Записки о Шерлоке Холмсе (Ил. Н. Цейтлина)
Шрифт:
— Что же это такое? — спросил он, страшно взволнованный.
— Не более не менее, как древняя корона английских королей.
— Корона?!
— Да, корона. Вспомните, что говорится в документе: «Кому это принадлежит?» — «Тому, кто ушел». Это было написано после казни Карла Первого. «Кому это будет принадлежать?» — «Тому, кто придет». Речь шла о Карле Втором, чье восшествие на престол уже предвиделось в то время. Итак, вне всяких сомнений, эта измятая и бесформенная диадема венчала головы королей из династии Стюартов.
— Но как же она попала в пруд?
— А вот на этот вопрос не ответишь в одну минуту.
И я последовательно изложил Месгрейву весь ход моих предположений и доказательств. Сумерки
— Но интересно, почему же Карл Второй не получил обратно свою корону, когда вернулся? — спросил Месгрейв, снова засовывая в полотняный мешок свою реликвию.
— О, тут вы поднимаете вопрос, который мы с вами вряд ли сможем когда-либо разрешить. Должно быть, тот Месгрейв, который был посвящен в тайну, оставил перед смертью своему преемнику этот документ в качестве руководства, но почему-то не объяснил ему его смысла. И с этого дня вплоть до нашего времени документ переходил от отца к сыну, пока наконец не попал в руки человека, который сумел вырвать его тайну, но поплатился за это жизнью…
Такова история «Обряда дома Месгрейвов», Уотсон. Корона и сейчас находится в Херлстоне, хотя владельцам замка пришлось немало похлопотать и заплатить порядочную сумму денег, пока они не получили официального разрешения оставить ее у себя. Если вам вздумается взглянуть на нее, они, конечно, с удовольствием ее покажут, стоит вам только назвать мое имя.
Что касается этой женщины, она бесследно исчезла. По всей вероятности, она покинула Англию и унесла в заморские края память о своем преступлении.
ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ХОЛМСА
С тяжелым сердцем я приступаю к последним строкам этих записей, повествующих о необыкновенных талантах друга моего, мистера Шерлока Холмса.
Признаться, я хотел умолчать о событии, оставившем такую пустоту в моей жизни, что я ничем не мог ее заполнить, хотя с тех пор прошло уже два года. Но меня вынудили взяться за перо последние письма полковника Джеймса Мориарти, в которых он защищает память своего покойного брата. Я счел своим долгом изложить перед публикой все события так, как они происходили в действительности. Одному мне известна вся правда, и я рад, что настало время, когда уже нет причин скрывать ее.
Насколько мне известно, в газеты попало только три сообщения: заметка в «Журналь де Женев» [54] от 6 мая 1891 года, телеграмма агентства Рейтер [55] в английской прессе от 7 мая и, наконец, недавние письма, о которых упомянуто выше. Из этих писем первое и второе чрезвычайно сокращены, а последнее — как я сейчас докажу — искажает подлинные факты. Моя обязанность поведать наконец миру о том, что действительно произошло между профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.
54
« Журналь де Женев» — швейцарская газета.
55
Агентство Рейтер— крупное английское телеграфное агентство.
Читатель, может быть, помнит, что сразу после моей женитьбы очень близкие отношения, существовавшие между мной и Холмсом, несколько изменились. Я занялся частной врачебной практикой. Он продолжал время от времени заходить ко мне, когда нуждался в спутнике для своих расследований, но это случалось все реже
Зимой этого года и в начале весны 1891-го газеты писали о том, что Холмс приглашен французским правительством по чрезвычайно важному делу, и из полученных от него двух писем — из Нарбонна и Нима — я заключил, что, повидимому, его пребывание во Франции сильно затянется. Поэтому я был несколько удивлен, когда вечером 24 апреля он внезапно появился у меня в кабинете. Мне сразу бросилось в глаза, что он еще более бледен и худ, чем обычно.
— Да, я порядком истощил свои силы, — сказал он, отвечая скорее на мой взгляд, чем на слова. — В последнее время мне приходилось трудновато… Что, если я закрою ставни?
Комната была освещена только настольной лампой, при которой я обычно читал. Осторожно двигаясь вдоль стены, Холмс обошел всю комнату, захлопывая ставни и тщательно замыкая их засовами.
— Вы чего-нибудь боитесь? — спросил я.
— Да, боюсь.
— Чего же?
— Духового ружья [56] .
56
Духовое ружье— ружье, действующее бесшумно, при помощи сжатого воздуха.
— Дорогой мой Холмс, что вы хотите этим сказать?
— Мне кажется, Уотсон, вы достаточно хорошо меня знаете, и вам известно, что я не робкого десятка. Однако не считаться с угрожающей тебе опасностью — это скорее глупость, чем храбрость. Дайте мне, пожалуйста, спичку.
Он закурил папиросу, и, казалось, табачный дым благотворно подействовал на него.
— Во-первых, я должен извиниться за свой поздний визит, — сказал он. — И, кроме того, мне придется попросить у вас позволения совершить второй бесцеремонный поступок — перелезть через заднюю стенку вашего сада, ибо я намерен уйти от вас именно таким путем.
— Но что все это значит? — спросил я.
Он протянул руку ближе к лампе, и я увидел, что суставы двух его пальцев изранены и в крови.
— Как видите, это не совсем пустяки, — сказал он с улыбкой. — Пожалуй, этак можно потерять и всю руку. А где миссис Уотсон? Дома?
— Нет, она уехала погостить к знакомым.
— Ага! Так, значит, вы один?
— Совершенно один.
— Если так, мне легче будет предложить вам поехать со мной на недельку на континент.
— Куда именно?
— Куда угодно. Мне решительно все равно.
Все это показалось мне как нельзя более странным. Холмс не имел обыкновения праздно проводить время, и что-то в его бледном, изнуренном лице говорило о дошедшем до предела нервном напряжении. Он заметил недоумение в моем взгляде и, опершись локтями о колени и сомкнув кончики пальцев, стал объяснять мне положение дел.
— Вы, я думаю, ничего не слышали о профессоре Мориарти? — спросил он.
— Нет.
— Гениально и непостижимо. Человек опутал своими сетями весь Лондон, и никто даже не слышал о нем. Это-то и поднимает его на недосягаемую высоту в уголовном мире. Уверяю вас, Уотсон, что если бы мне удалось победить этого человека, если бы я мог избавить от него общество, это было бы венцом моей деятельности, я считал бы свою карьеру законченной и готов был бы перейти к более спокойным занятиям. Между нами говоря, Уотсон, последние два дела, давшие мне возможность оказать кое-какие услуги королевскому дому Скандинавии и республике Франции, предоставили мне средства вести образ жизни, более соответствующий моим наклонностям, и всецело заняться опытами в области химии. Но я еще не могу отдыхать, я не могу спокойно сидеть в своем кресле, пока такой человек, как профессор Мориарти, свободно разгуливает по улицам Лондона.