Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946
Шрифт:
В довоенное время мое собственное мировоззрение еще только формировалось. В те годы я, как и все, с воодушевлением пел: «Больше нет такой страны на свете, где так вольно дышит человек», будучи уверенным в том, что во всем капиталистическом мире, окружавшем нас, существуют эксплуатация, присвоение результатов труда рабочих и крестьян кучкой капиталистов и землевладельцев.
Неопровержимая, как казалось, марксистская теория общественного развития доказывала неизбежность гибели капиталистических форм, нарастающего обнищания пролетариата на фоне все большего обогащения эксплуататоров. Противоречия между трудом и капиталом не могут не привести к революционным изменениям в мире в сторону создания
К каким социальным результатам привело следование этой теории в нашей стране, мы могли судить лишь по данным официальной пропаганды и по литературным произведениям социалистического реализма. Однако и в то довоенное время у меня возникали сомнения в правдивости этой информации.
Уже после окончания семилетки я, не без влияния моих бесед с тогдашним другом Олегом, все чаще натыкался на несоответствие громко звучащих славословий в адрес прекрасной жизни в нашей свободной стране реальной действительности. Рассказы стариков о дореволюционной жизни, внимательное чтение даже таких «пролетарских» писателей, как М. Горький и Л. Кассиль, порождали вопросы: почему простой рабочий Сормовского завода мог на свое жалованье иметь отдельный домик и содержать в нем большую семью хоть и не в роскоши, но не голодающую и не раздетую, в то время как зарплаты советского рабочего не хватает даже на еду, если кроме него никто в семье не работает? Почему учитель гимназии или рядовой инженер до революции могли иметь не только многокомнатную квартиру, но и собственный «выезд» (лошадей и коляску), что никак несопоставимо с материальным достатком таких же советских специалистов?
После «освобождения» Западных Украины и Белоруссии, «порабощенных» Польшей, после «добровольного вхождения в СССР» стран Прибалтики уже невозможно было скрыть то, что уровень благосостояния в этих капиталистических странах был намного выше, чем у нас.
Но в чем я не сомневался и что вызывало во мне инстинктивное неприятие, это необходимость говорить вслух то, что не соответствовало наблюдаемому в жизни и убеждениям.
Я, отвлекаясь от повествования, писал о том, что уже в 14-летнем возрасте видел противоречия между декларациями «сталинской» конституции о свободных, прямых и тайных выборах и коллективными играми в эти выборы, когда вся страна делала вид, что с демонстрируемым энтузиазмом выбирает одного депутата из одного кандидата, которого на самом деле не выбирал никто.
Я не мог не осознать, что несу в самом себе это противоречие: мои родители, как и очень многие из числа известных мне людей, были осуждены как «враги народа». Но разве я мог этому верить? Слава богу, никто меня об этом не спрашивал, так как все, кто окружал меня в те годы, также в это не верили.
Печать и радио громко вещали об энтузиазме, с которым трудятся рабочие и крестьяне, и в то же время принимались постановления, насильственно привязывающие рабочих к предприятиям, крестьян к колхозам, постановления, практически делающие труд кабальным. В старых кинохрониках и сейчас нередко показывают, как на военных заводах во время войны работают у станков мальчишки, стоящие на ящиках, не доставая до рычагов управления. При этом не говорят о том, что эти мальчишки — выпускники РУ и ФЗО (ремесленных училищ и школ фабрично-заводского обучения), созданных в 1939 году, куда обязаны были поступать дети, закончившие семилетку и не поступившие в десятилетку или в вуз. После окончания этих военизированных учебных заведений их выпускники отправлялись на заводы, где обязаны были отработать определенный срок.
Первые месяцы войны, когда немцы стремительно продвигались на восток, а в плен и окружение попадали
Мобилизация и отправка на фронт — еще один этап естественного отбора (после раскулачивания и чисток ГПУ и НКВД, уничтожившего самую трудоспособную и мыслящую часть народа): умеющие «устраиваться» с успехом делали это, оказываясь в числе тех, кому полагалась бронь (освобождение от воинской обязанности). Люди честные, преданные чувству долга, уходили на фронт и там погибали, ловкачи и жулики оставались в тылу. Бытующие в современном российском обществе патернализм, нежелание честно и добросовестно трудиться («дураков работа любит»), пьянство и воровство — генетические последствия такого естественного отбора.
Так сложилась моя судьба, что мне пришлось пережить разные стороны войны: и фронт, и тыл, и плен, и послевоенное становление.
И на фронте и в тылу я многократно убеждался в том, что для руководства страны цена отдельно взятой человеческой жизни считалась ничтожной. Ради успеха, не важно, местного или стратегического, считалось возможным жертвовать жизнями, сообразуясь лишь с тем, сколько еще «карандашей» остается для последующего использования. Так же как если бы речь шла о количестве снарядов или кирпича. Эта идеологическая установка проводилась по всей цепочке управления от командующего фронтом до командира взвода.
Не случайно соотношение потерь победителей и побежденных четыре к одному, а если считать только непосредственных участников боевых действий, то, как говорят, восемь к одному!
Что же заставляло российского солдата безропотно подставлять себя под огонь, идя на верную смерть в лобовых атаках? Этот феномен, по-моему, еще ждет своего исследования.
Я считаю, что главным фактором такого поведения являлось врожденное чувство долга в сочетании с огромной, чисто физиологической выносливостью.
Во время войны из уст в уста передавался анекдот: американцы на Западном фронте отказались занять окопы из-за того, что им не выдали компот. Может быть, это обидная для них шутка, но я видел, как содержится американский или английский солдат, и свидетельствую с полной убежденностью: воевать и побеждать в таких условиях, в которых это делали российские солдаты, не смогут солдаты любой из европейских стран.
Еще один пример, подтверждающий сказанное.
На фронте встречались представители разных народов России. И жители Кавказа, и представители малых народов Сибири, все они сражались на равных с русскими, делили с ними все трудности изнурительных боевых будней. А вот представители народов Средней Азии, кроме, пожалуй, казахов, воевали, как правило, плохо.
Читаем теперь в газетах и видим по телевидению, как те же таджики, узбеки и киргизы умело воюют в Афганистане и в своих междоусобицах, ничего похожего нельзя было видеть на фронтах минувшей войны. Она была им не нужна, чувство долга перед Россией они не испытывали.
Неимоверные тяготы легли на плечи тех, кого называют теперь «тружениками тыла». Городское население страны можно было оставить совсем без продуктов, ограничиваясь хлебным пайком, совсем перестать производить предметы одежды и быта, переориентировав все производственные мощности на военную продукцию. И ничего: умирающее с голоду, одетое в довоенные износившиеся лохмотья население будет работать на оборону по 12 часов в сутки.