Записки рецидивиста
Шрифт:
— Дима, сегодня ночью мы с Надей придем в подвал. В какой дом только, покажи.
Я показал. Еще кинул ей деньги, чтобы взяла продуктов и бухалова побольше.
На следующий день, только вошли мы в рабочую зону, я подозвал Циркача, дал ему свинокол и сказал:
— Гена, сегодня у меня с Юркой очень ответственное мероприятие, встреча на высоком правительственном уровне с представительницами слабого пола, акт милосердия с нашей стороны. А чтобы не превратить это мероприятие в день открытых дверей, возьми с собой Ваську Федотова, он головорез отменный,
— Какой базар, Дима, все будет путем. Можете кайфовать спокойно.
Мы с Юркой нырнули в подвал, дамы были там при всем параде. Только я дотронулся до Любы и стал целовать, меня затрясло, как в лихорадке. Я повалил ее на сколоченный из досок топчан, сказал:
— Люба, давай.
— Дима, успокойся. Время у нас есть. Мы с Надей приготовили маленький банкет. Давай поедим, выпьем, — сказала Люба.
— Какой банкет, какая пьянка, когда тут такие пироги. Это все потом, а сейчас заводи, поехали.
И мы «поехали». Как говорят, договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию и взаимопониманию. Глянул, Юрка с Надей в другом углу уже «пялятся» во всю ивановскую.
Люба оказалась страстной бабой до невозможности. Закатив глаза, она поначалу истошно сопела, кряхтела, скулила с надрывом и так подбрасывала меня вверх, что я два раза слетал с нее на пол. После второго приземления на бетонный пол я сложно выматерился и сказал:
— Да не гони ты так. Попридержи малость, куда спешить. Ты что, калекой хочешь меня сделать?
Люба только бессмысленно повела глазами, но наша любовь перешла в более спокойное русло. Устанем, полежим немного и снова «крепче за баранку держись, шофер». Так несколько раз. Потом захотелось кушать. Позвали Ваську и Генку, все вместе поели, выпили понемногу и пошли на обеденную поверку. Любу с Надей предупредили:
— Смотрите, из подвала никуда не выходите. Если в туалет, то подвал большой, места хватит.
После поверки вернулись в подвал, вмазали «озверина» и продолжали обмен опытом до вечера. Часа за полтора до съема позвали Генку и Ваську, дали им «порулить», я Генке уступил «баранку», Юрка — Ваське. Ребята честно заслужили это доверие. Бабы сначала заартачились, и то, видимо, для понта, потом согласились.
Когда объявили съем с работы, мы попрощались с бабами и ушли. Напоследок я сказал:
— Как конвой с вышек снимется, тогда и вы уходите. Смотрите, будьте осторожны, наблюдайте за вышками.
Протопали мы пять километров, пришли в жилую зону, поужинали, и я сразу упал на нары, настолько был уморенный. Спал как убитый, поднялся только на другой день. Было воскресенье. На общей поверке на плацу встретился с Юркой, он спал в другом бараке. Стали делиться впечатлениями, строить планы на последующие уик-энды.
Перед вечерней поверкой в барак влетел парень, крикнул:
— В БУРе (барак усиленного режима) Колю Махорку менты пинают.
Я вскочил с нар, заорал:
— За мной!
Большая
Забрали мы Махорку, отнесли в барак, накрыли простыней. А по баракам передали: завтра на работу не пойдем. Пусть приедет генерал из управления тюрем и посмотрит на ментовский беспредел и как с нами здесь обращаются.
Вечером пришел наряд надзирателей, человек десять, сделали обход по баракам. Мадаминову я сказал:
— Гражданин начальник, на работу никто не выйдет до тех пор, пока не приедут генерал и мать Махорки. Она рядом, в Ташкенте, живет. Пусть хоть труп сына заберет, похоронит по-людски.
Мадаминов и надзиратели ушли. Утром всех зеков выстроили на плацу на утреннюю поверку. На ней присутствовала вся администрация зоны: Лабуня, Мадаминов, оперы. Мы стояли в первой пятерке: я, Генка, Васька, Юрка и Казбек — молодой высокий парень. Мадаминов вышел вперед, стройный, подтянутый, как всегда, с серьезным лицом, сказал на ломаном русском языке:
— Э, слушай, давай, ходи работа.
Я тоже вышел вперед и говорю:
— Гражданин начальник, зона на работу не пойдет. Вас уже просили вызвать генерала и мать убитого парня. Пусть посмотрят, как с нами здесь обращаются.
Мадаминов, не говоря ни слова, сильно ударил кулаком меня в скулу. Я упал на ребят, они поймали меня, потом выпрямился и правым прямым врезал капитану в челюсть. Тот не ожидал такого поворота событий, отлетел и плюхнулся на задницу. Но тут же вскочил на ноги, крикнул: «Э-э!» — и снова ударил меня. Я упал на ребят, самортизировал на их руках, оттолкнулся и, как камень из катапульты, полетел на капитана, успев выбросить вперед правую руку. Он опять оказался на заднице, но поднимался уже не так резво. К нему подошел опер, сказал:
— Опомнитесь, капитан! Что вы делаете? — и крикнул: — Всем разойтись по баракам!
Мы разбрелись. А ближе к вечеру в зону приехал генерал Яхьяев, с ним подполковник Матюшин и несколько майоров. Привезли из Ташкента и мать Махорки. Зашли в барак, где лежал Коля. Генерал посмотрел и сказал:
— Да, история неприятная.
Мать подошла к сыну, заплакала и закричала:
— Верните мне сына. Что вы, палачи, с ним сделали? Сыночек, да как же я теперь жить буду. Лучше бы меня убили, аспиды!