Записки русского генерала
Шрифт:
Теперь приступаю к самому капитальному замечанию. К нему подвинуло меня желание восстановить истину и, по моим средствам, защитить память одного из замечательных деятелей великой эпохи.
Я хочу говорить о графе Александре Ивановиче Остермане-Толстом.
Он происходил из древнего рода Толстых. Отец его, Иван Матвеевич, был генерал-майор, дядя Николай Матвеевич также артиллерийский генерал-майор, участвовавший с честью в одной из турецких кампаний под начальством Румянцева. К сожалению, не имею данных о других, более или менее замечательных родственниках, кроме тех, о которых здесь упоминаю.
Отец Александра Ивановича, деспот в своем семействе и над своими вассалами, был
Дяди его, графы Остерманы, канцлер Иван Андреевич и сенатор Федор Андреевич, оба бездетные, передали племяннику в наследство свою фамилию, вместе с графством, несколькими тысячами душ, огромными сосновыми лесами под Москвой и Петербургом и дубовыми в Рязанской губернии, которых целый век не трогал топор. Прибавьте в этому палаты в Москве [215] , несколько десятков пудов серебра и разные драгоценности на большие суммы.
215
Сгорели в 12 году во время нашествия неприятеля, ныне дом семинарии. (Примеч. Лажечникова.)
Иван Матвеевич, несмотря на такую благодать, падавшую с неба на его сына, кичась своим древним родом, с трудом согласился, чтобы фамилию Толстых поставили в хвосте фамилии Остерманов, происходившей, как он говорил, «от немецкого попа».
Действительно, отец упомянутых графов, Андрей Иванович, был сын пастора из местечка Бокум. Студент Иенского университета, он впутался в какую-то любовную историю с женою своего профессора и вызвал его на дуэль, вследствие которой бежал в Голландию. Здесь увидел его Петр I и принял к себе на службу.
Этот сын немецкого попа и повеса студент был потом тот знаменитый канцлер, кавалер многих российских и иностранных орденов, который Ништадтским миром доставил России прибалтийские губернии и возможность великому государю прорубить окно в Европу и создать русский флот. При Елисавете он был сослан в Сибирь, в Березов, где он и скончался. Супруге его, урожденной Стрешневой, было предложено императрицей Елисаветой Петровной оставаться на свободе и пользоваться имениями своего мужа.
Она отвечала только: «куда иголка, туда и нитка», и последовала за ним в изгнание. По смерти его, графиня возвратилась на родину и, посвятив себя молитвам, провела иноческую жизнь в селе Никольском, под Москвою. Дети их, два сына и дочь, остались в Петербурге. Одного из них, Ивана Андреевича, мы видим уже в царствование Екатерины канцлером, по уму и заслугам своим достойного наследника своего отца.
В начале царствования Александра Павловича он уже кончил свое служебное поприще и жил в Москве на покое, сохраняя у преддверия гроба великолепный декорум екатерининских вельмож и отблеск ума, так славно поддерживавшего политику великой государыни. Но и тогда молодой император не переставал письменно совещаться с ним о государственных делах первой важности: о политике, торговле, банке, ополчении и даже роскоши, которой государь был враг.
Уже со вступления Александра на престол граф Иван Андреевич указывал на Наполеона, как на зловещую комету, встающую на политическом горизонте Европы. Императрица Мария Федоровна вела с канцлером постоянную переписку. Как уважали его другие члены императорской фамилии, мы узнаем из следующего события.
Граф Иван Андреевич давал бал в своих палатах, в которых угощал по-барски каждое воскресенье московское общество
Эта, чарующая всех своею красотою, любезностью и умом женщина поспешила поднять трость и, подавая ее, сказала смутившемуся хозяину: «Votre tete n’a pas encore besoin de soutien, mais vos mains le demandent, et je suis heureuse de vous l’offrir» [216] .
216
Ваша голова не имеет еще нужды в чужой помощи, но ваши руки ее требуют, и я счастлива, что могу вам предложить ее (фр.).
Не знаю, известно ли кому, что канцлер Иван Андреевич первый угадал в Канкрине будущего государственного экономиста еще тогда, когда Е.[гор] Фр.[анцевич] только что прибыл из Германии и представил ему свой проект об овцеводстве. Граф первый и открыл ему доступ к службе, которая должна была так блистательно увенчаться.
Сенатор, граф Федор Андреевич, известен своею рассеянностью, о которой ходили в свое время бесчисленные анекдоты.
Вот что сталось с дочерью знаменитого изгнанника. Елисавета Петровна, заметив однажды в придворной церкви взрослую девушку с интересною наружностью, усердно молившуюся, спросила находившегося при ней придворного кто это такая, и когда ей доложили, что это дочь «несчастного Остермана», сказала: «Девушка на возрасте, пора выдать ее замуж. Сыщите ей приличного жениха, доброго человека, а о приданом я позабочусь».
Вследствие этого разговора дочь Остермана выдали за Толстого, если не ошибаюсь, тогда еще артиллерийского капитана, ходившего некогда на вести к канцлеру Петра I. Выбор был удачный. Этим союзом образовалось родство Остерманов с Толстыми.
Граф Александр Иванович Остерман-Толстой провел последние годы своей жизни в чужих краях и умер в Женеве с лишком восьмидесяти лет. Любопытно бы знать, поставлен ли на его могиле памятник, работы, кажется, Торвальдсена, замечательный по идее и исполнению. На нем кульмский герой представлен лежащим, облокотясь правою рукой на барабан; другая рука, оторванная, лежит вблизи на земле вместе с французским орлом или знаменем.
Женатый на княжне Елисавете Алексеевне Голицыной, умершей прежде его, он не имел детей. Внук его, по сестре княгине Наталье Ивановне Голицыной, известной своим умом и энергией, теперь еще малолетний, получив в наследстве большую часть его имения, носит фамилию князя Голицына графа Остермана-Толстого. Чудное сочетание имен, как заметил в одной статье своей М. П. Погодин.
Граф Александр Иванович получил прекрасное образование, знал отлично французский и немецкий языки и, воспитанный в идеях екатерининского времени о восстановлении греческой империи, учился греческому языку, быв даже корпусным командиром. Во время восстания Греции он с особенною лаской принимал к себе греков, приезжавших тогда в Петербург по политическим целям.
Он изучал много военных писателей, которых богатую библиотеку собирал для него генерал Жомини. В путешествии его по Египту (где Али-паша и сын его Ибрагим принимали графа с большим почетом), по Сирии и Палестине сопровождал его известный немецкий ученый.
Когда он жил в Женеве, самое приятное для него общество был избранный кружок тамошних ученых. Типическая, южная физиономия его, с тонкими, античными очертаниями лица, с черными, выразительными глазами под черными бровями, была замечательна. Как он, безрукий, красив был в своем генерал-адъютантском мундире среди царедворцев!