Записки prostitutki Ket

Безымянная Екатерина

Вот знаете, если зайдешь в номер – то можно на глазок определить, кто в нем живет.

Если заходишь и видишь: носок на люстре, полотенце на тумбочке, и – классика жанра – кусок бутерброда в кровати, – можно быть уверенной.

Это он – белый американец.

Я честно скажу – они почти сплошь ебуны-террористы. Но такие, синтетические. То есть не потому, что темпераментом сильны или членом шибко крепки – нет.

Тут другое.

Они затрахают до смерти, но не потому, что хотят,

а потому, что кровные уплочены.

Больше того – это у них, видимо, национальная примочка такая – они все поголовно почти, даже молодые, когда зовут девочку – жрут виагру. Они еще и об этом обязательно радостно скажут.

Типа, я должна обрадоваться, наверное. Ох, как я радуюсь. Дико, причем.

А знаете, зачем они ее жрут? Я поняла. Это не потому, что не стоИт – нееет!

Это чтоб натрахаться по-максимуму на свои деньги.

А то их потом, очевидно, жаба душит, что денюжка уплочена, а палочка – одна.

Вот они и кидают до посинения меня и себя.

Вот он оговорит (а он оговорит обязательно, это к гадалке не ходи), что, допустим, хочет кинуть четыре, и можно быть уверенной – язык на плечо вывалит, но это будет четыре. Причем сдыхать он будет уже на второй, на третьей – в мыслях писать завещание, но четвертую он выложит.

Они торгуются страшно. Но не в совсем обычном понимании слова. Не за деньги торгуются (хотя за них тоже), а за качество, блин, услуг.

«Наш дом претендует на звание дома высокой культуры быта» (с)

Вот он, мужик американский, обязательно подробненько расспросит – что делать будешь, что входит, что бы еще получить. Бонусом, угу.

И чтоб глотнуть не на 10 сэмэ, а на 12.

Это я уж, про глотнуть, шучу, конечно, но вот примерно где-то так.

Это у них, видимо, привычка такая – акции со скидками везде искать, купоны, блин.

Attention!

Sale!

Две по цене одной!

Кинь две, напихай третью, сдохни, но выдай четвертую, и будет тебе большое счастье.

Наверное, будь их воля, каждый бы, заканчивая, еще бы и дисконтную карту просил.

И бесплатную футболочку оставшемуся дома дедушке.

Они сами же отрабатывают свои потраченные деньги. Нет, я, конечно, тоже. Но они больше. А еще они действительно постоянно улыбаются. Постоянно. По-сто-ян-но.

В глазах пустота, в пластмассовых зубах – улыбка.

Даже когда тебя во все стороны вертят – улыбаются. Стоишь в позе пьющего оленя, он там трудится сзади, поворачиваешься внезапно – ну да, так и есть.

Как только видит, что на него смотрят – начинает улыбаться.

Очевидно, больше от любви к себе.

Потому что даже в эпический момент феерической ебли он чувствует себя частью великой нации.

Да.

Арабская

любовь

Этот был араб. Я не уверена доподлинно в его национальности. Быть может, он был сириец или иорданец, а может, ливиец – я по чертам лица не отличаю, а спрашивать не стала. Так что араб – он араб и есть.

Он пришел, рассчитался без торга, щердо сыпал комплименты, строил масляные глазки и слегка трепал меня за грудь.

Там, у себя, на арабических курортах, они сплошь косят под мачо.

Тут с ними вообще творится что-то страшное.

Началось банально. Разделись, душ, кровать.

Он разлегся на всю мою постель. Я сидела рядом и гладила его по темной меховой груди.

– Будишь моя девушька? Я тиба льублю, – вдруг сказал он.

Так, между прочим. Ну вот с проходняка.

– Посмотрим, милый, – засмеялась я и опустилась вниз.

– Шито ты, зашем? – остановил он мою руку с резиновым дружком, – я тьибе верьу, и ти мине долшена верить.

– Что ты, дорогой, – непринужденно хихикнула я, – разве можно в этом мире кому-то верить?

И отточенно надела шапочку.

– Мине можешь верить, – серьезно заявил он. – Я сирьозный чилавек, все что хочишь – будет. Скаши: «сдьелай это» – я сдьелаю, минье мошна верить…

– Ты харошьая, ты красивая, – приговаривал он, пока я трудилась где-то внизу, – идьи сюда.

Потом он стонал, вертел меня во все стороны, гладил грудь и продолжал: «Льублю тибьа, будишь моя девушька».

Я хихикала. Мне было вот слегка щекотно.

У него осталось полчаса.

Уходя, он долго меня обнимал и говорил, по ходу, больше сам себе:

– Ты типерь моя девьюшька, я тибьа льублю, ты миня жди, ни с кем сматри…

Я строила глазки и улыбалась:

– Милый, приходи еще…

Клиент же должен уходить довольный.

Эти, с южных земель, вообще забавные. Горячая кровь шепчет, что для удовольствий надо слегка сыграть то ли в любовь, то ли в гарем.

Интересно, скольким русским проституткам он сказал «Льубльу, ни с кем сматри»?

Он ушел, я облегченно закрыла дверь и пошла проветривать квартиру.

Зачем они так страшно поливаются духами?

И это ведь не легкий Давидофф, это какая-то дико-арабская ночь. С примесью перца.

* * *

Он явился, когда уже больше месяца прошло. Позвонил, сказал:

– Привет, Катья, это **** (как они живут с такими именами?) Ти мьеня ждьешь? Ждьешь, Катья, я буду…

– Приходи, милый. – Улыбаюсь трубке.

Постоянные клиенты – это хорошо.

Он заходит, и от его «арабской ночи» дохнут тараканы у соседей.

Я чуть более живуча и просто стараюсь сильно не дышать.