Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому
Шрифт:
Дождливая ночь сменилась чудным утром, и покрытые вереском пустоши с ярким дроком в цвету казались еще красивее глазам, усталым от монотонных серых оттенков Лондона. Холмс и я пошли по широкой песчаной дороге, вдыхая в себя свежий утренний воздух и наслаждаясь пением птиц и свежим дыханием весны. С одного возвышенного места дороги мы увидели мрачный дом, выглядывавший из-за группы старых дубов. Однако как бы стары они ни были, они были все-таки моложе здания, которое окружали.
Холмс указал вдоль длинной дороги, которая развертывалась красновато-желтой лентой между коричневым вереском и распускающейся
Холмс издал возглас нетерпения.
– Я рассчитывал на полчаса времени. Если это ее повозка, то она, значит, собралась уехать с первым поездом. Боюсь, Ватсон, что она минует Чарлингтон прежде, чем мы успеем встретить ее.
Спустившись с пригорка, мы уже не могли видеть экипаж, но пустились в путь с такой скоростью, что начала сказываться моя сидячая жизнь, и я вынужден был отстать. Холмс же постоянно тренировал себя, поэтому-то у него был неистощимый запас энергии, которую он мог тратить. Он ни разу не замедлил своего упругого шага.
Вдруг, опередив меня ярдов на сто, он остановился, и я увидел, как он поднял руку с жестом отчаяния. В тот же момент из-за поворота дороги показался пустой двухколесный кабриолет. Лошадь шла рысью, вожжи волочились по земле, и экипаж быстро двигался к нам.
– Опоздали, Ватсон, опоздали! – воскликнул Холмс, когда я, запыхавшись, добежал до него. – Какой я дурак, что не допустил возможности ее отъезда с этим поездом! Это похищение, Ватсон, похищение, убийство – один Бог знает что! Встаньте поперек дороги, остановите лошадь! Так, теперь садитесь скорее, и посмотрим, не удастся ли мне исправить последствия своего собственного промаха.
Мы вскочили в кабриолет. Холмс, повернув лошадь, сильно ударил ее бичом, и мы понеслись по дороге. Когда мы миновали поворот, то перед нашими глазами развернулась вся дорога между поместьем и пустошью.
Я схватил Холмса за руку.
– Вот он! – воскликнул я.
Навстречу нам ехал велосипедист. Голова его была опущена и плечи согнуты, между тем как он напрягал все усилия, работая педалями. Он летел как гонщик. Вдруг он поднял свое бородатое лицо, увидел нас и остановился, соскочив с велосипеда. Черная, как уголь, борода, удивительно контрастировала с бледностью лица, и глаза его лихорадочно блестели. Он смотрел на нас и на кабриолет, затем лицо его выразило удивление.
– Эй вы, стойте! – закричал он, поставив свой велосипед поперек дороги. – Откуда вы взяли этот кабриолет? Стойте, говорю! – вопил он, вытаскивая из кармана револьвер. – Остановитесь же, черт возьми, не то я пущу пулю в голову лошади!
Холмс бросил мне вожжи и выпрыгнул из экипажа.
– Вас-то нам и нужно. Где мисс Вайолетт Смит? – спросил он по своему обыкновению быстро и ясно.
– Об этом я вас и спрашиваю. Вы сидите в ее экипаже, значит, должны знать, где она находится.
– Мы встретили кабриолет на дороге, в нем никто не сидел. Мы повернули назад на помощь молодой девушке.
– Боже мой, Боже мой, что мне делать? – воскликнул незнакомец в порыве отчаяния. – Они взяли ее! Эта чертова собака Вудли и негодяй-пастор! Идем, идем, если вы действительно ей друг! Помогите мне, и мы ее спасем, хотя бы мне пришлось оставить свою шкуру в Чарлингтонском лесу!
Он,
– Они прошли здесь, – заметил последний, указывая на следы нескольких ног по грязной тропинке. – Эй, постойте, кто это в кустах?
То был молодой парень лет семнадцати, одетый конюхом, с кожаными шнурами в штиблетах. Он лежал на спине, подняв колени, голова у него была страшно рассечена. Он был без чувств, но жив. Взглянув на рану, я убедился, что кости целы.
– Это конюх Питер! – воскликнул незнакомец. – Он вез ее. Скоты стащили его и отдубасили. Пусть он лежит, мы не принесем ему никакой пользы, между тем как можем спасти женщину от самого худшего.
Мы ринулись по тропинке, которая извивалась между деревьями, и добежали до кустов, окружавших дом. Тут Холмс остановился.
– Они не вошли в дом, вот их следы налево, здесь, возле лавровых кустов. Ага, я так и знал!
Послышался резкий женский крик, крик безумного ужаса. Он раздался из-за густой зелени кустов впереди нас. Крик этот оборвался на самой высокой ноте, и послышался глухой клокочущий звук.
– Сюда, сюда, они на кегельной аллее! – закричал незнакомец, бросившись сквозь кусты. – А, трусливые собаки! Идите за мною, господа, мы опоздали, мы опоздали, черт возьми!
Мы вдруг очутились на прелестной лужайке, покрытой зеленой травой и окруженной столетними деревьями. На дальнем ее конце, в тени могучего дуба, стояла странная группа из трех фигур. Одна из них была женщина, наша клиентка, изнеможенная и почти без чувств, с завязанным ртом. Напротив нее стоял грубый и неуклюжий молодой человек с рыжими усами, широко расставив ноги в штиблетах, подбоченившись одной рукой, а другой размахивая нагайкой; весь его облик говорил о торжествующем нахальстве. Между ними стоял пожилой седобородой мужчина в короткой рясе, накинутой поверх платья, который, очевидно, только что совершил брачный обряд, так как, когда мы появились, он клал в карман свой требник и хлопал ужасного жениха по спине, игриво поздравляя его.
– Они обвенчаны! – воскликнул я, задыхаясь.
– Идемте! – сказал наш спутник. – Идемте!
Он ринулся через лужайку, а Холмс и я следовали за ним. Когда мы подходили, девушка, ища опоры, прислонилась к дубу. Вильямсон, экс-пастор, поклонился нам с насмешливой вежливостью, а драчун Вудли выдвинулся вперед с грубым и торжествующим смехом.
– Можешь снять свою бороду, Боб, – сказал он, – я довольно хорошо знаком с тобою. Ну-с, ты и твои товарищи явились как раз вовремя для того, чтобы я мог вас представить миссис Вудли.
Ответ нашего спутника был особенным. Он сорвал с себя черную бороду, служившую ему маской, и бросил ее на землю. При этом обнаружилось длинное, худое, гладко выбритое лицо. Затем он поднял револьвер и прицелился в молодого разбойника, который направлялся к нему, размахивая своей опасной нагайкой.
– Да, – сказал наш союзник, – я Боб Каррутерс, и я позабочусь о том, чтобы этой женщине была возвращена свобода, хотя бы мне пришлось за это быть повешенным. Я предупредил тебя о том, что сделаю, если ты будешь ее тревожить, и, клянусь Богом, исполню свое слово!