Записки сибирского бандита. Книга первая. Черный ферзь

Андрей Товарищ

– Худаков! Карнаухов! Семашко! Рашидов! – звучала команда, и люди один за другим выпрыгивали в неизвестность. Мой бывалый сосед раздавал советы молодым, глядящим на происходящее перепуганными глазами.

– Как выпрыгнешь баулом голову и шею прикрывай. Главное, чтоб по башке дубиной не прилетело, а то калекой можно остаться. Барахло ежели разлетится – хрен с ним! Не тряситесь за него, зона что положено – сама даст.

Снаружи были лай удары и крики. Время, казалось, застыло на месте. Наконец последний «Восьмерошный» покинул железную будку, и робот снова захлопнулся. Стало значительно свободнее,

и я попытался размять затекшие конечности. Лязгнули железом ворота конверта, и автозек двинулся дальше.

– Это еще что! Вот в Лабытнангах приемка, не сравнить с этой. – сосед усаживался поудобнее на освободившейся скамейке. – Весь этап целиком на больничку, кроме красных-козлов.

– А тебя, дед, как кличут-то? – спросил я, спокойный, несуетливый арестант начинал мне нравиться.

– Какой я тебе дед! Мне годов-то шестьдесят только. А ты – дед! Погремуха Утюг. Звать Михаилом.

– Так ты и в Лабытнангах успел побывать, отец?

– Где только не бывал. В Лабытнангах хуже всего было. Два раза хотел из жизни уйти, да бог миловал. Окошки без стекол в сорокаградусный мороз, батарея на стене фломастером нарисована. Крошки в кармане найдут мусора – попытка побега. Бьют до полусмерти, пока не обоссышься, потом в изолятор. А потом и в изоляторе долбят. Первый раз вешался – не вышло, а второй вскрылся – сил больше не было, кое-кое как откачали. Я когда понял, что жив остался – взвыл – хотел зубами вены порвать. Проклятое место! Страшное. Только сучня вязаная и выживает. Шерстяные, мать их! Так что, братцы, меня ничем боле не удивишь. Ни общим режимом, ни строгим, ни тем более дубинами мусорскими.

– А едешь то куда?

– На шестерку. На нее родимую. Куда ж мне еще с моими-то грехами.

– Я тоже на шестерку, отец. Будет туго – подходи, помогу. Куба меня кличут, а звать Саня. – я протянул деду руку. Впоследствии я часто вспоминал свое знакомство с Утюгом. С этим мудрым, уставшим, многое видевшим и перенесшим пожилым человеком. Он никогда не торопился, делал все взвешенно-размеренно, словно экономил движения. Лишнего не болтал, но и за словом в карман не лез, а чтобы матерился когда, так никто и не припомнит такого. Арестант старой закалки.

Автозек, меж тем, остановился, снова послышался лязг металлических ворот и собачий истошный лай.

– Кажись приехали. – дед подтянул свой тощий баул поближе. – Ну а ты чего дрожишь, ветеран карманной тяги? – обратился он к молодому побледневшему зеку, – Не робей! Прорвемся! – повернулся ко мне. – В осужденке со мной сидел, в три пять, первоход, а надо ж ты, строгача ввалили. Вот и трясется малой с непривычки…

Решетка распахнулась. Конвойный прапор начал называть фамилии.

– Кривошеев, Демидов, Горгадзе, Кубарев…….

Я спрыгнул с последней ступени автозека, и хоть и ожидал пакости, а уберечься не смог. Стоявший ближе всех блюститель резким взмахом дубины перебил мне ноги, и я растянулся на земле. Баул распахнулся, и по асфальту разлетелись книги, тетрадки и еще какой-то небогатый арестантский скарб. В ту же секунду на мое тело обрушился град ударов. Не менее пяти ментов долбило меня резиновыми дубинами, куда не попадя. Каким-то чудом удалось перевернуться со спины на живот и сгруппироваться. Удары посыпались теперь по спине.

О том, чтобы собирать вещи не могло быть и речи, но примерно в метре я заметил выпавшую из баула книгу Высоцкого «Черная свеча». Превозмогая боль, по-пластунски, под ежесекундно опускавшимися на мою спину, плечи и ляжки дубинами, под яростный, до хрипоты, лай овчарок я дотянулся и прижал ее к груди. В глазах начало мутнеть.

– Хорош! Убьете! – раздался сквозь наползающий мрак чей-то голос. – Встать!

Удары прекратились.

– Встать, осужденный! – тот же голос властно обращался видимо ко мне. Но встать я не мог. – Подымите его. – двое конвоиров подняли меня и поставили на ноги.

– Я называю фамилию имя, а ты статью и срок. Потом бежишь вон к тому забору и садишься на корточки. – обладатель голоса с лейтенантскими погонами указал туда, где уже сидели на кортах, держа руки за головой, вышедшие ранее зеки. – Понял?

Я вяло кивнул. Лейтенант виделся мне в тумане.

– Кубарев Александр Николаевич 1969 года рождения.

– Статья 148 часть третья, три года строгого режима.

– Что-то маловато тебе насыпали, с таким-то послужным списком. Но ничего, наши опера разберутся, отчего такая несправедливая недоработка. Пошел к остальным. Бегом! А ты выводи следующего. – литеха обратился к дубаку, первому сбившему меня с ног. Сквозь начавший рассеиваться туман я успел разглядеть его. Это был плоскомордый толстый казах с погонами прапора. Он явно был доволен своей подлой уловкой, так дорого обошедшейся мне.

– Бегом, Кубарев! – дубина опять обрушилась на мою многострадальную спину, и, согнувшись под очередным ударом, я заковылял к остальным. Опускаясь на корточки, еще раз повернул голову, чтобы лучше разглядеть казаха-прапора.

– Не оборачиваться! – раздался окрик, и, не дожидаясь нового свиста дубины, я отвернулся.

– Лютует вохра. – пробормотал сидящий рядом грузин Горгадзе.

Когда весь «Этап» приняли, разрешили подняться с корточек.

–Берем вещи и следуем за мной. – приказал лейтенант и зашагал в сторону большого здания.

Зеки, прихрамывая вереницей, спешно потянулись за ним. Колонна приближалась к зданию, окрашенному в серые тона, это была так называемая «Дежурка» – ДПНК. Нас завели в большую прямоугольную клетку-стакан и закрыли на замок. Дежурный – равнодушный мужчина лет сорока, в чине капитана перебирал папки с нашими делами, два прапора терлись рядом с ним, один через плечо начальника изучал фотографии, другой заваривал чай. Зашел давешний литеха, снял камуфлированный бушлат и повесил его на вешалку. Зеки молча наблюдали за происходящим.

– Николаич, может начнем? – спросил лейтенант у начальника смены.

Капитан оторвал сосредоточенный взгляд от макулатуры с нашими делами и приказал:

– Зови Алдабергенова. – прапор, что стоял за спиной начальника смены, потянулся к микрофону громкой связи.

– Прапорщик Алдабергенов, срочно прибыть в дежурную часть.

Спустя пару минут дверь в дежурку отворилась, и появился толстый казах. Так же повесив бушлат на вешалку, он направился к длинному столу. Поверхность стола была настолько затерта, что даже в голове не укладывалось, какое количество арестантов прошло через него. Многие и многие тысячи.