Записки орангутолога
Шрифт:
Присутствующие же в аудитории старались работать с бумагой тихо и переворачивать страницы в момент повышения голоса информатора или когда он сам листал «Правду».
— Вот такая на сегодня у нас внешняя и внутренняя политика Советского Союза, — привычно закончил информатор. И после этого прозвучала традиционная фраза директрисы насчет вопросов. Но ритуал на этот раз был нарушен рукой, поднятой начальником отдела орнитологии.
— Ах нет, вот у Олега Ивановича есть вопрос — Со скрытым недовольством произнесла Генриетта Леопольдовна.
Олег, единственный конспектировавший
— А как надо правильно отвечать местному населению, когда оно спрашивает, почему в магазинах отсутствует колбаса? Я часто бываю в экспедициях на окраинах нашей Родины и местные жители крайнего Севера нередко задают мне этот вопрос. Разъясните, пожалуйста, позицию партии и правительства в отношении колбасы.
Направлявшиеся в это время к выходу научные сотрудники на миг замолкли, а затем раздались крики:
— Я опаздываю, мне в главный корпус надо ехать!
— Мне опыт ставить!
— Пусть Олегу про колбасу потом расскажут!
— А мне препараты из фиксатора надо вынуть!
— А мне шкуру отминать надо!
— А мне в зоопарк, за сдохшей макакой!
Традиционный конец политинформации был смят. Директриса на секунду растерялась. Помощь пришла откуда ее не ждали. Из-за шкафа послышался сначала сдержанный смех, почему-то похожий на сдавленное петушиное кукареканье, а потом и грохот. Это Теплов, выведенный из равновесия вопросом орнитолога, свалился со своего насеста. Из-за шкафа вылетели листы бумаги с иероглифами, а потом вышел и сам запылившийся, но невозмутимый специалист по моллюскам.
— Вот видите, — сказала Генриетта Леопольдовна моему начальнику, уже с некоторой симпатией поглядывая на выручившего ее малаколога. — До чего вы можете довести своими вопросами — Теплов даже в голодный обморок упал. А проблему колбасы мы обсудим на следующем заседании.
Упрямый Олег стал пробираться к политинформатору — за колбасой сквозь толпу народа, стремящегося к выходу.
Я, не дождавшись своего любознательного начальника, вернулся в отдел. Оказалось, что швед был уже не один. Вместе с ним за столом сидел отечественный коллега — Леонид Степанович с бутылкой хорошего вина.
Прослышав о приезде в Москву иностранного коллеги Леонид Степанович страстно захотел встретиться с ним и обсудить кое-какие орнитологические дела. Для этого Леонид Степанович прихватил с собою бутылку очень хорошего грузинского. А я достал с нашей посудной полки чашки.
Леонид Степанович прекрасно разбирался в птицах мира, кавказских тостах и очень плохо, еще хуже меня, владел английским. Он не торопясь разлил по трем чайным чашкам благородный напиток и произнес длинный витиеватый тост, который я, облегчая себе жизнь, перевел просто как: «Давайте выпьем за птиц!».
Леонид Степанович подозрительно покосился на меня, но ничего не сказал. Инициативу перехватил швед и спросил его что-то о состоянии советской орнитологии. Леонид Степанович стал пространно рассказывать об этом, а я — коротко переводить, в результате чего у шведа сложилось представление о состоянии советской орнитологии примерно такое же как и о вековой
— Что же это мы не пьем, — забеспокоился Леонид Степанович. — Давайте выпьем, а то вино скиснет, — тонко пошутил он, поднимая свою чашку и обращаясь к шведу, а потом повернулся ко мне и сказал: — Переводите.
— Давайте пить (это по-английски я знал хорошо), а то вино трансформируется в кислоту, — дословно перевел я.
Невозмутимый, но дотошный швед не понял моего последнего слова и захотел узнать, во что же превратится вино.
Я на бумажке написал «vino», поставил стрелочку, как при изображении химической реакции и изобразил формулу уксусной кислоты. Но оказалось, что швед в таком объеме химии не знал и эта формула для него была незнакома. Тогда, для того чтобы облегчить его понимание, я рядом изобразил формулы наиболее известных кислот — серной, соляной и азотной. Судя по изменившемуся лицу нашего гостя, как раз эти формулы шведу были знакомы.
Специалист по синицам опасливо посмотрел сначала внутрь своей чашки, потом — на жизнерадостных русских, с наслаждением вливающих в свои желудки царскую водку, отпил крохотный глоток, поставил кружку на стол и исчез за бронированной дверью, ведущей в туалет.
А через минуту появился Олег.
— А где швед? — спросил он.
— В туалет пошел, — сказал я.
— В туалет, в наш? — встрепенулся Олег.
— Конечно в наш, — беззаботно ответил я.
— Не надо было его туда пускать, — волновался Олег. — Неприятности могут быть. Что он после этого о нашем отделе подумает!
— А что, — не понял я — Нормальная рабочая атмосфера. С нафталином.
Дело в том, что наш туалет располагался в помещении фондового хранилища, столь густо пересыпанного нафталином, что все старались как можно быстрее покинуть его.
— Да я не о нафталине, а о твоих картинках, — продолжал переживать Олег. — Что швед о них скажет.
— Скажет, что мы настоящие мужики.
Дело в том, что интерьером туалета занимался я. Чтобы как-то оживить эту крохотную и в общем-то скучную каморку я из японских и американских календарей вырезал, а затем густо обклеил все стены и дверь фотографиями обнаженных девиц. Самую аппетитную — сероглазую блондинку — я повесил так, что не заметить ее было просто невозможно. Она была столь откровенно зовущей, что стеснительный Олег в первое время после моей реконструкции этого заведения не мог сосредоточится на цели своего визита и даже, чтобы не смотреть на фотомодель, закрывал глаза
Олег нетерпеливо поглядывал на часы сетуя на то, что заказанное такси опаздывает, и объясняя нам, что ему со шведом еще придется заезжать в гостиницу, а потом сажать на автобус, следующий в аэропорт. Его повествование периодически прерывалось легким стуком — как всегда где-то в недрах Кунсткамеры что-то ремонтировали. Наконец я обратил внимание на неестественную деликатность этих звуков и сразу поняв, что это стучат не работяги, бросился к бронированной двери. Так и есть — затвор замка заклинило и швед оказался в плену. Я открыл дверь. Невозмутимый скандинав стоял слегка улыбаясь и вовсю благоухая нафталином.