Записки простодушного. Жизнь в Москве
Шрифт:
Иногда причина расхождений была более серьёзной. Не расхождения – разрыв, например, с Игорем Мельчуком или с Лёвой Скворцовым.
Скворцов был одним из самых близких моих друзей. Сохранилась его фотография с надписью: Володе Санникову, другу и брату. А потом Лёва «ушёл в князья»… Помню, вступая в коммунистическую партию, он мне говорил: «Понимаешь, Володя, нужно, чтобы в партии были порядочные люди». Быстро «повзрослел», стал секретарём парторганизации Института, основным гонителем всех «инакомыслящих». Тесная дружба связывала Лёву Скворцова с Лёней Крысиным. Это было и творческое содружество. Вместе написали хорошую популярную книгу «Правильность русской речи». В 1962-м по просьбе Корнея Ивановича Чуковского написали рецензию на книгу Чуковского «Живой как жизнь» и потом не раз были на его даче в Переделкине. А после смерти Чуковского, в 80-х, его дачу, ставшую музеем, хотел отнять Союз писателей, и Лёня вместе с дочерью Чуковского Лидией Корнеевной и другими друзьями и поклонниками писателя несколько лет, сменяя друг друга, дежурили в доме-музее Чуковского, опасаясь «рейдерского захвата»
Кончаю раздел словами Петра Вяземского – друга Пушкина:
…пью за здоровье немногих,Не многих, но верных друзей,Друзей неуклончиво строгихВ соблазнах изменчивых дней.Походы по Подмосковью
Большой радостью были наши подмосковные походы. Тогда была шестидневная рабочая неделя. В субботу в обеденный перерыв закупали продукты, после работы ехали на электричке до какой-нибудь подмосковной станции и пешком до намеченного места. Зимой брали с собой лыжи. Помню, я с тяжеленным рюкзаком упал в глубокий снег. Наш массовик-затейник Игорь Мельчук остановился надо мной и продекламировал заупокойным голосом:
Грянулся на землю он, и взгремели на павшем доспехи.– это из «Илиады» Гомера.
Зимой иногда добирались до места уже в темноте. А тут надо ещё расчистить от снега место для костра, развести костёр, нарубить еловых веток и поставить на них палатки, приготовить пищу. Наконец, сидим у костра, едим (устали, проголодались). Помню, какой-то новичок удивлялся: «Неужели нужно было переть так далеко, чтобы пожрать?». Нет, нужно было. Костёр, тепло, душевно, рядом друзья. Шутки, анекдоты, стихи и, конечно, песни. Что пели? Туристские песни, «геологические», студенческие, «Мой костер» Полонского, «Марш чёрных гусар» («По улице, пыль подымая…»). Ну и конечно, Есенин, Окуджава, Высоцкий. Как они скрашивали нам жизнь в трудные советские годы! В Новый год вспоминались простые и душевные такие песни Булата Окуджавы о ёлке:
Вот и январь накатил-налетел,бешеный как электричка.Мы в пух и прах наряжали тебя,мы тебе верно служили.Громко в картонные трубы трубя,словно на подвиг спешили.В миг расставания, в час платежа,в день увяданья неделичем это стала ты нехороша?Что они все, одурели?!И грустная концовка:
Но начинается вновь суета.Время по-своему судит.И в суете тебя сняли с креста,И воскресенья не будет…И другая его песня на ту же тему не такая грустная:
Неистов и упрям,Гори, огонь, гори!На смену декабрямПриходят январи.Нам всё дано сполна —И радости, и смех,Одна на всех луна,Весна одна на всех.Прожить бы жизнь до тла,А там пускай ведутЗа все твои делаНа самый страшный суд.ПустьТут и тюремные («Я помню тот Ванинский порт…») и залихватские студенческие песни. Помню, с одной студенческой песней я познакомился ещё в школьные годы, читая в «Моих университетах» Горького о пирушках казанских студентов:
Сам Варламий святойС золотой головойСверху глядя на нихУлыбается– а потом мы пели эту песню и в Перми, и в Москве – но без сокращений, и соблазнён студентами был не горьковский Варламий святой, а святой Николай:
Сам Никола святойС золотой головойСверху глядя на нихУлыбается.Он и сам бы не прочьПровести с ними ночь,Но на старости летНе решается.Но соблазн был великИ решился старик,С колокольни своейОн спускается.И всю ночь напролётОн и пьёт, и поётИ ещё-о!.. кое-чемЗанимается…Вот ребята уныло затягивают на мелодию похоронного марша Мендельсона:
Умер наш дядя, как жалко нам его.Он нам из наследства не оставил ничего.Тонкими голосами вступают девчонки:
А тётя хохотала, когда она узнала,Что умер наш дядя, не оставил ничего…Пели и замечательную «Песню о Сталине» Юза Алешковского. Привожу её по памяти, хотя сын Андрей говорил, что у меня много отступлений от оригинала, и предлагал полный текст. Мне приятнее вспомнить песню в том виде, как мы пели её тогда у костра:
Товарищ Сталин, Вы большой учёный,в языкознании Вы тоже знали толк,А я простой советский заключённый,И мой товарищ серый брянский волк.То дождь, то снег, то мошкара над нами,а мы в тайге с утра и до утра.Вы здесь из искры раздували пламя —спасибо Вам, я греюсь у костра.Вам тяжелей, вы обо всех на светезаботитесь в ночной тоскливый час,шагаете в кремлёвском кабинете,дымите трубкой, не смыкая глаз.Дымите тыщу лет, товарищ Сталин.И пусть в тайге придётся сдохнуть мне,я верю: будет чугуна и сталина душу населения вдвойне.За что сижу – по совести, не знаю,но прокуроры, видимо, правы.Я это всё, конечно, понимаюкак обострение классовой борьбы.Об «обострении классовой борьбы» «великий Сталин» говорил в докладе на съезде ВКП(б). (И это сказано, когда он подмял под себя всю страну и свою родную коммунистическую партию!)
Лида Иорданская и Игорь Мельчук пели народные испанские песни, а Сима Никитина – русские народные песни. Она их собирала, знала множество и очень хорошо, «с душой» пела. Когда она слишком увлекалась, хулиган Игорь Мельчук довольно бесцеремонно обрывал её. Помню, Сима поёт: «Соловей кукушку уговарива-а-ал…», и Игорь дурашливо подхватывает: