Записки ружейного охотника Оренбургской губернии(с илл)

Аксаков Сергей Тимофеевич

Глухая курочка несравненно менее самца: я ни одной из них тяжеле шести фунтов не убивал. Я не стану говорить о токах глухих тетеревов и о выводе тетеревят, потому что в этом они совершенно сходны с простыми тетеревами, полевиками, или березовиками, как их называют: последние гораздо ближе мне известны, и я буду говорить о них с большею подробностию. Глухари предпочтительно водятся в краснолесье; для них необходимы — сосна, ель, пихта и можжевельник; погонцы, молодые побеги этих дерев, составляют их преимущественную пищу, отчего мясо глухаря почти всегда имеет смолистый запах. Впрочем, в чернолесье, где изредка растут сосны, глухари водятся иногда и держатся вместе с тетеревами березовиками. Вместе же с ними кроют их иногда шатрами — но всегда в малом количестве, — для чего к обыкновенной приваде из овсяных снопов прибавляют вершинки молоденьких сосен и елей, которыми обтыкают кругом приваду. Глухари мало едят хлебных зерен и редко летают в хлебные поля. Вообще они гораздо уединеннее, строже меньших своих братий, простых тетеревов, держатся постоянно в крупном лесу, где и вьют гнезда их курочки на голой земле, в небольших ямках. Яйца их, почти всегда в числе семи или восьми, вдвое более куриных, рыжеватого цвета, с темно-коричневыми крапинами.

Глухарь — очень плотная, бодрая и крепкая птица. Хотя некоторые охотники считают, что глухие косачи слабее к ружью косачей полевиков, но я не согласен с этим мнением. Я могу только сказать, что глухари относительно своей величины не так крепки к ружью, как можно бы ожидать, но я положительно убежден, что они крепче простых тетеревов. В доказательство я укажу на то, что все охотники употребляют самую крупную дробь для стрельбы глухарей; разумеется, я говорю об охоте

в позднюю осень или по первозимью и преимущественно о косачах.

Я уже сказал, что глухарь необыкновенно пуглив и осторожен. Он любит садиться на вершинах огромных сосен, особенно растущих по неприступным оврагам и горам. Разумеется, сидя на таком месте, он совершенно безопасен от ружья охотника: если вы подъедете или подойдете близко к сосне, то нижние ветви закроют его и вам ничего не будет видно, если же отойдете подальше и глухарь сделается виден, то расстояние будет так велико, что нет никакой возможности убить дробью такую большую и крепкую птицу, хотя бы ружье было заряжено безымянкой или нулем. Из этого следует, что стрельба глухарей самая трудная и тяжелая, особенно косачей, ибо курочки гораздо смирнее, слабее и чаще садятся на невысокие деревья. Всего удобнее бить глухих косачей маленькой пулей из винтовки, что и делают не только сибирские стрелки-звероловы, но и вотяки и черемисы в Вятской и Пермской губерниях. Но многие ли из обыкновенных наших ружейных охотников умеют стрелять мастерски из винтовки? Тут не помогут проворство, ловкость и даже меткость глаза; ко всему этому тут необходима в высшей степени верная рука. Я знаю это по себе: я был хороший стрелок дробью из ружья, а пулей из винтовки или штуцера не мог попасть и близко цели; то же можно сказать о большей части хороших охотников. Впрочем, страстная охота, несмотря на трудности, все преодолевает; она имеет железное терпение, и я нередко из обыкновенного ружья, обыкновенной гусиной дробью убивал штук до шести глухарей в одно утро. Подъехать в меру на санях или дрожках редко удавалось по неудобству местности, и я подкрадывался к глухарям из-за деревьев; если тетерева совершенно не видно и стрелять нельзя, то я подбегал под самое дерево и спугивал глухаря, для чего иногда жертвовал одним выстрелом своего двуствольного ружья, а другим убивал дорогую добычу в лет, целя по крыльям; но для этого нужно, чтоб дерево было не слишком высоко. Употреблял я также с успехом и другой маневр: заметив, по первому улетевшему глухарю, то направление, куда должны улететь и другие, — ибо у всех тетеревов неизменный обычай: куда улетел один, туда лететь и всем, — я становился на самом пролете, а товарища-охотника или кучера с лошадьми посылал пугать остальных глухарей. Долго приходилось иногда ждать и зябнуть, стоя смирно на одном месте; горы и овраги надобно было далеко обходить или объезжать, чтобы спугнуть глухих тетеревов, но зато мне удавалось из небольшой стаи убивать по две штуки. Это особенно удобно потому, что глухарь, слетев с высокой сосны, всегда возьмет книзу и летит в вышину обыкновенных дерев: следовательно, мера не далека, если он полетит прямо над вами или недалеко от вас. Нечего и говорить, что довольно случалось промахов и еще больше подбитых глухарей, которых, ходя и ездя по одним и тем же местам по нескольку дней сряду, я нахаживал иногда на другой день мертвыми. Надобно признаться, что при осенней стрельбе глухарей по большей части только те достаются в руки, у которых переломлены крылья: этому причиной не одна их крепость, а неудобства стрельбы от высоких, густыми иглами покрытых сосен. Очевидно, как внимательно надобно смотреть — не подбит ли глухарь, не отстал ли от других? нет ли крови на снегу по направлению его полета? не сел ли он в полдерева? не пошел ли книзу? При каждом из сказанных мною признаков подбоя сейчас должно преследовать раненого и добить его: подстреленный будет смирнее и подпустит ближе.

К токующему глухому косачу ранней весною можно подходить не только из-за дерева, но даже по чистому месту, наблюдая ту осторожность, чтоб идти только в то время, когда он токует, и вдруг останавливаться, когда он замолчит; весь промежуток времени, пока косач не токует, охотник должен стоять неподвижно, как статуя; забормочет косач — идти смело вперед, пока подойдет в меру. Больше о глухаре я ничего особенного сказать не могу, а повторяю сказанное уже мною, что он во всем остальном совершенно сходен с обыкновенным тетеревом, следовательно и стрельба молодых глухих тетеревят совершенно та же, кроме того, что они никогда не садятся на землю, а всегда на дерево и что всегда находишь их в лесу, а не на чистых местах.

Мясо молодых глухарей очень вкусно, в чем согласны все; мясо же старых, жесткое и сухое, имеет особенный, не для всех приятный вкус крупной дичи и отзывается сосной, елью или можжевеловыми ягодами; есть большие любители этого вкуса.

Трудная и малодобычливая стрельба старых глухарей в глубокую осень по-голу или по первому снегу меня чрезвычайно занимала: я страстно и неутомимо предавался ей. Надобно признаться, что значительная величина птицы, особенно при ее крепости, осторожности и немногочисленности, удивительно как возбуждает жадность не только в простых, добычливых стрелках, но и во всех родах охотников; по крайней мере я всегда испытывал это на себе.

2. ТЕТЕРЕВ

Кто не знает тетерева, простого, обыкновенного, полевого тетерева березовика, которого народ называет тетеря, а чаще тетерька? Глухарь, или глухой тетерев, — это дело другое. Он не пользуется такою известностью, такою народностью. Вероятно, многим и видеть его не случалось, разве за обедом, но я уже говорил о глухаре особо. Итак, я не считаю нужным описывать в подробности величину, фигуру и цвет перьев полевого тетерева, тем более что, говоря о его жизни, я буду говорить об изменениях его наружного вида. Нужно только заметить, что тетерев из всех птиц, равных ему величиною, самая сильная и крепкая птица. Летает он очень проворно и неутомимо; машет крыльями с такою быстротою, что производит резкий и сильный шум своим полетом, особенно поднимаясь с земли. Тетерева водятся везде: и в большом и малом, и в красном и черном лесу, в перелесках, в редколесье и даже в местах безлесных, если только не распахана вся степь, ибо тетеревиная самка никогда не совьет гнезда на земле, тронутой сохою. В губерниях, не тесно населенных, в местах, привольных хлебом и особенно лесом, тетерева живут в великом множестве. Они не отлетают на зиму, равно как и глухари. Жестокость морозов для них безвредна, и едва ли они не больше плодятся там, где холоднее. Но начнем сначала.

В мае месяце тетеревиные самки вьют гнезда в опушках леса, по редколесью и преимущественно по молодым зарослям, а в местах степных — в каком-нибудь полевом кустарнике. Самка несет до десяти и даже до двенадцати яиц, как говорят охотники, но я сам никогда более девяти не нахаживал. Она сидит на яйцах очень крепко, так что не только все хищные звери и зверьки, но даже дворные собаки ловят иногда ее на гнезде. Мне самому случалось наезжать тройкой на тетеревиных курочек, сидящих на гнездах, и один раз моя коренная даже задавила копытом тетерьку на яйцах. Три недели матка почти не слезает с гнезда и день и ночь; только в полдни сходит она на самое короткое время, непременно закрыв гнездо травою и перьями, чтобы яйца не простыли. Тетеревята выводятся из яиц обыкновенно около половины июня. Впрочем, это случается и позднее, если первые яйца по какому-нибудь несчастному случаю пропадут. Нередко гибнут они от палов, если палы производятся поздно, о чем я уже говорил. Сначала тетеревята, все без исключения, бывают серовато-желто-пестрого цвета, так что нельзя и различить самца от самки: первый впоследствии называется косачом (от косиц в хвосте), а вторая курочкой. В исходе августа на самце начинают показываться местами темные перья, как будто букеты темно-коричневых цветов; в это время он имеет особенный и весьма красивый вид, и тогда охотники говорят: тетеревята помешались. Косач уже и в этом периоде возраста крупнее курочки, и брови у него шире и краснее: преимущество, которое он навсегда сохраняет. Старый самец всегда тяжелее одним фунтом старой курочки. В начале зимы косач становится темно-кофейного цвета, черные косицы в хвосте отрастают, концы их загибаются: одна половина направо, а другая налево. Фигура этих косиц очень похожа на загнутое лезвие старинного столового ножа. Косачи чернеют год от году и на третий год становятся совершенно черными, с маленькою сериною на спине между крыльев и с отливом вороненой стали по всему телу и особенно по шее. Впрочем, внутренняя сторона крыльев подбита мелкими белыми перышками, также и косицы в хвосте; и белая же поперечная полоса видна

на правильных перьях. Курочка, существенно не изменяет своего цвета: только к зиме перья делаются жестче и крупнее, а пестрины темнее и желтее.

Тетеревята имеют то особенное свойство, что через несколько дней после вылупления своего из яиц начинают понемногу летать, или, точнее сказать, перепархивать, отчего самые маленькие называются в иных местах так же, как перепелята, поршками. Питаются они сначала разными травяными семенами и мелкими насекомыми, потом разными ягодами: полевою клубникою, костяникою и вишнею, до которых они большие охотники, а в местах лесных — всякими лесными ягодами. Способ, посредством которого тетеревята лакомятся вишнями, растущими гораздо выше их роста, очень оригинален: они пускают вишенные кустики между ног и, подвигаясь вперед, постепенно их наклоняют до тех пор, пока ягоды не приблизятся к самому их рту. В это время молодые тетерева бывают особенного и отличного вкуса, разумеется там, где ягод так много, что они могут составлять единственную или преимущественную их пищу. В последствии времени они кормятся хлебными зернами и, наконец, когда хлеба уберут в гумно, а поля покроются снегом, древесные почки, дубовые желуди, [55] березовые сережки, ольховые шишечки, можжевеловые ягоды, сосновые и еловые погонцы доставляют им обильный и питательный корм.

Note55

Дубовые желуди глотают тетерева вместе с чашечками и даже маленькими веточками в изумительном количестве.

Стрельба тетеревов раннею весною незначительна; она прекращается, когда курочки сядут на гнезда, а косачи спрячутся в лесные овраги и другие крепкие места, что бывает в исходе мая. В июне косачи и холостые курочки линяют; матки линяют после вывода детей, гораздо позднее. Стрельба молодых тетеревов начинается в июле и продолжается до начала сентября, разумеется всегда из-под собаки. Когда же деревья облетят, а трава от дождей и морозов завянет и приляжет к земле, тетерева по утрам и вечерам начинают садиться на деревья сначала выводками, а потом собравшимися стаями, в которых старые уже смешиваются с молодыми. Эти стаи нередко состоят из одних косачей или одних курочек. Чем становится позднее осень, тем сидят они долее, если не сгонит их сильный ветер. При тихой погоде, особенно при мелком дожде, только в полдень слетают тетеревиные стаи на землю, на поляны и чистые места, где бы не беспокоили их дождевые капли, падающие беспрестанно с мокрых древесных ветвей. Когда же солнце начнет склоняться к западу, тетерева поднимаются с лежки, то есть с места своего отдохновения, опять садятся на деревья и сидят нахохлившись, как будто дремлют, до глубоких сумерек; потом пересаживаются в полдерева и потом уже спускаются на ночлег; ночуют всегда на земле. Также в полдерева и близко к древесному стволу садятся тетерева в ветреное время, чтобы их вместе с ветвями не качало ветром, чего они не любят. Опускаясь на ночлег, они не слетают, а как будто падают вниз, без всякого шума, точно пропадают, так что, завидя издали большое дерево, унизанное десятками тетеревов, и подъезжая к нему с осторожностью, вдруг вы увидите, что тетеревов нет, а они никуда не улетали! Если вы вздумаете подойти к дереву ближе, то поднимете всю стаю, усевшуюся на ночевку. В зимние бураны заносит их снегом совершенно, так что надобно необыкновенную силу тетерева, чтоб выбиться из снежного сугроба. Вот тут-то губят их лиса и волк, которые отыскивают лакомую добычу чутьем. Мне случалось не раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев крыльями за ветви дерев, напудренных инеем. Конец осени и начало зимы — самая лучшая и добычливая стрельба тетеревов с подъезда и на чучелы. Она прекращается только глубокими снегами, следственно может продолжиться иногда до исхода декабря.

Это общий очерк тетерева. Говоря о стрельбе его, я стану говорить подробнее об его нравах, изменяющихся с переменами времени года, и мой очерк должен отчасти повториться.

В исходе марта начнет сильно пригревать солнышко, разогреется остывшая кровь в косачах, проснется безотчетное стремление к совокуплению с самками, и самцы начинают токовать, то есть, сидя на деревьях, испускать какие-то глухие звуки, изредка похожие на гусиное шипенье, а чаще на голубиное воркованье или бормотанье, слышное весьма далеко в тишине утренней зари, на восходе солнца. Вероятно, многим удавалось слышать, не говоря об охотниках, «вдали тетеревов глухое токованье», [56] и, верно, всякий испытывал какое-то неопределенное, приятное чувство. В самих звуках ничего нет привлекательного для уха, но в них бессознательно чувствуешь и понимаешь общую гармонию жизни в целой природе… Итак, косач пускается токовать: сначала токует не подолгу, тихо, вяло, как будто бормочет про себя, и то после сытного завтрака, набивши полный зоб надувающимися тогда древесными почками. Потом, с прибавлением теплоты в воздухе, с каждым днем токует громче, дольше, горячее и, наконец, доходит до исступления: шея его распухает, перья на ней поднимаются, как грива, брови, спрятанные во впадинках, прикрытые в обыкновенное время тонкою, сморщенною кожицею, надуваются, выступают наружу, изумительно расширяются, и красный цвет их получает блестящую яркость. Косачи рано утром, до солнечного всхода, похватав уже кое-как несколько корма (видно, и птице не до пищи, когда любовь на уме), слетаются на избранное заранее место, всегда удобное для будущих подвигов. Это бывает или чистая поляна в лесу, или луг между дерев, растущих на опушке и иногда стоящих на открытом поле, преимущественно на пригорке. Такое место, неизменно посещаемое, всегда одно и то же, называется током, или токовищем. Надобно постоянное усилие человека, чтоб заставить тетеревов бросить его и выбрать другое. Даже сряду несколько лет токи бывают на одних и тех же местах. Косачи, сидя на верхних сучьях дерев, беспрерывно опуская головы вниз, будто низко кланяясь, приседая и выпрямляясь, вытягивая с напряжением раздувшуюся шею, шипят со свистом, бормочут, токуют, и, при сильных движениях, крылья их несколько распускаются для сохранения равновесия. Они час от часу приходят в большую ярость: движения ускоряются, звуки сливаются в какое-то клокотанье, косачи беснуются, и белая пена брызжет из их постоянно разинутых ртов… Вот откуда родилась старинная басня, которой, впрочем, уже давно никто не верит, будто тетеревиные самки, бегая по земле, подхватывают и глотают слюну, падающую изо ртов токующих на деревьях самцов, и тем оплодотворяются. — Но не напрасно оглашается окрестность горячими призывами косачей, несколько времени токующих уединенно: курочки уже давно прислушивались к ним и, наконец, начинают прилетать на тока; сначала садятся на деревья в некотором отдалении, потом подвигаются поближе, но никогда не садятся рядом, а против косачей. Неравнодушно слушая страстное шипенье и бормотанье своих черных кавалеров, и пестрые дамы начинают чувствовать всемогущий голос природы и оказывают сладострастные движения: они охорашиваются, повертываются, кокетливо перебирают носами свои перья, вздрагивая, распускают хвосты, взмахивают слегка крыльями, как будто хотят слететь с дерева, и вдруг, почувствовав полное увлечение, в самом деле быстро слетают на землю… стремглав все косачи бросаются к ним… и вот между мирными, флегматическими тетеревами мгновенно вскипает ревность и вражда, ибо курочек бывает всегда гораздо менее, чем косачей, а иногда на многих самцов — одна самка. Начинается остервенелая драка: косачи, уцепив друг друга за шеи носами, таскаются по земле, клюются, царапаются без всякой пощады, перья летят, кровь брызжет… а между тем счастливейшие или более проворные, около самой арены совокупляются с самками, совершенно равнодушными к происходящему за них бою. [57]

Note56

Стих Державина из стихотворения «Жизнь Званская».

Note57

В местах совершенно безлесных тока происходят в степи, на голой земле, но предпочтительно на местах высоких и открытых. Некоторые охотники уверяли меня, что видали нечто подобное весенним тетеревиным токам в позднюю теплую осень; косачи не дрались между собою, а только бормотали, бегая по озимям или лугу и надуваясь, как индейские петухи. Я никогда не замечал в Оренбургской губернии осеннего тетеревиного токованья, около Москвы каждую осень токуют косачи, то есть бормочут, сидя на деревьях в одиночку, и брови их выступают и краснеют, как весной. Курочки не принимают в этом никакого участия.