он великодушно, – je ne demanderai pas leurs t^etes» («Я буду травить Ассамблею всенародно на площади, на улице, но я не стану требовать их голов» (франц.).).
Разрывчатость, многочисленность и взаимный антагонизм клубов еще спасает Париж от составления огромной правительственной силы, помимо официального Правительства, и свидетельствует как в пользу: [всякий] никто не хочет тирании одного общества [как прежде], так и в осуждение [той] нашей эпохи. Есть, однакож, попытки составить Центральный клуб {78} из поверенных всех других клубов и сосредоточить таким образом их разбросанные влияния в одном пункте. Этот новый клуб называется «Club de la r'evolution» и [состоит] основан, может быть, действователями, предназначенными играть впоследствии важную роль: Барбесом (президент клуба), Собрие, Каэнь {79} (Cahaigne), Коссидьером (нынешний префект полиции) [имена известные]. Все они [без исключения] почти суть старые политические преступники и известны как слитностью своих убеждений, так и твердостью характера. Коссидьер, например, [24 февраля] в последний день февральской революции с толпой приверженных работников направился в префектуру полиции, объявил себя префектом и, когда Временное правительство хотело назначить другого префекта, наотрез сказал, что он не выдаст своего места… Янычары, окружающие его, прогнали посланца. Правительство оставило его в покое, потом утвердило за ним должность, и теперь он, посредством своей преторианской стражи, имеющий сношение с работниками, представляет силу, весьма значительную и которая держит в страхе самих министров. Для своих (их, говорят, около 3 тысяч) работников-телохранителей он отвел казарму в самой префектуре подле себя, и в ней красуется надпись: «Caserne des montagnarde». В последнее время он, выдававший себя почти чуть-чуть не за Бабефа, [сперва] склоняется на сторону Мараста, как слухи носятся, но иерархию и военный порядок установить вряд ли им удастся. Историю Барбеса все знают. Клуб, основанный им, имеет орган под названием «Commune de Paris» {80} , издающийся Каэном и начинающий ярко отличаться республиканской оппозицией, но чисто политической, хотя поневоле о социализме всегда говорится с уважением. Душа журнала Собрие. Впрочем, попытка еще сомнительна. Тут уже составился другой подобный клуб Soci'et'e centrale d'emocratique {81} , где встречается множество самых известных имен и между прочим Этьена Араго, имеющего много общего с Коссидьером как в сметливости, так и в [хитрости] смелости. 24 февраля, когда народ пошел из Пале-Рояля на Тюльери, Э<тьен> Араго, видя, что королевства уже не существует, вызвал 4 или 5 волонтеров и с ними отправился на почту. Там был порядочный отряд солдат, положивший оружье после твердого приказания Араго, после чего он вышел к директору почты г. Дежану {82} и объявил ему, что он перестает быть директором. Дежан еще [сомневался] колебался, тогда Араго оторвал клочок бумаги, написал от собственного имени деституцию Дежану и подал ему, провозгласив себя директором, чем и продолжал быть после к великому удовольствию, говорят, подчиненных. Есть еще и третий соперник этим двум претендентам в колоновожатые общественного мнения: Comit'e central des 'elections {83} , захвативший уже парижские выборы в национальную гвардию и в Национальное собрание, разославший списки своих кандидатов по многим провинциям и имеющий значительную партию в самом городе. Он состоит под покровительством журнала «National», который с недавнего времени принял такой же характер формальности правительственной, какую имел прежде журнал «J. des d'ebats», только с той разницей, что его часто превосходные статьи имеют сильный колорит и энергический оттенок иронии и едкой насмешки, составляющий пафос Бергеневского {84} журнала [126] .
78
«Центральный клуб» – «Клуб клубов», основан в марте 1848 г. в Париже; объединял мелкобуржуазных демократов, социалистов и коммунистов-утопистов; Анненков ошибочно отождествляет его с «Клубом революции» Барбеса.
79
Каэнь Луи Жозеф Антони (1796 —?) – французский фабрикант, литератор, коммунист-утопист, соратник К. Дезольма.
80
«Communa de Paris» — «Парижская коммуна», см. прим. к II части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 2.
81
«Societe central democratique» – «Центральное демократическое общество», основано в марте 1848 г. в Париже, по своему направлению занимало среднее положение между партией «Натиональ», объединявшей умеренных буржуазных республиканцев, и партией «Реформы», объединявшей мелкобуржуазных демократов.
82
Дежан Наполеон Эжен – французский государственный служащий и политический деятель, орлеанист.
83
«Comite central des elections» – «Центральный выборный комитет», основан в Париже в марте 1848 г., объединял буржуазных республиканцев, умеренных буржуазных республиканцев и рабочих-социалистов, сторонников «Le National».
84
Бергень Пьер Антуан (1790–1868) – французский политический деятель, легитимист, депутат Национального собрания в 1848 г.
126
[Кстати о журналах]. Еще несколько слов о журналах. «J. des d'ebats» с самой революции, как и вся его партия ученых и литераторов, ведет себя благородно и разумно, по признанию самих врагов. Он умеренно осуждает некоторые мнения Правительства, отдавая справедливость как затруднительности его положения, так и необходимости ошибаться. Сохраняя глубокую горесть о потерянных друзьях и привязанностях, он дает свое согласие на Республику, если Республика может дать, наконец, Франции порядок и свободы, которых она напрасно искала доселе в монархиях. Он советует приверженцам своим блюсти за ходом Республики, но устроить ее советует вполне представить республиканцам, как людям, которые эту вещь si la chose est faisable (Если это возможно (франц.)) лучше знают. Не таков тон «Presse»; с первых дней она торжественно объявила себя республиканской и начала выкладывать финансовые и социальные проекты один за другим и один другого радикальнее. Правительство, разумеется, должно было идти тише на деле, чем перо г. Жирардена на бумаге. Теперь ведет «Presse» самую [важную] ожесточенную войну с Правительством за его бездейственность, недостаток энергии и холодный республиканизм. Так и видно, что г. Жирарден имеет целью запутать дело как можно более, но журнал его сильно читается. Династики, присоединившиеся к Республике, составили клуб: «club de la libert'e des 'elections»{347}, как уже я сказал, орган их: «Assambl'ee Nationale» составился, видимо, под страхом приближающегося, по их мнению, террора, народных расправ и частных диктатур, он выказывает крайнюю недоверчивость, подбирает все уличительные современные несообразности и пропитан страхом. Он ненавидит Л<едрю>-Роллена и только в Ламартине считает спасение Франции. Нападки желчные и яростные на Правительство принял на себя [известный] Капо де Фелиде, известный журнальный герой 30 годов, основавший газету «Le garde National», он совершенно затмевается «Прессой». Между тем образовалась национальная гвардия, основавшая тоже свой клуб, издает газету «l'Ordre», в которой усиленно хочет побрататься со своими новыми товарищами – работниками и гаменами, уверяя их в своей любви к девизу: «libert'e, fraternit'e, 'egalit'e (Свобода, равенство, братство (франц.).) и привести их таким образом к спокойствию на улице, к правильной форме Правительства. «R'eforme» по-прежнему бесцветна, слаба, ничтожна, хотя Флокон, Роллен, ее главы, играют заметную роль в Правительстве, но это происходит именно от их похвальных намерений и безличной, любви к народу, в основании которой не лежат никакие цели и никакого ясного учения или политического стремления. Ламенэ с Дюпра и другими сотрудниками старой «Revue ind'ependante» основали журнал «Le peuple constituant», где первый дает советы и увещевания, очень похожие на проповеди, но в нынешнюю эпоху теорий совершенно бесполезные. Он почти не имеет читателей. Радикальные экономисты Смитовой школы основали газету «La R'epublique francaise»{348} с целью сопротивления организации работ на политическом поприще, но это идет у них робко и, видимо, волна времени захлестывает их. Все другие старые журналы довольно бесцветны и походка их крайне шатка; толпы «Конститутиенелей», «Si`ecle» и проч. «D'emocratie pacifique» находятся в каком-то восторженном состоянии и плавает в проектах общественной организации, открывая почти при каждом частом вопросе индустриальную готовую теорию, низводящую небо на землю. Впрочем, в ней уже было много весьма замечательных статей. Из старых журналов по-прежнему издается остроумный «Шаривари», начинающий подтрунивать уже довольно остроумно над членами Правительства (статья о Луи Блане, например). «Libert'e»{349}, основанная редактором скандального «Corsaire»{350} St. Aima{351} только и занимается тем, что вместе с «Курьером»{352} с любовью подбирает чудовищности, нелепости, глупости черни (чернь есть и между работниками). «Ami du peuple» Распайля и новый «P`ere Duchesne» оказались весьма беззлобливы и входят в ряд обыкновенных оппозиционных журналов. Последний даже, если судить по одному номеру, кажется правительственным журналом. Вот полный отчет о современной журналистике. Коммунистический «Le populaire» Кабета, «L'Atelier» Бюше (он секретарь в парижской мэрии теперь) и «Fraternit'e» (Карбон тоже в мэрии) сохраняют свой прежний колорит, подчиняясь впрочем Люксембургской комиссии для работников на первых порах.
Должно ко всему этому прибавить, что улица беспрестанно вспыхивает известиями из-за границы, известиями одно другого необычнее, неожиданнее, известиями, обманывающими все убеждения, все предположения, все принятые меры. То приходят известия, например, о страшном дне 18 марта в Берлине {85} , после которого осталась едва только тень королевской власти в Пруссии, то [передается] прибывает новость об инсурекции в Вене 17 марта {86} , после которой Австрия перескакивает [к среде самых либеральных] вдруг в число радикальных государств и начинает, видимо, разлагаться на свои составные части, то возвещают, что Милан после 5-ти дней, 18–23 марта, кровавой драмы [объявляет] выгоняет австрийское войско и объявляет независимость Ломбардии {87} . Уже не говорю о маленьких княжествах Германии, перерождающихся в один час, в одну минуту, и об одном крике, пронесшемся по ней, словно волшебство, – Немецкий парламент {88} ! Это время чудес, это время сна, фантома! {89} Надо разучиться географии, истории, даже способу мыслить, бывшему доселе, и особенно логической последовательности выводов. Если бы [остановили вас] послышался на улице крик: Турция призывает пашу в князья, все бы, право, сказали: дело возможное. Откуда это? Такие чудеса творятся в истории народов, когда [последние долго] приходит момент, подготовляемый долгим высиживанием задушевных идей.
85
…о страшном дне 18 марта в Берлине… – Речь идет о революционных выступлениях в Берлине, в результате которых прусский король Фридрих Вильгельм IV дал Пруссии буржуазную конституцию.
86
…об инсурекции
87
…объявляет независимость Ломбардии…. – Речь идет о революционных выступлениях миланцев, в результате которых Милан и другие города Италии были освобождены от австрийского ига.
88
Немецкий парламент – см. прим. ко II части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 40.
89
Это время чудес, это время сна, фантома! – Ср. у К. Маркса: «…Волны февральской революции высоко вздымались над континентом, каждая очередная почта приносила все новые революционные вести, то из Италии, то из Германии, то с крайнего юго-востока Европы и поддерживала всеобщее упоение народа, непрерывно принося ему новые доказательства победы…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 25). Однако Маркс отчетливо видел, что всеобщий энтузиазм, охвативший Париж, лишь отвлекал народ от насущных задач революции, Анненков же сам находился в плену этого энтузиазма.
Но здесь все это подняло на ноги различные племена, обитающие в Париже, и умножило волнение популяции его. Право, иногда думается, что пришла снова великая эмиграция народов или Крестовые походы. Все явления старой истории переживаем мы воочию каждый день.
Поляки, бельгийцы [итальянцы], немцы, итальянцы поднимаются на ноги и вооруженные, без копейки денег, в энтузиазме неописуемом идут каждые в свое отечество, кто восстанавливать его, кто опрокидывать. За ними тянется толпа французов по принципу братства народов помогать везде учреждению Республики. Эта толпа именно и есть самая опасная вещь во всех этих экспедициях как оскорбляющая чувство национальности у народов, на освобождение которых подвигнулась, и отказать нельзя ни устроителям походов, ни Правительству. Последнее играет тяжелую, двойную [роль], опасную роль. Оно отказывает всем в оружье, особенно бельгийцам, полякам и немцам, объявляя гласно только свою симпатию к их проектам, но втайне помогает. Клубы собирают для них деньги, новая национальная гвардия отдает им свои ружья, министр внутренних дел дает листы для дарового ночлега во Франции по франку в день на каждого человека: Правительству тоже нужно очистить Париж при нынешней стоячести дел и безденежья от иностранной популяции работников. С французами, которых оно тоже остановить не может, поступает оно иначе: оно дает приказание остановить их на границе, как это было на границе Бельгии. У поляков, которые выступают завтра, в четверг, 30 марта, есть уже парижских волонтеров до 300 человек, которым, вероятно, предстоит эта участь. Да неизвестно еще, что будет и с главными корпусами. В Бельгии первый легион наблюдателей, приехавший по железной дороге, арестован весь в Кьеверне, что относят одни к измене Ротшильда и агентов его, а другие – к измене самого французского Правительства. Второго остановили в Лиле и имели кровавую стычку с бельгийскими войсками. Слухи о нашествии Гервега {90} , выкидывающего с помощью клубов, кажется, 1200 вооруженных немецких республиканцев на Германию, произвели, кажется, в ней не совсем благоприятное впечатление. Баден, Вюртемберг готовы, говорят, к отпору, публицисты осуждают эту мысль о Республике, привезенной извне {91} (тут действует Венедей, а особенно Маркс с неизменным своим спутником Энгельсом, который Маркса ждет в Кёльне подымать там коммунистов {92} и связать это движение с движением хартистов в Англии, имеющим быть в начале апреля. Он лютый враг всякого превосходства и на эту минуту, разумеется, Гервега {93} ). Может быть, на границе будет сшибка, потому что Германия, кажется, хочет федеративного устройства под Немецким парламентом, а не республики. Поляки идут не только на помощь Позену, образующемуся тоже не в республику, а в отдельное герцогство под прусской короной, но даже с тем, чтобы отбросить Россию в Азию. Об этом даже говорят как об деле решенном. Но каков бы ни был выход этих движений, только город наполнился шумом оружья, тайными совещаниями начальников, военным энтузиазмом иностранцев, которому вторит новая национальная гвардия [и бредит как накануне чего-то, какого-то неизвестного события]. Даже в каждом частном доме только и говорят, что об инсурекциях, оружьи, предстоящих битвах и [будущих] шансах падения, успеха, крови и огне. Маленькая квартирка Гервега представляет в этом отношении необычайное зрелище, почти в сокращении передающее картину всего происходящего здесь в эмиграции [в городе]. Там работники приходят за ружьями, в спальне образовалось депо сабель, на чайном столике жены лежат пистолеты, патроны, сама она шьет знамена Немецкого государства (черный, красный и золотой цвет), перевязи начальникам. [Поминутно приходят] Являются один за другим устроители, солдаты, французы и к довершению всего жена его сделала себе полный мужской костюм, между тем как он, поэт, [говорит о стратегии] похудевший и больной от хлопот и сомнений, требует ружье нового изобретения в 16 зарядов, стреляющих один за другим.
90
Слухи о нашествии Гервега… – См. прим. ко II части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 43.
91
…мысль о Республике, приведенной извне… – Речь идет об активном противодействии немецких публицистов, а также Маркса и Энгельса попыткам мелкобуржуазных немецких демократов во главе с Г. Гервегом и Г. Борнштедтом собрать силы для вооруженного вторжения в Германию с целью совершения в ней революции. Маркс, приехав в Париж в начале марта 1848 г., организует клуб Немецких рабочих с целью противодействия Немецкому демократическому обществу. В отличие от Немецкого демократического общества, клуб Немецких рабочих, проводил политику Союза коммунистов, готовил к отправке в Германию небольших групп немецких рабочих из Парижа, членов Союза коммунистов; эти группы снабжались необходимыми средствами и практической программой действия. С этой целью Маркс и присоединившийся к нему 21 марта Энгельс разработали «Требования коммунистической партии в Германии», представлявшие собой конкретизацию программных положений «Коммунистического манифеста» (см. воспоминания Себастьяна Зейлера в кн.: Союз коммунистов – предтечи I Интернационала. М., 1964, с. 184).
92
…подымать там коммунистов… – Имеются в виду конкретные планы Маркса и Энгельса об объединении усилий коммунистического движения в Германии с движением чартистов в Англии, которое могло быть осуществлено через издание газеты. Об этом намерении, видимо, Маркс и говорил Анненкову, с которым он встречался в период марта – апреля 1848 г. Однако обстоятельной беседы с Марксом у Анненкова к моменту написания заготовок для четвертой главы, возможно, еще не было, иначе трудно объяснить неосведомленность Анненкова о местопребывании Энгельса, который вплоть до 21 марта находился в Брюсселе, а не в Кёльне, куда они направились вместе с Марксом в начале апреля 1848 г.
93
…и на эту минуту, разумеется, Гервега. – Оценка Маркса дается Анненковым явно под влиянием Гервега и Бакунина, с которыми он был близок в марте и начале апреля 1848 г. и которые резко осуждали Маркса и Энгельса. Однако авантюристические действия самого Гервега оцениваются Анненковым в этой и следующей главах под определенным влиянием Маркса.
Литература не успела еще принять особого характера, свойственного обстоятельствам, да неизвестно, каково оно будет. Политические и социальные брошюры, разумеется, являются в огромном количестве [пускаются], но безжизненны и большею частью поражены смертью при самом появлении. Пасквилей и карикатур на Лудвига-Филиппа и старое Правительство безумно много, но все это мало остроумно и крайне отвратительно. Какой-то г. Надар {94} отличился пасквилем, о котором криеры [127] возглашают на улицах: «Vouez Messieurs le concubinage de Louis Philippe avez sa soeur» [128] . Из карикатур, изображающих экс-короля в самых позорных положениях {95} , больным диспепсией, ребенком, грушею, я видел даже одну, в которой он привязан к столбу каторжников вместе с Гизо и Дюшателем, как это делается с преступниками, присужденными a l'exposition [129] . Во всем этом есть что-то подлое. Самый лучший пасквиль и лучшая карикатура на короля и его министров есть то, что они не оставили даже после себя никакой партии, а народ нисколько не заботится, где они все, что они делают, и сохраняет к нему полное равнодушное презрение!
94
Надар – псевдоним Феликса Турнишона, французского писателя и карикатуриста, сотрудника сатирических журналов 1830–1840-х годов.
127
Криеры (от франц. crieur) – разносчики.
128
«Посмотрите, господа, на сожительство Луи Филиппа с сестрой» (франц.).
95
…в самых позорных положениях… – В период революции 1848 г. в Париже появилось множество карикатур на деятелей Июльской монархии и больше всех на короля Луи Филиппа, принадлежавших известным французским художникам Домье, Гаварни, Доре; из них особой популярностью пользовались рисунки, на которых Луи Филипп изображался в виде груши – символа глупости во Франции.
129
На выставление (франц.).
Драматическая литература тоже еще не установилась, не приобрела самобытного оттенка. Парижские театры, как и улицы, делаются пусты, падают вместе с торговлею, кредитом и остановившейся работой и производительностью. Тем более гуляет масса, тем более сажает она повсюду деревья свободы, во всех закоулках стреляет из ружей, пускает петарды в ноги проходящим (на днях вышел увещевательный декрет Правительства, желающий остановить эти манифестации, но никто не слушается). Напрасно стараются поддержать себя театры уменьшением цен, перемещением театров на улицу {96} . Все новые пьесы суть только пьесы a propos [130] никакого значения не имеют. Таковы: «les filles de la libert'e» в Gymnase, «les barricades de 1848» {97} и проч. Стараются заместить недостатки революционной литературы, еще не успевшей оформиться, возобновлением чудовищных пьес 1830 г., которые теперь уже совсем не страшны, а только смешны и нелепы. Таковы: «les filles cloitr'ees» в Одеоне, «Le po`ete de famine» {98} в Амбигю или в Порте С. Мартина «la tour de Nesle» {99} . Смотря на эти пьесы, уже кажется, что в 30-х годах происходила детская игра навирать на себя и других. Одна пьеса в Пале-Рояле «Le camarade de lit» {100} , запрещенная цензурой Дюшателя и теперь поставленная с прибавкой нужных революционных украшений, имела успех. Она представляет старого наполеоновского солдата, прибывшего в Швецию и отыскивающего там своего прежнего товарища по артели, короля Бернардота. Они вместе с ним попивают. Бернардот отказывается по увещанию солдата от престола и уходит спать, крича на удивление [зала] всех придворных, совершенно пьяный: «vive la r'epublique!» Довольно забавно. Но из всех возобновленных самая замечательная была на Porte St. Martin «L'Auberge des Ardets» и «Robert Macaire» {101} , где в обеих – действующее лицо Робер Макер, этот замечательный тип, переданный Фредериком Леметром с таким необычайным увлечением, с таким пафосом {102} , состоящим из иронии, цинизма, ловкости и бессовестности, что его фигуры, раз видевши, забыть уже нельзя.
96
…перемещением театров на улицу. – Речь идет об организации в Париже в период революции 1848 г., по личному распоряжению Ледрю-Роллена, театрализованных представлений на открытой сцене; в организации этих народных театров большое участие принимала Жорж Занд.
130
По поводу (франц.).
97
«Les filles de la liberte» – в Gymnase, «Les barricades de 1848» — «Дочери свободы» Л. Ф. Клервиля и Ж. Кордье в Жимназ; «Баррикады 1848 г.» Бризбара и Сент-Ива – театрализованные представления, в основе которых лежали пьесы 1830-х годов, запрещенные цензурой Дюшателя, министра внутренних дел при Луи Филиппе.
98
«Le poete de famine» – см. прим. к III части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 32.
99
«La tour de Nesle» – «Нельская башня», пьеса А. Дюма, направленная против произвола, жестокости и преступлении королевской власти; премьера спектакля состоялась в 1830 г.
100
«Le camarade de lit» — см. прим. к III части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 33.
101
«L'Auberge des Adrets», «Robert Macaire» – см. прим. к II части очерка «Февраль и март в Париже 1848 года», п. 34.
102
…переданный Фредериком Леметром с таким необычайным увлечением, с таким пафосом… – Образ Робер Макера, ловкого мошенника и пройдохи, явился сатирическим символом Июльской монархии; К. Маркс называл короля Луи Филиппа «Робер Макером на троне» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е Изд., т. 7, с. 10).
Робер Макер – тип, до такой степени освободившийся от всех общественных предрассудков, от всех нравственных пут, от всех условий морали и верований, уступок, такое чистое Я, уединенное Я, что делается в разврате своем [почти] великим человеком. Немецкие фельетонисты с Мером во главе ничего подобного выдумать не могли. Рассказывать пьесы, разумеется, нет возможности: первая – [пуста] ничтожная мелодрама, вторая – пустой фарс, и все их содержание наполняется Робер Макером, а скорее Фредериком Леметром, ибо и роль Макера едва очерчена в них. Актер тут все создал, и это, может быть, самое огромное, само позорное создание, когда-либо бывшее на подмостках. На всей земле не осталось чувства, не осталось движения сердечного, благородного порыва, светлой мысли, которые не были бы оскорблены Робером. Он обкрадывает сына, бьет отца, клевещет на жену, предает друга, убивает благодетеля и в то же время говорит о добродетели, чистоте нравов, святости чувства. Ирония делается едка до невозможности. К этому еще прибавить, что он может быть в лохмотьях и беседовать как английский лорд, что он может быть в щегольском фраке [надувать акционеров и плакать], главой акционерного общества и [вытащить] отрезать цепочку у посетителя просто уж для забавы. Вся эта испорченность крайняя, далее которой, кажется, уж и идти нельзя, подернута лоском блестящего остроумия, неистощимой веселости. Конец последней пьесы Робера Макера довершает впечатление: преследуемый полицией, он берется на небо, как Илья или Фауст, на воздушном шаре. После двух вечеров, проведенных мною за этими пьесами, [право, мне сделалось], я смеялся невыразимо тяжелым смехом и вышел из театра почти убитый Фредериком Леметром, создавшим тип, который вынесет его имя, но за раз невыносим.
Современных намеков, разумеется, разбросано вволю. Так, например, во 2-ом акте второй пьесы он вышел на большую дорогу грабить в [образе] совершенном подобии Лудвига-Филиппа. Это уж перешло границу. В партере раздался какой-то смешанный, болезненный вопль без рукоплесканий. В третьем акте, обращая речь к акционерам, Фредерик начал обыкновенными словами экс-короля: C'est toujours avec un nouveau plaisir [131] и проч. и в продолжение всей речи беспрестанно переходил в намеках то к старому, то к новому порядку вещей, покрывавшихся громким хохотом. Странно! безопасно позорить человека как-то уж и невесело.
131
Каждый раз с новым удовольствием (франц.).
Вместе с Фредерик Леметром разделяет восторг публики Рашель. Она поет Марсельскую песню на древний манер – более распевая, чем поя, и достигает эффекта величия и ужаса, свойственного этому удивительному гимну – несомненно. Она в безумной любви к отечеству прижимает к груди трехцветное знамя, бросается на колени и потом с припевом: «Aux armes citoyens» [132] , который варьируется [три раза], в троекратном повторении, посылает его напоследок как проклятие всему миру, после которого он, кажется, должен рассыпаться и погибнуть… И со всем тем песня была ужасна, когда я слышал ее на улице 24 февраля.
132
«К оружью, граждане» (франц.).
И покуда я писал, случилось опять необычайное происшествие: открыт почти заговор Бланки для низвержения Правительства, но Правительство его убило страшным образом, пропечатав в «Revue R'etrospective», под ответственностью Ташеро, будто отыскавшего документ – доказательство, что Бланки после заговора выдал старому Правительству всех заговорщиков 12 мая 1839 г. Говорят, что Бланки намерен спастись бегством от кинжалов, которые на него подняты. Работников, им поднятых, Правительство совершенно успокоило, послав к ним вчера в воскресенье на Марсово поле (2-го апреля) воспитанников военных училищ, ими весьма уважаемых, которые, вместо манифестации враждебной, очень мирно провели их в процессии, где я их видел. С этим заговором, говорят, и связана вся эта стукотня, трескотня, сажание дерев, наполнившая целый город в продолжение круглого месяца шумом и гамом.