Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946
Шрифт:
Иногда вдруг натыкались на немецкий заслон-засаду. Подпустив строй поближе, из хорошо замаскированного дзота сидящие в нем дозорные поливали нас плотным пулеметным огнем. Раздавалась команда, полк рассыпался, охватывая огневую точку с флангов. Валился вместе со всеми на снег и я, стрелял из карабина по отблескам вспышек выстрелов туда, откуда струились визжащие трассы пулеметных очередей. Внезапно все затихало, раздавались только крики и стоны раненых. Зашедшие засаде в тыл обнаруживали, что она уже пуста, немцы успевали невредимыми ретироваться, оставив после себя лишь гору стреляных
Собирали раненых, хоронили убитых и продолжали движение дальше.
К концу декабря еще сильнее потеплело. Под ногами уже не только мокрый снег, а лужи ледяной воды, перемешанной с болотной грязью. Валенки напитались водой, отяжелевшие ноги еле тащились. Физическое изнурение достигло предела. Понурые, сгорбившиеся солдаты тянулись друг за другом, с трудом таща свою походную амуницию. Лошади, запряженные в тачанки, обессилевшие от непосильной нагрузки и бескормицы, падали в лужи. Их с трудом поднимали и, подпирая плечами повозки, двигались дальше.
На кратковременных привалах у наспех разожженных костров не удавалось просушить валенки.
По дороге невольно вспоминалось, как в детстве в Болшеве случайно промоченные ноги сразу же вызывали ангину с высокой температурой. Здесь же, в этой немыслимой обстановке, со мной ничего не происходило, не было даже кашля.
Подошли к относительно крупному населенному пункту, кажется Буйновичи, где, по данным партизанской разведки, стоял немецкий гарнизон, усиленный несколькими танками.
Полк развернулся в боевой порядок, занял позиции, окружив стрелковые ячейки снежными холмиками (рыть окопы было невозможно; под слоем мокрого снега — топкое болото). Протянули телефонную связь от штаба полка к эскадронам. Начали готовиться к атаке. Немцы молчали: либо они тоже готовились к отпору, либо не догадывались о подходе наших войск.
На рассвете два эскадрона, в одном из которых находился и я с катушками кабеля и телефонным аппаратом, получили приказ совершить обход населенного пункта справа. Двинулись медленно, выслав вперед разведку, стараясь остаться незамеченными. Разматывая кабель, следом тащился со своей катушкой и я.
Впереди — небольшой, свободный от леса пригорок. Как передали разведчики, там — немцы, что-то делают, суетятся, как будто не подозревают о нашем приближении. Рассыпавшись в цепь, стали перебежками, маскируясь за кустами, приближаться. Уже видны были строения поселка, передвигавшиеся между ними фигуры людей и, к явному неудовольствию командира эскадрона, два танка с заведенными моторами.
Он запросил по телефону штаб:
— Что будем делать? У меня только одно противотанковое ружье и несколько противотанковых гранат. Если они атакуют, укрыться негде и отбиваться нечем.
Ответ из штаба (помнится, что отвечал заместитель командира полка подполковник Гербут):
— Они вас еще не заметили. Неожиданная атака может заставить их растеряться. С другого фланга вас поддержат.
Однако не вышло. Думаю, что мы были замечены ими раньше, они лишь подпускали нас поближе, рассчитывая на свое явное огневое превосходство.
С обоих флангов у немцев были выдвинутые вперед укрепленные пулеметные гнезда, так что мы оказались под перекрестным пулеметным
Подгоняемые командами офицеров и сержантов, стали перебежками продвигаться вперед. Убит командир эскадрона, рядом с которым я насыпал саперной лопаткой бугорок и расположился со своим телефоном.
Вместо него принял на себя командование младший лейтенант, командир одного из взводов. Вскоре и его зацепила пуля, попавшая ему в щеку и вышедшая с другой стороны лица, вырвав клок щеки. Я достал пакет и перевязал ему голову, говорить он не мог, только жестикулировал.
Заревели моторами танки, я уже мысленно прощался с жизнью, но… они повернули в другую сторону от нас.
Как выяснилось позже, немцы легко разгадали маневр нашего командования. Направив по два эскадрона в обход, штаб полка оставил себя практически неприкрытым, поручив занять оборону разведчикам и саперному взводу. На него и направились немецкие танки с пехотным прикрытием, предоставив нам атаковать уже оставленные ими позиции.
Разогнав наши полковые обозы, принудив штабные службы спешно отступить в непроходимые для танков болота, немцы легко выбрались из кольца и отступили куда-то южнее, где в нескольких десятках километров была железнодорожная станция, еще не занятая нашими войсками.
Мы стали считать потери: в эскадроне, к которому я был прикомандирован, осталось лишь 50–70 человек, остальные, включая всех офицеров, были ранены или убиты.
До последних лет я был убежден, что командир эскадрона старший лейтенант Курицын был убит: мне показалось, что он не дышит. Однако уже в 2010 году один из моих собеседников по Интернету сообщил, что ему удалось в базе данных общества «Мемориал» обнаружить информацию о том, что Курицын был ранен и эвакуирован в тыловой госпиталь. В этих данных приводилось представление его к награждению орденом Александра Невского, подписанное командиром полка майором Елисеевым и командиром дивизии генералом Панкратовым.
Ночь пришлось провести около штаба полка, лежа на голой земле, расчищенной от снега и прикрытой еловым лапником. Снял (с трудом стащил) промокшие валенки, засунул в шапку ноги, завернулся с головой в шинель, продрожал всю ночь, изредка впадая в дрему.
Изнурительный рейд по безлюдным Полесским болотам, часто прерываемый стычками с немецкими засадами, продолжался до 12 января 1944 года, когда мы вышли к берегу реки Припять у остатков сожженной карателями деревни, если не ошибаюсь, Костюковичи. В нечеловеческом напряжении и беспрерывном ощущении близости смерти, замерзая холодными ночами, проводимыми в постоянно мокрой одежде, когда нельзя зажечь костер, чтобы согреться, постоянном недоедании (связи с тыловыми службами разорваны) пережил декабрь и половину января. Остался незамеченным Новый год.