Записки о музыке, спорте и спирте
Шрифт:
После помывки в бане нас отправили в столовую. Меню так же оставило шрам на детской психике, как и ношенное белье, что было на мне. Какая-то жижа в тарелке, ласково именуемая кашей, на таковую была мало похожа, но из-за отсутствия вариантов была съедена за отведенные 2 минуты (вот за этот норматив охота было отдельно врезать кастрюлей в лоб тому, кто это придумал).
Именно там, в столовой, случился и мой первый армейский случай «дедовщины». При очередном приеме пищи ко мне подсел представитель солнечной братской Азии и, пристально смотря в глаза, прошипел сквозь зубы: «Курить дай». Я собрал волю в кулак, прекрасно понимая, что это всего лишь повод для зацепок, ответствовал: «Не курю». Вопрос повторился. Тогда я, уже улыбаясь, но в душе безусловно опасаясь этого поваренка, сказал, что не курю, потому как объяснять причину отсутствия сигарет, было бы гораздо мучительнее и длинней по времени, которого, как я уже упомянул, было ограниченное количество. После третьего захода все с тем же вопросом
Дни, летевшие в учебке, напоминали собой день сурка из одноименного фильма. Мы работали в штабе военного городка, откуда, как мы думали, запускают все ракеты северного полигона и осуществляют супер-секретные действия, дабы поддерживать мир во всем мире. Соответственно, наша рота тоже вносила посильный вклад в это, несомненно, гуманное мероприятие, ударно трудясь на очистке сортиров и меняя старую кафельную плитку на новую, являясь по сути бесплатной рабочей силой, где-то по пути из детства задолжавшей своей Родине и возвращая «долг» размешиванием цементного раствора и перемещением тяжестей.
Через недели две меня и еще одного бойца из нашего техникума, с кем мы вместе призывались, откомандировали в другую часть, для последующего отбытия в конечную точку службы город Норильск. Мы с Виталькой прибыли в батарею поздним вечером и сразу попали в поле внимания местных дембелей. В первую ночь состоялось знакомство, и мы сразу поняли, что испытания еще только начинаются. Нас завели в ленинскую комнату и закрыли дверь изнутри. Вжавшись в угол красного уголка, я вдруг разглядел среди дембелей знакомый силуэт и судорожно пытался вспомнить, откуда я знаю этого человека? Только через минуту-другую копошения в запуганных извилинах до меня дошло, что этого парня я много раз видел играющим в хоккей на площадках родного города Мурманска. Однако мы не были знакомы и играли за разные команды. Далее последовал типичный вопрос дежурного сержанта: «Откуда?». Мы ответили: «Мурманск». «Земляки!!!», – тут же отозвался этот парень. Облегчение пронеслось по душе, ну, значит, и я не ошибся! Младший сержант тут же крикнул всем: «На выход, я с земами поболтаю» и, протянув руку, представился: «Валерий». Мы пожали руки и я рассказал, все то, что описал выше и про хоккей и про родной город. Оказалось, мы жили в соседних дворах, но играли за разные детские клубы и в жизни не пересекались. Валера был здоровенный детина и, безусловно, пользовался авторитетом, а посему мы с Виталиком были спокойны за свое ближайшее будущее. Просидев пол-ночи, проговорив о достопримечательностях малой родины и разительных переменах в длине юбок, особо почитаемых в этом сезоне у дам, мы отправились по койкам, чтобы завтра встретить новый день сурка.
На утро командированных построили отдельно и направили на погрузку военного борта, следовавшего в Нарьян-Мар. Целый день мы таскали коровьи полутуши по обледенелому трапу и проклинали военные трудности. Когда же самолет был загружен, пришла скорбная весть о том, что Нарьян-Мар не принимает и нужно выгружать все обратно, так как борт встает под погрузку в другой регион. Жесть повторилась. Усталые, замерзшие мы прибыли в расположение части. На ужин нам дали остывший чай и хлеб с маслом. Мы уничтожали пищу как пираньи, потому как ни завтрака, ни обеда на погрузке не было.
По прибытию в казарму нас уже встречал сплоченный коллектив дембелей и, окинув его беглым взглядом, я понял, что нашего земляка среди них не было, как позже выяснилось, его отправили в командировку за пополнением. Местные старослужащие, те что отсутствовали вчера по тем или иным причинам, сразу стали выяснять кто мы и откуда и куда путь свой держим. Непродолжительная беседа состоялась в Ленинском уголке, где нам вкурили все нюансы проживания на данной территории, на что мы понятное дело отвечали строго по уставу «Есть» и «Так точно». Когда дембеля расставили все точки над «И», и лекция на тему «жизнь, как она есть» закончилась, они удалились, а мы с Виталиком сели писать письма на родину. Я старался всячески успокоить родителей и поэтому, конечно, не говорил в письме правды, а лишь приукрашивал армейскую жизнь и всячески давал понять, что из нас тут готовят настоящих мужчин, круче всяких американских рейнджеров.
Закончив свой эпестолярий, я обратил внимание, что в углу ленинской комнаты пылится гармошка, а поскольку лежит она под горой книг и учебников марксисткого дела, я сделал вывод, что на ней давно никто не играл. Я достал инструмент и стал играть поппури из разных музыкальных нетленок, начиная от западных хитов того времени и заканчивая плаксивыми, но мелодичными шедеврами «Ласкового мая». Поскольку я не в совершенстве владел инструментом, выходило
Наутро все повторилось вновь, включая аэродром и наполнение самолета провизией, закрытие Нарьян-Мара, разгрузку, поздний ужин-чай и концерт по заявкам. К слову сказать, так прошла неделя. Ночные шоу спасали от голода, так как перепадало малость тушенки, ибо днем, я напомню, нас не кормили.
Наконец прибыл сопровождающий, что обязан был доставить нашу команду из 6 человек к месту постоянного прохождения службы, в город Кайеркан, что рядом с Норильском, расположенный на 69 параллели. Но для этого нас откомандировали вместе с офицером уже в другую часть, где мы жили еще неделю.
Там все повторилось: сначала знакомство, потом пара стычек со старослужащими и далее музыкальные вечера, только на сей раз вместо гармошки была гитара. К слову сказать, меня здорово тогда выручила моя любовь к музыке и опыт работы в различных музыкальных коллективах и самодеятельности. Любовь к гитаре мне привил мой двоюродный брат, Малой. Именно у него я брал свои первые уроки, состоящие из повторения трех «блатных» аккордов, на которых, по уверению гуру, можно было сыграть все, что хочешь. Ну а уж если ты умел брать «барэ» на пятом ладу, то автоматически приравнивался к магистрам музыкальных дел, ибо постиг непостижимое и можешь повиливать гитарой почти как Гарри Мур и даже лучше. Примерно через год я превзошел своего учителя по всем параметрам и уже свободно играл сольные партии из различных песенных хитов. Малой был сильно удивлен, но с одобрением воспринял мои старания и сказал пророческую фразу: «Теперь ты всегда будешь в почете в любой компании». Пророчество сбылось. Я понял, насколько понятен язык музыки для всех людей, насколько просто разговаривать на этом языке. Ну а поскольку гитарой я владел гораздо лучше чем гармошкой, то дебют прошел просто на ура.
Пролетела еще одна неделя и мы, наконец-то, начали грузиться на борт. Это был здоровенный транспортный самолет, нашпигованный какой-то техникой. Перед самой посадкой майор взял меня с собой, и мы отправились зачем-то заводить примерзший к земле Камаз. Схема заключалась в следующем: по приказу майора я поливал двигатель горячей водой из старого огнетушителя, приспособленного под ведро, а он каким-то шаманским способом пытался определить степень его прогрева, хотя, по моему мнению, вода застывала тут же, потому как стоял жуткий мороз. Я бегал с ведром от крана к машине, пока не кончились силы, после чего майор опустил кабину Камаза и приготовился к пуску двигателя. Он велел мне подсоединить контакты к аккумулятору, показав куда именно и какие провода должны идти. После чего он повернул ключ зажигания и в машине что-то сильно заискрило. Майор заорал матом. Вперемешку с ненормативной лексикой очень часто звучала моя фамилия, из чего я понял, что сейчас мне придется нелегко. Однако я твердо был уверен, что все сделал правильно и поэтому не боялся его угроз. Майор выпрыгнул из кабины, скрутился как пружина, и выпрямился, уже держа в руках пистолет. Лихо направил его мне в голову и закричал во все горло: «Боец! Это саботаж! Расстреляю! Я боевой офицер! У меня оружие есть и оно настоящее!!!». Тут я понял, что диагноз его вполне ясен даже для меня, далекого от психиатрии на тот момент человека, и надо что-то делать. А что? Представьте на секунду мое состояние: вчерашний школьник, живший с родителями, и ни о чем таком я даже не догадывался. Я не знал, что можно так себя вести с людьми, которые ничего предосудительного не сделали и, по сути, являлись еще детьми. Как усмирить черта, у которого в руках ПМ? Я не нашел ничего лучшего, как сказать: «Давайте еще польем из огнетушителя? Он заведется!». На лицо майора снизошло откровение, он вдруг отстегнул кабину, взял ведро и быстро начал поливать двигатель, при этом держа в руке пистолет. По всему было видно, что бесы шлепают своими хвостами ему по щекам все сильнее. Пока оружие было не убрано, я сильно напрягался, но как только пистолет занял свое место в кобуре, меня малость отпустило, и я даже стал помогать бесноватому майору справиться с железным единорогом. После долгих танцев с ведром и заклинаний на всех языках мира, в том числе и матерном, машина завелась, и мы отправились на ней к самолету. Не понятно, зачем она была там нужна, потому как по прибытии мы просто поднялись на борт, а Камаз остался на бетонке, хотя возможно его погрузили позже или вовсе в другой самолет, об этом мне, конечно, никто не докладывал.
Конец ознакомительного фрагмента.