Записки школьницы
Шрифт:
Ведь в летние вечера темнота действительно прозрачная.
У Пушкина тоже есть красивое описание ночи: «Прозрачно небо, звёзды блещут». Но это уже совсем другая красота. Торжественная! Сияющая! Пышная! А у Байрона она немного грустная, влажная какая-то, тихая и задумчивая, какой только и бывает тишина в ночном парке.
Все девочки безумно влюбились в Агнию Петровну. Мы стали провожать её после уроков, носить её портфель, тетради, учебные пособия. Когда кончался урок, все наперегонки бросались к дверям, чтобы открыть их, и все обязательно хотели что-нибудь сказать на
Но потом уж началось настоящее безобразие. Дюймовочка так влюбилась, что стала надоедать ей своей любовью, да и нам мешала любить Агнию Петровну. А Дюймовочке начали подражать и другие наши девочки — Тамара Иванчук и Рая Богданова. Они поджидали Агнию Петровну на трамвайной остановке, провожали её до дома и вообще всё время вертелись у неё под ногами, надоедая своей любовью.
А это уже не честно. Уж если любить хорошую учительницу, так любить надо всем классом, чтобы никому не было обидно, а не выскакивать со своей любовью. И почему Агния Петровна должна уделять им больше внимания, чем всем другим?
Ну, мы пригласили эту «троицу влюблённых» в парк Победы и тут поговорили с ними так, что они запросили пощады. Дюймовочке, как самой маленькой, просто дали лёгкий подзатыльник, чтобы привести её в чувство, и она сразу поняла, что в будущем ей тоже достанется за навязчивость так же крепко, как Тамаре и Рае.
А вот учительницу пения Анну Семёновну никто из ребят не провожал никогда, да и не будет провожать. Пусть не надеется даже.
Честно говоря, она тоже не плохая учительница, но у нас с ней отношения неважные. И всё потому, что она не сдержала слова. Когда мы начали заниматься у неё, Анна Семёновна сказала, что уже договорилась с телестудией, и мы будем выступать, петь хором, а те, кто будет лучше всех заниматься, может рассчитывать на сольные номера. Мы обрадовались. Это же всё-таки интересно выступать по телевидению. Другие школы выступают довольно часто, а наши ребята будто такие безголосые, что их и слушать невозможно.
Однако никаких выступлений по телевидению Анна Семёновна так и не организовала, да и ни с кем, наверное, не договаривалась.
Теперь мы уже не верим ни одному её слову, хотя, возможно, она и не виновата. Ведь желающих выступить по телевидению так много, что до нас не дойдёт очередь и через сто лет. Но всё равно она не должна была обещать до тех пор, пока не договорилась по-настоящему.
И вот теперь на её уроках пения мы нарочно поём так, что она морщится. Одни тянут в лес, другие по дрова; одни орут, как поросята, другие кряхтят по-утиному. А в общем, наше пение напоминает квартет из басни Крылова.
— У нас нет слуха! — говорим мы.
— И пения никто у нас не любит!
— Мы не собираемся выступать в опере и в концертах!
Но всё это неправда.
Мы очень любим петь. И песни любим слушать. Особенно всем нравятся советские песни. Те, что передают по радио, и те, что можно провернуть на патефоне.
Эти песни мы часто поём у Пыжика, особенно с тех пор, как в пятёрку отважных вошла Лийка. У неё очень приятный и сильный голос, и она знает много разных песен, потому что её мама покупает новые пластинки чуть не ежедневно.
Вот
Мотив её очень простой, слова тоже не первый сорт, а нам почему-то нравится она:
Ночью за окном метель, метель,Белый беспокойный снегТы живёшь за тридевять земельИ не вспоминаешь обо мне.И другие такие же песни нам тоже нравятся. Их называют эстрадными. Тётя Шура уверяет меня, что это «пошлые песенки». Софья Михайловна тоже морщится, слушая нас. Мы спросили её однажды:
— Почему же нам нравятся именно такие песни?
— Вероятно, потому, — сказала Софья Михайловна, — что вы ещё не доросли до понимания серьёзной музыки. Но это пройдёт! Со временем и вы научитесь ценить хорошие произведения.
5 ноября
Сегодня был интересный разговор с Ниной Станцель.
Когда я спросила её, кем же она решила быть, Нина сказала, что решила после окончания семи классов работать парикмахером.
— Почему? — удивилась я. — Неужели тебе нравится такая профессия?
— А чем же она плохая?
— Ну… какая-то несерьёзная… мелкая!
— Мелких профессий нет, — сказала Нина серьёзно. — Есть только мелкие люди, а такие любую большую профессию запросто сделают мелкой. Главное, говорит мой отец, найти работу по душе и, работая, жить этой работой, получать от неё удовольствие, не тяготиться ею.
— И всё-таки…
— Что всё-таки? Что ж по-твоему, только те люди, которые работают профессорами? Я уважаю учёных! Горжусь ими! Но почему мы не должны уважать дворников, продавцов, кондукторов, парикмахеров, лифтёров, маникюрш, почтальонов, киоскёров и других людей, которые, по-твоему, занимаются слишком мелкими делами?
Вот ты представь себе, что в один несчастный день все пекаря, вагоновожатые, повара, официанты и другие «неуважаемые» работники заболеют вдруг скарлатиной. Ну… и как ты думаешь, что произойдёт тогда? Да уже через три часа мы все почувствуем, какие незаменимые и ответственные работники вышли из строя. Чудачка! Мы же идём в коммунизм, а в коммунистическом обществе самой ответственной должностью, как говорит отец, будет должность Человека с большой буквы. А какую работу он будет выполнять для всех, — это уже не имеет значения. Работал бы только для общества. Да и получать будут все уже по потребностям, а не за должность.
— Неужели тебе нравится работа парикмахера?
— Очень!
— А как же музыка? Ты же мечтала учиться в музыкальном училище.
— Музыка — после работы. И почему бы парикмахеру не учиться играть на пианино? Ведь это же теперь проще простого!
— Всё это правильно, но…
— Знаешь что, — засмеялась Нина, — попробуй поговорить с моим отцом.
— Почему? Зачем?
— Ну… может, ты растолкуешь ему, почему я выбрала неважную, очень мелкую профессию. И знаешь что… пойдём, например, ко мне сегодня после уроков. Ты же никогда не была у нас.