Записки «радиота»
Шрифт:
У нас была и высокопрофессиональная группа звукорежиссеров, в начале 70-х во главе с Кокжаяном (уже много лет назад он уехал в Кельн). Потом я часто работала и с Колей Данилиным, звукорежиссером Божьей милостью, очень было приятно работать и со Славой Бедновым, и с Тамарой Бриль, женой известного джазового музыканта Игоря Бриля. Все это люди творческие, любящие свое дело.
Я еще застала на радио Ольгу Доброхотову. Она была тогда редактором в отделе русской народной музыки, но вскоре ушла на телевидение. Позже я узнала, что она дочь известного певца Ивана Скобцова и жена тогда дирижера оркестра народных инструментов Владимира Федосеева. Ходили разговоры о том, что она увела его от первой жены и двух маленьких детей. Кто-то за глаза осуждал ее. Мне думается, что их союз был провидением судьбы, которая подарила миру выдающегося
Незабываем за дирижерским пультом на радио Геннадий Николаевич Рождественский. Он разыскивал забытые одноактные оперы и работал над ними с таким азартом, что во время их концертного исполнения (а игрались они и во второй студии Дома звукозаписи, и в Колонном зале Дома Союзов) сам становился одним из главных действующих лиц спектакля.
В 70- е годы начала действовать 5-ая концертная студия. Именно здесь делались записи музыкальных спектаклей, симфонических и оперных произведений. Именно здесь проходили репетиции, а потом и запись последней пятнадцатой симфонии Дмитрия Шостаковича. Дмитрий Дмитриевич приезжал на каждую репетицию и запись в сопровождении своей молодой жены Ирины. В студии рассаживались оркестранты Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения, а за дирижерским пультом был его сын Максим Шостакович. Он к тому времени уже работал на радио в качестве художественного руководителя и дирижера второго симфонического оркестра, которым до этого руководил Юрий Аранович. Обычно на этих репетициях и записях собиралось много народу, уже само присутствие великого композитора современности становилось праздником.
Не могу не сказать и о Юрии Васильевиче Силантьеве, дирижере эстрадно-симфонического оркестра ВР и Т. Без него не обходился ни один эстрадный концерт, ни одна авторская программа. Но не только песня была в центре его внимания. Он был необычайно эрудированным человеком, знал иностранные языки, брался за самые трудные партитуры. Вспоминаю его работу над оперой Десау «Лукулл», которую он сам перевел с немецкого. Или же «Порги и Бесс» Гершвина с только что появившемся тогда на радио молодым Львом Лещенко и многое другое. А сколько было оперетт!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Отделом симфонической и оперной музыки и музыкального театра, где я начала работать, руководил в те годы Константин Константинович Сеженский, музыкант большой культуры, человек с необыкновенным чувством юмора, остривший по всякому поводу, и вместе с тем человек очень деятельный. Если нужно было срочно сделать какую-то музыкальную программу (а тогда ведь, если приезжал в Москву высокий гость из другой страны, то тут же давали инструкцию сделать что-то соответственное; если из Польши - польскую программу, из Греции - греческую и т. д.), то он сам первым включался в работу, бегал по этажам - в картотеку, фонотеку, а если было необходимо прослушать что-то, то и в аппаратную. А был он уже в солидном возрасте.
Да и весь коллектив у нас был замечательный: Николай Николаевич Мясоедов, специалист по камерной музыке, по симфонической - Всеволод Васильевич Мурюшин и Игорь Олегович Мамин (говорили, что он имеет какое-то дальнее родственное отношение к писателю Мамину-Сибиряку). У Игоря была удивительная память. Он мог сходу назвать номер записи той или иной симфонии и даже ее хронометраж, то есть время звучания. Оперной музыкой занималась тогда Ольга Михайловна Гуровская, в прошлом солистка Всесоюзного радио.
Я еще застала те времена, когда на радио существовала вокальная группа, которая участвовала в «живых», прямо идущих из студии в эфир передачах. Мне пришлось непосредственно общаться и с Людмилой Легостаевой (ее низкий грудной тембр напоминал Н.А.Обухову), и с прелестной женщиной и прекрасной певицей Александрой Яковенко. Я делала небольшие передачи и о Лидии
Заместителем Сеженского был Михаил Иосифович Кац, занимающийся духовой музыкой. Он был назначен на эту должность как человек партийный, поскольку сам Сеженский никогда в партии не состоял. Но его узкая специализация духовика и отсутствие многих знаний в области культуры и искусства, мешали ряду редакторов установить с ним уважительные отношения. Не нравилось и его требование в отделе почти что армейской дисциплины. По иронии судьбы через несколько лет, теперь уже в отделе эстрады, наши с ним столы окажутся рядом, когда он уже не будет никаким начальником, а будет редактором духовой музыки, добросовестно выполняющем свое любимое дело, и очень компанейским, приятным человеком.
Тому, кто никогда не был на радио, наверное, трудно представить весь механизм вещания. Встречи с авторами, работа за столом в редакции, обсуждение будущей передачи с режиссером и музыкальным редактором, выбор артистов, запись, монтаж текста, подбор пленок, соединение музыки с голосом ведущих, наложение. Когда это был большой спектакль или концерт, то к этой работе подключался еще и звукорежиссер, так как от качества записи во многом зависел и успех передачи. Со всем этим мне надо было сначала познакомиться. Моя должность называлась литературный редактор (это уточняющее определение не записывалось в трудовой книжке), в обязанности которого входило писать вступительные тексты либо о каком-то композиторе, либо об отдельном музыкальном произведении, а позднее сочинять «подводки» (так на радио называют текстовые вставки между номерами) и редактировать тексты внештатных авторов. Если мой собственный текст превышал размером машинописную страницу, то за это уже мне, штатному автору, платили и гонорар, так же, как за оригинальные радиокомпозиции и сценарии. Но все это было потом.
Фактически я уже имела представление о том, как делается передача, но многого еще не знала. В курс дела меня вводила Зоя Владимировна Чернышева, которой я, собственно, и обязана своим зачислением в штат Всесоюзного радио. Сама она в это время увлеклась радиодраматургией, и, чтобы по-настоящему заниматься творчеством, решила уйти с работы, предложив на свое место мою кандидатуру, так как она меня уже немножко знала по нашей совместной работе над передачей о Леокадии Масленниковой. Первое, что она мне сказала: «На радио всегда «пожар», поэтому не бросайтесь сразу исполнять то, о чем вас просит начальство - через несколько минут все может поменяться». И убеждаясь в этом на собственном опыте, я каждый раз вспоминала ее золотые слова.
Шаня
Самой уважаемой личностью в отделе музыкального театра была Татьяна Александровна Шавердян, занимающаяся жанром оперетты (ее отец известный музыковед Александр Исаакович Шавердян стоял у истоков радио). С ней все считались, ее мнение всегда ценилось. Авторы ее побаивались, она была непримирима, если что-то ее не устраивало. А вообще она человек очень доброжелательный. Близкие друзья, соединив первую букву ее фамилии с именем, называли ее Шаней. У нее я и начала учиться. Годы, проведенные вместе, сблизили нас, и до сих пор я с ней в хороших дружеских отношениях, хотя и видеться стали редко. Надо сказать, что она сумела сохранить эти отношения и со всеми близкими друзьями того периода: и с Милой Литвиновой, которая начинала работу на радио в нашем отделе, а затем после обучения у Кокжаяна (у него была группа учеников), стала звукорежиссером, и с Толей Бойко.