Записки «радиота»
Шрифт:
Но даже за несколько месяцев до этого, все не верилось почему-то, что нас, старейшую радиостанцию, созданную в 1924 году, единственную в течение семи с лишнем десятилетий жизни нашей страны, - закроют. Кое-кто из нас был осведомлен лучше, и уже старался найти для себя какие-то другие варианты. Поговаривали, что нашу кнопку, теперь третью, отдадут организующейся радиостанции под эгидой Ю. Лужкова. Но надежда умирает последней, и мы продолжали работать, выходя в прямой эфир. Не знаю, как другие отделы, но наш отдел в лице М. Журавлевой, З. Гармаш, Н. Невраевой, Н. Светликовой, Р. Щепанского и меня, можно сказать, работал в «военно-полевых условиях». То и дело в редакции отключались телефоны, из фонотеки практически было невозможно получить ни одной записи, мы приносили из дома свои пластинки, с трудом
В этот вечер в моей программе участвовал Виталий Вульф. И первая тема, которая открыла наш эфир, была тема закрытия. Виталий Яковлевич высказал все, что он думает по этому поводу, и я ему была благодарна за то, что он разделил с нами нашу боль от несправедливости и необдуманности такого решения. Несмотря на то, что в этот день судьба нашего радио и нас самих была решена, мы надеялись еще продержаться в эфире.
Наступил ноябрь, последний месяц существования нашего радио. Я провела два прямых эфира, и оставался еще один. Наметила программу на 28 ноября, думая, что еще смогу попрощаться со своими радиослушателями. Но этого не произошло.
Никогда не забуду последний вечер в Останкино 20 ноября. Ведущей «Вечеров» была Зинаида Гармаш, а я принимала телефонные звонки (в те месяцы некоторые из нас работали друг у друга на программе). Накануне стало известно, что наша радиостанция отключается, и третью кнопку трехпрограммника передают вновь образованному радио «Говорит Москва», несмотря на то, что еще продолжала существовать московская трансляционная сеть. Так что мы шли на передачу уже с определенным чувством неизбежности. Программа Зинаиды Сергеевны прошла на небывалом подъеме, как, наверное, спектакль, который играется в последний раз. Лишь в финале, когда она от всех нас прощалась с радиослушателями, немного дрогнул ее светлый голос, а те, кто в это время находился за стеклом в аппаратной, притихли, я же не могла сдержать слез. Ну а потом мы, как всегда, собрали свои бумаги и пленки, которые носили сюда в своих сумках, и вышли в одиннадцатом часу на улицу в уже темный ноябрьский вечер. Немного постояли у троллейбусной остановки и распрощались до завтра.
Завтра…какое оно будет у всех нас? Впрочем, речь не обо всех, кому-то, правда, на время, удалось еще продержаться: осталась совсем небольшая группа под руководством Дианы Иосифовны Берлин, успевшей договориться с Иосифом Кобзоном и остаться тогда в Доме звукозаписи как коммерческому радио. Долгие годы нашей совместной работы оказались для нее ничего не значащими, а ведь вместе мы съели не один пуд соли. Забыто было все! Каждый выживал в одиночку. Теперь нет и этого коммерческого радио, и купленный Дианой Берлин час или два эфирного времени на Радио России, - это все, что у нее осталось. Да еще уцелевший «хвост» от Радио-1 в лице трех редакторов, которые фактически и работают на ее программу «Без политики». Говорят, что недавно она нашла себе еще новое поле деятельности.
Все разбрелись, как в море корабли. Кто-то ушел на телевидение, когда открылся новый канал «Культура», как, например, редактор литдрамы Любовь Перова или Андрей Пряхин, музыкальный редактор, а какое-то время и начальник отдела эстрады; кто-то устроился на Радио России, как Александр Хромченко, рассказывающий о музыкальных событиях и новостях, там же звучит «Встреча с песней» Виктора Татарского, а Наталья Невраева, Петр Райгородский и Роман Щепанский работали уже на «Говорит Москва». Позднее я узнала, что Мария Журавлева занимается организацией концертных вечеров в Государственном музее изобразительных искусств. Зинаида Гармаш с тех пор не работает, и когда мы встречаемся или созваниваемся, я понимаю, что наша общая боль еще не утихла, хотя ни один из нас не живет прошлым.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Сколько людей я знала, и каких людей! Куда все ушло?»
Из пьесы
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Художественный театр, начиная со студенческих лет, стал частью моей жизни. Сколько раз я была на «Трех сестрах», «Дяде Ване» и «Анне Карениной», - сказать трудно. Если у меня выдавался свободный вечер, я бежала в театр, покупая за сорок копеек билет на ступеньки в бельэтаж или верхний ярус.
Это был, наверное, не лучший период в жизни Художественного театра, на старых спектаклях аншлаги были редки, и поэтому мне иногда удавалось за те же сорок копеек найти себе место и в партере. Я любила в этом театре всех и все, но главной актрисой для меня всегда оставалась Алла Константиновна Тарасова. В те годы я, конечно, никогда не думала, что мне придется когда-нибудь встретиться с ней в работе.
Однажды, это было в начале 60-х, когда я работала научным сотрудником в музее Чехова, мне поручили организовать ее творческий вечер и сделать небольшое вступление об ее чеховских ролях. Я видела, как она готовится выйти на эту маленькую сцену в чеховском доме на Садовой-Кудринской. Спектакли эти игрались ею много раз, но, видимо, специальной репетиции отрывков не было, и ей хотелось перед выходом обязательно повторить текст вместе с партнерами. И я с интересом наблюдала, как Тарасова, Яншин, Ленникова и Губанов вполголоса проговаривают свои реплики.
Алла Константиновна обладала необыкновенной притягательной силой, неслучайно у нее было столько поклонниц. Помню, когда праздновалось в театре 90-летие Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, и публика еще рассаживалась по своим местам, в партер вошла Тарасова - и ее встретили аплодисментами, хотя и не она была тогда героиней вечера. Алла Константиновна, улыбнувшись своей неповторимой улыбкой, подняла руку, делая жест, говорящий о том, что это, мол, не ее юбилей.
Если в спектакле играла Тарасова, в зале всегда царила какая - то особенно праздничная атмосфера и перед открытием занавеса, и во время спектакля, не говоря уже о непрекращающихся финальных аплодисментах и ее многочисленных выходов с партнерами к публике, пока не притушивались огни в зале.
Запомнила я и празднование 50-летия ее сценической деятельности в портретном фойе Художественного театра, когда она в длинном платье, такая красивая и величественная, принимала поздравления - тогда мне выпала честь поздравить ее от имени чеховского музея, с которым я еще продолжала сохранять связи.
Моя встреча с Аллой Константиновной на радио произошла в то время, когда у нее уже начинала прогрессировать болезнь. Тогда я этого не заметила, думаю, что не ощущала этого и она сама. И только позднее я поняла, как надо любить театр, какую надо иметь выдержку, чтобы, несмотря на сильные головные боли, выходить на сцену и быть прежней Тарасовой. Единственное, что мне показалось, что когда мы делали запись на радио, к концу четырехчасовой смены она выглядела уставшей. Итак, это были «Счастливые минуты» - радиопостановка о Тургеневе и Полине Виардо. Вместе с авторами Саррой Брегман и Верой Константиновой, а также режиссером Михаилом Баташевым мы решили пригласить на эти роли А.Тарасову и П.Массальского, которые в то время очень много играли вместе.
Наше предложение было ими принято. И вот в один прекрасный день я и Михаил Николаевич отправились на квартиру Аллы Константиновны на улицу Немировича-Данченко. Она пожелала, чтобы первая встреча состоялась у нее дома. Пришел и Павел Владимирович Массальский - «Пашечка», так трогательно она называла его. Мы расположились в ее небольшой гостиной за круглым столом. На плечах у нее был какой-то ажурный теплый платок, и вся она была такая уютная и домашняя, такая простая и веселая, что ни я, ни Михаил Николаевич никакой скованности не чувствовали. Да и Павел Владимирович все время шутил. Они прочли по ролям всю эту небольшую пьесу (страниц двадцать) и мы немного поговорили о Тургеневе и Виардо. Через несколько дней уже была назначена запись - мы должны были уложиться в две смены. В этом радиоспектакле было много музыки, которую нам удалось подобрать довольно быстро.