Записки прикрепленного
Шрифт:
Черные “Волги” съезжались к “кормушке” к часу дня. К этому времени у подъезда жилого дома уже стояли в ожидании обеда несколько академиков и членов-корреспондентов. Приходили и доктора наук. Они здесь были на птичьих правах и им требовалось специальное прикрепление. Их так и называли здесь — прикрепленные. Ровно в час дверь открывалась и публика валила в прихожую. Там была раздевалка, а в углу сидела кассирша Зина. Зина знала всех в лицо, пропуска не требовалось. Если вкусный запах привлекал внимание случайного прохожего и он заглядывал в зал, Зина его строго останавливала:
— Гражданин, вам что? Здесь — учреждение.
И гражданин, тоскливо оглядев нарядные столы, извинялся и уходил. Обстановка
Из первой комнаты длинный коридор вел в помещение, где раздавались еженедельные пайки. В нем было два окна и касса. За первым окном стояла пожилая крашеная дама, набиравшая продукты для пайка. К этому окну выстраивалась очередь из жен и шоферов академиков с просторными сумками в руках. Сумки быстро заполнялись заранее упакованной снедью: цыплятами, вырезкой, рыбой, баночками с икрой, крабами и, разумеется, сосисками. По праздникам выдавали огромные, с шахматную доску, нарядные коробки конфет и печений. Во втором окне разливали в банки сметану. Банки полагалось приносить с собой. Сметана тоже была из далекого детства, густая, как мед. Деньги платили в кассу. Там сидела девушка по имени Клава. Иногда посетители что-то забывали оплатить, и крашеная дама, высунувшись из окна, кричала:
— Клава, пробей Ландау мозги!
Или:
— Клава, ты почему Федосееву язык не пробила?
Академик Федосеев был известный партийный философ. И еще:
— Клава, у Лысенко яйца не пробиты!
На этот раз Клава, к сожалению, забыла пробить яйца Трофиму Денисовичу Лысенко.
Академические жены и шоферы тут же выносили полные сумки на улицу и грузили их в машины. А прикрепленным пайков не давали, разве что по специальному разрешению. Лингвист профессор Торсуев (он был прикрепленный) однажды тихо сказал за столом:
— Половина страны получает пайки, а половина — па++йки.
Как лингвист он тонко чувствовал ударение. Впрочем, прикрепленным свободно разрешалось брать с собой пирожки, которые выпекались в “кормушке”. Вкусные пирожки из слоеного теста с мясом и капустой были украшением институтского стола к дням рождения и защите диссертаций.
* * *
“Кормушка” менялась вместе со страной. По мере укрепления развитого социализма менялись обстановка и ассортимент. Сначала исчезли накрахмаленные салфетки. Их заменили бумажными. Потом куда-то пропали картины с голландским изобилием. В уборной вместо душистого туалетного мыла лежали серые обмылки хозяйственного. На десерт перестали подавать взбитые сливки с черносливом, из меню исчезли знаменитые микояновские сосиски. Теперь их давали только в пайке и только членам президиума Академии наук. Простым академикам и членам-корреспондентам сосиски не полагались. О прикрепленных и речи не было.
Было принято обедать за своим столом. За столом,
— Развели, понимаешь, сионизм… Пора кончать с ним, и у нас тоже. А американцев надо на место поставить. Распоясались…
Потом, прожевав кусок свиной отбивной, комментировал спорт:
— Пять диссертаций из ВАКа скопилось. Да где время взять? Каждый вечер — футбол. Наши, конечно, продуют. Где они, Сальников, Бобров? Эх, было время…
Время Петр Петрович остро чувствовал и особенно переживал эпоху Горбачева.
— Гласность, понимаешь… Кто бы объяснил, что это такое. А что, раньше правды не говорили и не писали?
Тут встревала биолог Ольга Игоревна Грабарь, дочь художника.
— Так ведь анекдот был такой. Дескать, в “Правде” нет известий, а в “Известиях” — правды.
— Глупости. На неправде социализм не построишь.
Вслух критиковать Горбачева он не решался. Сказывалось партийное воспитание. Зато всю желчь изливал на Раису Максимовну.
— А Раиса-то вчера опять в новом платье. Вот куда деньги уходят.
— Да, — вздыхал Капустин, директор Института экономики, — экономику запустили. Ведь сколько раз мы предложения наверх подавали…
И все-таки главной темой были загранпоездки. Тогда они были привилегией немногих и звучали, как сказки Шехерезады. Помню, как Верещагин, директор Института высоких давлений, рассказывал о приеме в США по поводу открытия им металлического водорода.
— Банкет закатили человек на двести в “Уолдорф Астории”. Шампанское, тосты. Вице-президент телеграмму прислал. Потом пригласили в Белый дом. Разговор был с советником Рейгана. Американцы здесь отстали. Они нас плохо понимают, пришлось кое-что втолковать…
Очень скоро выяснилось, что металлический водород был недоразумением, ошибкой лаборанта, у которого в камере высокого давления коротили контакты. Но это уже другая тема, и не об этом речь.
* * *
Академик М. А. Марков (1908), о котором рассказывает в своих "Записках" В. М. Фридкин.
Академик М.А. Марков, знаменитый физик и философ, все послевоенные годы боролся за мир. Он интересно рассказывал о Пагуошских конференциях. Казалось, что Эйнштейн, Жолио-Кюри, Бернал, Теллер и Макнамара (министр обороны США) сидят рядом за нашим столом и едят паровую осетрину с картофельным пюре. Как-то Моисей Александрович вспомнил воззвание Эйнштейна. В нем говорилось, что ядерная война уничтожит цивилизацию. Наше правительство, помня указания Сталина, с этим не соглашалось, утверждая, что ядерная война покончит только с капитализмом. Однажды Марков и Топчиев полетели в Лондон на какую-то мирную конференцию ученых (видимо, в пятидесятые годы). Там им предложили подписаться под мирным воззванием Эйнштейна. Марков обратился за разрешением к нашему послу Малику. Тот отказал. Все делегации подписали воззвание, кроме советской. Дикое положение тянулось до самого конца конференции, пока от Молотова не пришла телеграмма: не подписывать.