Записки понаехавшего
Шрифт:
Пройдем вглубь переулка по направлению к Старой Басманной. В доме номер четыре теперь помещается Ростехнадзор, у подъезда которого стоят такие автомобили, что закрадывается подозрение — неужто только надзирают, и больше ничего? А вот раньше в этом доме помещалась Мужская торговая школа имени императора Александра III, созданная при Александровском коммерческом училище в 1903–1906 гг. Было еще и Николаевское женское коммерческое училище — оно располагалось неподалеку, на Новой Басманной. Там готовили купчих. Училище гордилось тем, что за все годы существования из него не вышло ни одной худенькой купчихи. Каждая выпускница умела варить до десяти сортов варенья, а кончившая курс с отличием — до двадцати, не считая мармелада и пастилы. А уж с какой невообразимой скоростью молодые купчихи могли грызть каленые орехи и семечки… Летом, после сдачи экзаменов за пройденный курс, ближе к Троицыному дню, в Мытищах устраивались показательные ежегодные соревнования по чаепитию между учениками женского и мужского коммерческих училищ. Для этого на большом лугу неподалеку от Яузы сколачивалось два дощатых помоста — один для молодых купчих, а другой для купчиков. Соревнующиеся приходили нарядные — юноши в плисовых полосатых
По нечетной стороне переулка стоит дом номер семь — по-прежнему красивый, элегантный, хоть и изрядно облупленный особняк, выстроенный архитектором А. Э. Эрихсоном в неоклассическом стиле. Дом этот Иван Карлович Прове выстроил… и тут начинаются разночтения. Одни авторы пишут, что построен особняк был для дочери Прове, Эмилии Ивановны [18] , другие утверждают, что для самого Прове и его жены, тоже Эмилии Ивановны, которая после смерти мужа снова вышла замуж и взяла фамилию мужа — Миндер. Те, кто придерживается второй версии, рассказывают уж совсем невероятное. Участок для этого дома Эмилия Прове покупает в 1879 году сама (а не Иван Карлович, как можно было бы подумать), и не у кого-нибудь, а у Софьи Александровны Миндер — жены статского советника Егора Филипповича Миндера, брата ее будущего мужа Александра Филипповича. Мало того, пишут, что Александр Миндер еще за четыре года до смерти Ивана Карловича Прове постоянно проживал в доме, о котором идет речь. Но и это не все. Егоров Филипповичей Мин деров было тогда в Москве целых два. Один врач, а другой инженер-текстильщик… Скажу откровенно — не верю я этим рассказам. Врач по фамилии Миндер — и Егор? Да еще и Филиппович?!
18
Хотел было я написать, что Эмилия Ивановна любила взъерошить старику бакенбарды, говоря при этом на своем немецком языке: «Ах ты мой пупсик», и уж спросил помощи в переводе этой фразы, и мне ее даже перевели, за что я благодарен переводчикам, но… не смог. Хороший был человек Иван Карлович Прове. Музею вот Пушкинскому помог. И вообще был не чужд благотворительности. А уж как я потом прочел про все те ужасы, которые выпали на долю рода Прове после переворота семнадцатого года, про тюрьмы, Соловки и прочее… Стыдно стало. Прости, Иван Карлович.
Достоверно известно только то, что в подвале этого красавца-дома находился самый обычный курятник, точно бязевые подштанники с тесемками под фрачной парой, и каждый вечер толстая кухарка с бородавкой на кончике сливового носа в красных прожилках спрашивала у хозяйки дома: «Мильванна, утром яйцы к завтраку подавать?»
С 1969 до 1991 года в доме располагался районный комсомольский комитет. Остался ли к тому времени курятник в подвале — мне не удалось выяснить. Историки-москвоведы об этом молчат. Комсомольцы прибавили к архитектурным памятникам Ба буш кина переулка бюст дедушки Ленина при галстуке. Когда я там был, то видел приклеенное к бюсту объявление о дешевом интернете и спутниковом телевидении. Сам бюст темно-коричневый и только нос Ильича почему-то красный. То ли краска так странно полиняла, то ли по революционным праздникам комсомольцы подносили вождю и учителю слишком щедрой рукой…
А мы с вами приближаемся к концу нашего путешествия — дому Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Этот деревянный особняк… удивительное дело — этот дом еще не дворец, но уже и не просто особняк. Как будто девушка, которая вот-вот разовьется в женщину, — так он очарователен. Думается, что это легкая полуротонда создает такое впечатление. Украшенный скульптурными барельефами, дом построен в классическом стиле и стоит на углу Бабушкина переулка и Старой Басманной.
Участком земли, на которой построен дом и его флигели, владели купцы Бабушкины. Земля эта была, что называется, «под огороды». Дочь одного из Бабушкиных ухитрилась стать княгиней, выйдя в 1795 году замуж за премьер-майора князя Ю. Н. Волконского. Видимо, Волконские и выстроили этот дом в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века. Или не они. По другим источникам дом был построен по заказу некоего капитана П. И. Яковлева. Третьи источники говорят, что П. И. Яковлев лишь значительно перестроил дом и быстро продал его в 1805 году еще одному, совершенно другому Яковлеву, даже не однофамильцу и вовсе надворному советнику. А уж этот Яковлев продал особняк графине Е. А. Салтыковой. Скорее всего, Муравьев-Апостол приобрел этот дом уже после пожара двенадцатого года. Точная дата покупки неизвестна, но можно ее определить косвенно —
Дом был продан. После известных событий в Петербурге на Сенатской площади Иван Матвеевич уехал за границу, откуда вернулся в Россию только через двадцать с лишним лет. В середине девятнадцатого века один из его владельцев устроил здесь приют для девочек. Приют спустя некоторое время перешел во владение Ведомства детских приютов Императрицы Марии Федоровны. Собственно приют занимал только парадный этаж и антресоли. Все остальные помещения, включая флигели, сдавались внаем под квартиры, лавки и мелкие мастерские. В 1912 году кому-то в голову пришла мысль дом снести, а на его месте построить шестиэтажный доходный дом. К счастью, обошлось. Тогда еще обходилось. А в советское время в доме располагались различные конторы и даже художественные галереи.
Еще в 1925 году нарком Луначарский предложил устроить в усадьбе музей декабристов. Запрягают у нас не быстро. Можно и помереть, пока запрягут. Луначарский и помер. Тем не менее, не прошло и шестидесяти одного года, как музей создали, придав ему статус филиала Государственного Исторического музея. И целых пять лет дом этим музеем был. А потом… ну что у нас бывает потом… здание ни с того ни с сего пришло в аварийное состояние. Каких-нибудь двести лет без капремонта — и на тебе… Само собой, денег на реставрацию не нашлось. На дворе был девяносто первый год. Как всегда, нам было не до собственной истории. Нам проще все переписать еще раз, чем повторить давно пройденное. Дом стоял заброшенный, закрытый на реконструкцию, на которую не было денег, с ободранной неизвестно зачем штукатуркой, и гнил. Экскурсий в нем уже давно не проводили, и тут… Сделаем, однако, два шага назад во времени, чтобы сделать еще один шаг вперед. Вернемся в прошлое, к Матвею Муравьеву-Апостолу.
Вернувшись через тридцать пять лет из сибирской ссылки, он был довольно холодно встречен близкими родственниками. И только внучатый племянник, совсем молодой Владимир Коробьин, который был сыном дочери его родной сестры, Екатерины, отнесся к Матвею Ивановичу тепло… Нет, не тепло — по-человечески. Взял да и приютил больного старика. Потом опала была снята, и Муравьев-Апостол даже стал бывать при дворе. Не имея наследников и чувствуя, что жить ему осталось немного, Матвей Иванович ходатайствовал перед царем о передаче своей фамилии внучатому племяннику. Александр Второй дал свое высочайшее согласие. Кстати, и фамилия Муравьев-Апостол возникла в семнадцатом веке по той же самой причине — малороссийский род Апостолов не имел прямых наследников, и высочайше было разрешено присоединить фамилию племянницы Данилы Апостола к фамилии ее мужа Муравьева.
А потом у Владимира Коробьина родились дети — Андрей и Алексей, потом была эмиграция, жизнь во Франции, потом у нас случилась перестройка, и Раи са Горбачева от имени Советского фонда культуры попросила русских эмигрантов вернуть на родину реликвии, связанные с нашей историей. И Муравьевы-Апостолы вернули… Нет, не вернули — они нам ничего не были должны — подарили Фонду культуры уникальную библиотеку из трехсот семидесяти томов. В ответ их пригласили посетить Россию и свою усадьбу. Андрей Владимирович и Алексей Владимирович приехали. Андрей Владимирович взял с собой сына Кристофера. Они прошлись по Старой Басманной, по Бабушкину переулку, они вошли в дом, и тут… перестали быть русскими французами и швейцарцами. Прилагательное превратилось в существительное. Я знаю, такого существительного нет в русском языке, но ведь превратилось же. Муравьевы-Апостолы решили восстановить усадьбу на собственные средства и устроить в ней музей декабристов. Создали фонд и отрядили Кристофера заниматься восстановлением дома [19] . И начались его хождения по нашим бюрократическим мукам. Кристофер хотел, чтобы все было без взяток, честно. А может, он и вовсе не знал о том, что они (взятки) существуют. Все же долгая жизнь во Франции… Лишь к декабрю двухтысячного года ему удалось получить дом в аренду на 25 лет. Был бы бизнесменом и просил дом для устройства казино или массажного салона — тогда, по нашим законам, на 49 лет, а музей… Не станем описывать все круги, квадраты и многоугольники бюрократического ада, пройденные Кристофером и его сподвижниками в деле восстановления дома и создания музея, — нет таких слов, включая междометия и восклицания, чтобы их описать.
19
Это я так все просто описал — решили, создали и отрядили. В интервью «Буржуазному журналу» в 2007 году Кристофер вспоминал: «Помню, когда мы с отцом обсуждали еще саму возможность реконструкции усадьбы, он говорил: «Ты ничего не понимаешь! Ты никогда ее не закончишь!»
И реставрация началась. Во время нее выяснилось имя архитектора. Оказалось, что дом построен по проекту И. Д. Жукова, а не Матвея Казакова, как было принято считать. Реставрация была настоящей — вместо старых, сгнивших бревен кирпич не клали. На замену шли специальные, выдержанные не менее пяти лет бревна. Впрочем, это уж другая, хотя и не менее интересная история. Она еще продолжается. Точно так же, как истории Бабушкина переулка. Как истории Москвы, которая все несется и несется куда-то, точно черная птица-мерседес с мигалками или серебристая птица-ягуар. И сколько ее ни спрашивай… Хорошо, если просто не даст ответа и промолчит. Может ведь и послать куда подальше. Но она промолчит. Да и о чем с нами говорить? Она нас и без того насквозь видит. Вот и люби ее после этого. Я бы и не любил, но сердцу ведь не прикажешь…