Записки практикующего адвоката
Шрифт:
Таинственный гражданин представляться так и не пожелал, а его номер остался неопределенным.
В итоге я просто отключила телефон и продолжила заниматься своими делами.
Понедельник начался для меня с отчаянного нежелания вставать с постели. Организм требовал еще пару часов сна, а лучше весь день безделья, но я сделала себе строгое внушение и нехотя принялась собираться на дежурство.
На улице снова шел дождь, было промозгло и противно. Пока я добралась до офиса, у меня изрядно промокли ноги, и оставалось лишь надеяться, что
В рабочем плане день выдался напряженным — хлынула толпа людей, притом все с какими-то заковыристыми и неприятными вопросами. К вечеру у меня начала отчаянно раскалываться голова — то ли от усталости, то ли от начинающейся простуды.
Когда в дверь вновь постучали, я как раз пыталась найти в аптечке лекарство, поэтому отреагировала не сразу. Впрочем, дожидаться моего разрешения посетители не стали — дверь распахнулась и вошли двое мужчин — молодой гоблин со шрамом на лбу и человек с легкой проседью на висках. Они были при пиджаках и галстуках, чему я даже несколько удивилась, ведь обычно клиенты приходят в повседневных нарядах. Хотя вполне возможно, что это и есть их рабочая одежда.
Я привычно предложила потенциальным клиентам проходить и присаживаться.
Мужчины расположились напротив и смотрели на меня пристально и оценивающе.
— Слушаю вас, что вы хотели? — поинтересовалась я невозмутимо.
— Мы не задержим вас надолго, госпожа Анна, — ответил седой.
Выходит, им известно мое имя? Я могла поклясться, что раньше не имела дел ни с одним из них, но возможно, что они пришли ко мне по чьей-то рекомендации.
Мужчина продолжал:
— Мы представители религиозной организации "Сахатравала".
Только многолетняя привычка "держать лицо" позволила мне не вздрогнуть — это было название той самой секты, о которой я летом (кажется, уже целую вечность назад) рассказала Владимиру.
Гоблин сверлил меня взглядом голодной акулы, а его товарищ тем временем заливался соловьем:
— Нам стало известно, что кто-то сообщил клеветнические измышления о нашей организации…
Ничего себе напраслина, если дело уже рассматривает суд! Но я не стала выказывать свое отношение, а лишь поинтересовалась:
— И что именно вы хотите от меня?
Посетитель заюлил:
— Видите ли, мы проверяем различные варианты, потому что виновный в оговоре должен понести наказание.
Так, похоже, меня прощупывают. Нужно соблюдать максимальную осторожность.
Я пожала плечами и как можно безразличнее спросила:
— А причем тут я? Я к вашей организации не имею никакого отношения.
— К вам на прием приходила госпожа Ларина… — многозначительно заметил седой.
— И что? — я приподняла брови, стараясь показать умеренное удивление.
— Вы хотите сказать, что она ничего не говорила вам о "Сахатравале"? — не выдержал гоблин.
Я ответила,
— Не в моих правилах предавать огласке проблемы клиентов, к тому же я связана адвокатской тайной. Однако могу сказать, что госпожа Ларина обратилась ко мне по сугубо личному вопросу, никак не связанному с вашей организацией.
Надеюсь, у клиентки хватит ума не признаться, о чем она говорила со мной. В конце концов, это поставит под удар и ее саму, так что я вполне могла рассчитывать на ее молчание.
— Вы думаете, мы не можем это проверить? — подался вперед седой.
— Проверяйте на здоровье, — пожала плечами я, отчаянно блефуя.
— Мы так и поступим, — с угрозой заметил человек, поднимаясь.
Они вышли, не прощаясь, а я с колотящимся сердцем осталась одна.
Владимир меня не сдаст, в этом я была уверена, а никаких других доказательств у них быть не может. Хотя одновременно я понимала, что этим никаких доказательств не нужно — достаточно лишь веского подозрения, и однажды вечером я просто не вернусь домой. Ну и влипла я с этой историей! Я знала, что придется платить за мягкосердечие, но даже не подозревала, сколь велика цена. Но теперь уже все равно поздно отыгрывать назад.
Не скрою, мне было страшно. Фанатики тем и опасны, что готовы на все ради своей веры, как бы чудовищна она ни была.
А что с этим делать мне? Изобразить, что ничего не случилось, или просить о помощи? Поразмыслив, я позвонила Владимиру — вряд ли он мог чем-то помочь, но хотелось хотя бы поговорить об этом с кем-нибудь.
Виноградов долго не брал трубку, но наконец ответил.
Я поспешно сказала:
— Привет. Слушай, у меня только что были люди из какой-то религиозной организации.
Говорить открытым текстом по телефону я не хотела — мало ли, может быть есть доля правды в страшилках, что можно легко слушать чужие разговоры по мобильному.
— И что они сказали? — явственно напрягся мужчина.
— Завуалированно угрожали, — ответила я и призналась, — Я их боюсь.
Владимир отреагировал моментально:
— Я сейчас на выезде и могу приехать к тебе только завтра вечером. А ты сейчас же позвони кому-то из друзей и езжай домой, только не вздумай вызывать такси. И до моего приезда никуда не выходи, не открывай дверь и выключи телефоны, кроме второй мобилки. Ты меня поняла?
Мне было приятно, что он так встревожился. И даже то, что Виноградов тут же принялся командовать, как-то грело сердце, к тому же я сама несколько растерялась, а четкие распоряжения Владимира меня встряхнули и заставили немного прийти в себя.
— Хорошо, — ответила я. — Целую, пока.
— И я тебя целую, — отозвался мужчина, — Будь осторожна, прошу тебя!
Я заверила, что буду осмотрительна, как никогда, и принялась разыскивать, кто из близких мог забрать меня с работы. Брат трубку не взял, звонить родителям не хотелось, потому что пришлось бы объяснять, в чем дело.