Записки партизана

Игнатов Петр Карпович

Нестеренко не мог уснуть.

— Володя, — тормошил он своего сонного товарища. — Ты мне толком расскажи про этот сад.

— Сад как сад, — недовольно бормотал Володя. — Яблоки растут… Вишня…

— Да ты мне не про вишню, а про сарай.

— Сарай большой, в нем сено хранилось. В стороне маленький сарайчик с дровами. Ну, потом колодец рядом. Только он сухой… Глубокий… А воды ни капли: вода пропала куда-то.

— Колодец, говоришь? Без воды? — встрепенулся Нестеренко.

Больше он ничего не

смог добиться. Володя спал как убитый.

Когда Глуховцев подошел к минерам, чтобы разбудить одного из них на смену, Нестеренко не спал.

— Ты послушай, что я тебе скажу, Александр Ерофеич, — взволнованно сказал шахтер. — Рвать только один склад — мало. Надо рвать оба. И сразу… Нет, погоди, ты слушай. Володя говорит: в том саду есть глубокий сухой колодец. Вот я и думаю: не забраться ли нам с Володей в этот колодец да обсмотреть, что к чему. Если подходяще — рвануть… Я понимаю: риску много. Но ведь попытка не пытка. Ты как полагаешь, Александр Ерофеич?

* * *

Когда стемнело, партизаны вылезли из пещеры и спустились в ту яму, в которой укрывались прошлой ночью. Один из них ушел в степь: надо было доложить командиру крымчан о принятом решении. Глуховцев остался в яме. Володя повел Нестеренко к себе домой.

Добрались они благополучно, но Володя не решился вести Нестеренко в хату. Он спрятал шахтера в собачью конуру во дворе: немцы убили любимого Володиного Мурзика — громадную кавказскую овчарку.

Мать не спала.

— Вот что, мама, — сразу же деловым тоном сказал Володя. — Дай мне длинную крепкую веревку, шпагат, маленькую лопатку и ломик.

Через несколько минут все это лежало на столе перед Володей. Веревка и шпагат оказались на совесть: в свободное время мать вязала неводы, и материал у нее был первосортный.

— Ну, мама, не плачь, не волнуйся. Все будет в порядке, — прощаясь, говорил Володя. — Если громыхнет — знай: это наших рук дело. На днях забегу… когда немцев вышибем.

Мать молча смотрела на сына. В глазах ее стояли слезы. Она знала — сын идет на смерть. Но не останавливала его. Она молча обняла Володю, перекрестила.

У собачьей будки минеры распределили между собой груз — лопату, ломик, шпагат, канат, тол — и поползли к саду.

Володе был известен тайный лаз в сад: недаром он раньше не раз навещал хозяйство тети Маши, охотясь за ее вкусными яблоками.

Только они проползли через дыру в плетне, как над окраиной станицы вспыхнула осветительная ракета. Минеры припали к земле, и при свете ракеты Нестеренко отчетливо увидел оба сарая и полуразвалившийся сруб колодца.

— Далековато, — прошептал Нестеренко.

Ракета погасла. Снова на землю спустилась непроглядная тьма. Слышно было: отчетливо стучала машина в маленьком сарайчике.

Двигатель работал, ровно постукивая. Неожиданно

его легкий ход резко изменился, словно что-то приглушило чистый звук машины.

Нестеренко начал считать секунды… машина опять заработала легко и ровно.

— Двадцать секунд, — прошептал Нестеренко. — Значит, метров на двадцать забрались в землю, черти. Глубоко… Только бы колодец был не мельче… Ну, Володя, пошли.

К колодцу они ползли долго: рядом были немцы, и каждое неловкое движение могло выдать минеров. У колодца немного передохнули. Нестеренко осторожно принялся за осмотр. Верхний вал, наматывавший на себя цепь, к счастью, оказался целым. Опоры тоже были в порядке.

Володя, привязав канат, быстро сбросил его в колодец и смело соскользнул вниз. Нестеренко ждал. Ему показалось — прошла вечность. Послышались легкие удары каната о стены: это Володя подавал сигнал, что спустился благополучно, и звал к себе Нестеренко. Шахтер быстро пролез через стенку сруба и начал спускаться.

Дно колодца оказалось совершенно сухим. Внизу колодец расширялся. Нестеренко на мгновение зажег электрический фонарик и осмотрелся. В стене темнело отверстие: очевидно, здесь ключевые воды промыли щель. Она уходила по направлению к яру, как раз туда, где стоял сарай. Нестеренко даже крякнул от удовольствия.

— Володя, лезь.

Но даже щупленький Володя смог протиснуться в щель не больше как метра на два — дальше щель сужалась.

— Ничего не поделаешь, придется и здесь штольню делать. Ну-ка, пусти меня, Володя, это мое дело.

Часа три работал Нестеренко. Пот лил с него градом. В грунте было много камня, а Нестеренко боялся шуметь. Володя помогал ему, оттаскивая на своей стеганке вынутый грунт в сторону.

— Баста! — заявил Нестеренко, пробив, наконец, длинный шурф. — Устанавливай свое хозяйство.

Володя залез в длинную узкую нору и заложил фугас, заделал бикфордов шнур. Потом так, как учили его у нас на Планческой, прикрепил конец шпагата к затейливому сооружению из лопатки, ломика и электрофонарика с батарейкой у конца бикфордова шнура, — чтобы раньше времени неосторожно не вызвать взрыва, — а другой конец шпагата обвязал вокруг пояса.

— Готово, Нестеренко…

Шахтёр полез наверх первым. На голову Володи посыпались комья земли, мелкие камни. Володя укрылся стеганкой. Сердце его сильно билось: вот сейчас, через несколько минут, он влезет наверх, дернет за шпагат и взорвет склад…

Нестеренко был уже наверху. Володя не умел, да и не решался лезть так, как шахтер. Он обвязал вокруг пояса канат, по которому они недавно спускались, и дал знак Нестеренко тащить его наверх. Но то ли Володя оказался тяжелым, то ли Нестеренко устал, но подъем шел медленно. Громко скрипел новый канат. Сыпались камни в колодец…