Записки промышленного шпиона

Прашкевич Геннадий

– Может, я и не выгляжу стариком, но в Индии мне уже не побывать. Будь у меня деньги, я бы вновь съездил в Индию.

– Почему именно туда?

– Не в Антарктиду же, – его голубые глазки посверкивали. Он был доволен, что я его слушаю. – Я там не бывал. Но я плавал на Оркнеи.

– Что-то вроде кругосветного путешествия?

– Не совсем. Сам не пойму, что меня гоняло по свету. Но если мне нравилось место, я пытался его обжить. Я не квакер и не болтун, у меня свой взгляд на мир.

Я кивал.

Мне было все равно, о чем он говорит. Меня

устраивал фон – фон живой человеческой речи. Не так впечатляет, как океан, но, в общем, греет.

– Почему в Индию? – вспомнил он мой вопрос. И хмурился: – Страдание очищает. Вид чужих страданий очищает еще лучше. Я до сих пор рад, что я не индус. Хорошо чувствовать свои мышцы, ступать по земле, знать, что завтра ты можешь поменять край, если он тебе разонравился. А индус рождается на мостовой и на мостовой умирает.

– И никаких других вариантов?

– Наверное есть, но они исключение.

Он повторил:

– До сих пор рад, что я не индус. Ради этого стоило съездить в Индию, правда?

Я кивал.

– Страдание очищает. Страдание определяет кругозор. Человек, видевший Индию, мыслит совсем не так, как человек, никогда не покидавший какой-нибудь городишко вроде нашего.

– Наверное.

Взгляд Пана остановился на газетах, беспорядочно разбросанных по стойке бара.

– Есть люди, не бывавшие в Индии. Это не криминал, – он покосился на меня, – но кругозор таких людей сужен. И таких людей, к сожалению, большинство. Они не знают что с чем сравнивать, а потому они не умеют ценить жизнь.

– Вы так думаете? Только поэтому?

Пан усмехнулся.

Его колючие голубые глаза выражали некоторую усталость, знак того, что он почти накачался:

– Каждый день мы читаем о самоубийствах. А аварии на дорогах? А рост преступности? Разве станет человек, умеющий ценить жизнь, мчаться на красный свет или стреляться на глазах у приятелей?

– Бывает и такое?

– Еще бы! – он вновь наполнил стаканчики. Он, пожалуй, не отдавал отчета, сколь справедливы его слова. – Вместо того, чтобы ехать в Индию, отправляются к праотцам. Только что о таком придурке писали в газетах. Собрал людей на пресс-конференцию, а сам пустил себе пулю в лоб.

Пан колюче уставился на меня:

– Почему он так сделал?

– Наверное, не бывал в Индии.

– Верно? – Пан обрадовался. – Вы умеете отследить мысль. А смешнее всего то, что придурок, пустивший пулю в лоб, запросто мог смотаться в Индию, средств у него хватало.

– Боялся?

– Не знаю, – неодобрительно отозвался Пан. – Этот тип вообще числился в чокнутых. Десять лет просидел где-то на задворках, а в банке, естественно, рос процент. Книги у него выходили, а он прятался даже от журналистов. Я сам читал его книги. – Пан обиженно взглянул на меня. – Скучно не было.

– Десять лет? Что значит – на задворках?

– На задворках – это и есть на задворках. Вилла где-то в лесном краю. Никого к себе не пускал. Придурок!

– Простите, Пан, о ком вы?

– Дерлингер… Или Барлингер… Нет, кажется, не так, –

он подтянул к себе одну из газет. – Точно, не так. Но здесь даже фотография есть. Беллингер. Так правильно.

«Господи, господи, господи, господи…»

Я не думал, что все это так близко.

Мерзкий холодок пробежал по плечам, я опустил глаза. Не хотел, чтобы Пан увидел их выражение. Но, скептически обозрев фотографию, Пан вынес окончательный приговор:

– Придурок. По глазам видно. Такие не ездят в Индию.

Зато он бывал в Гренландии, подумал я. Наверное, это не проще.

И сказал:

– Я слышал о Беллингере. Он писатель. Чуть не получил Нобелевскую премию… Там, в газете, нет никакой ошибки?

– Беллингер, Беллингер… Он? – удовлетворенно подтвердил Пан. – Можете убедиться.

И подтолкнул ко мне газету.

Стараясь не торопиться, я развернул ее.

Пан не ошибся: имя Беллингера действительно попало на первую полосу.

Думаю, кроме скуки, Пан ничего на моем лице не прочел, но я скуки не чувствовал.

В газету попало еще одно знакомое имя: доктор Хэссоп. Он проходил как свидетель, а одновременно как старый приятель Беллингера.

Просмотрев пару колонок, я узнал, что весь роковой для писателя день доктор Хэссоп провел в компании с Беллингером и его новым литературным агентом. Не знаю, собирался ли сам доктор Хэссоп принимать участие в объявленной Беллингером пресс-конференции, зато я знал – весь год после событий на вилле «Герб города Сол» доктор Хэссоп тщательно пас старика. Он сумел что-то вытянуть из него? Что-то важное, связанное с алхимиками? Одиннадцать лет молчания, и вдруг – пресс-конференция! О чем собирался старик поведать миру?

Весь роковой для себя день, проведенный в стенах отеля «Уолдорф-Астория», Беллингер ни на минуту не оставался один. Пресс-конференция была назначена на вечер, но уже с утра журналисты толкались в отеле. Великий отшельник собирался нарушить обет молчания, это не могло не привлечь. Правда, доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера никого к старику не подпускали.

О чем Беллингер хотел сообщить прессе? Они не знают, Беллингер соображениями на этот счет с ними не делился. Как Беллингер чувствовал себя? Превосходно, он даже с утра позволил себе глоток виски. Он пил? Скорее, его можно отнести к умеренным трезвенникам. Он был подвержен депрессиям? Ноу коммент. Он выглядел как человек, принявший важное решение? Несомненно.

Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера на любой вопрос отвечали в высшей степени аккуратно.

Беллингер готовил к изданию какие-то новые вещи? Он что-нибудь написал за годы затворничества? Возможно. У Беллингера были любовницы? Беллингер отличался высокой нравственностью. А его известные литературные скандалы? О, это в прошлом. А его предполагаемые симпатии к крайне левым движениям? Домыслы. Скорее всего, домыслы.

Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера отбили все предварительные атаки журналистов. Но сама пресс-конференция не состоялась.