Записки сказочницы
Шрифт:
– Трепетному?!
– Ага, – Феечка открыла глаза, – а ещё воздух здесь чистый, незагрязненный мыслями и людскими беседами, понимаете? Он морозный. Хрустальный. И здесь есть я, только я… Из живых.
– Апчхи! – напомнил он о себе.
– Ах, да, вы ведь тоже живой! Извините!
Феечка заметила, как он уже побагровел.
– Вы… – выкрикнул он и тут же умолк.
Феечка была уверена, что
– Сказочница! – тихо произнесла она, улыбнулась и пошла себе дальше.
Больше смотритель с томатными щеками ее не преследовал и даже прятался, когда она приходила.
Как же здесь было хорошо!
Феечка настолько привыкла к меланхолии и мрачным мыслям, что если бы она и увидела здесь призрака, вряд ли бы испугалась. Наоборот, с облегчением улыбнулась бы: хоть кто-то показался, а то она приходит и приходит, а никто не встречает… Кроме дядьки с томатными щеками!
Феечка брела и брела. И вот она, наконец, пришла. Слезы потекли по щекам.
«Здесь покоится»
Страшные слова на кресте двадцатилетней девушки.
Феечка помнила её ещё малышкой: она была вожатой в школьном лагере, куда ныне умершая ходила. Она единственная девочка, которая запомнилась ей – яркая, живая, настоящая. Маленькая звёздочка. И теперь она на небе.
Феечка глядела на ее фотографию и сразу в голове нарисовались образы: она воинственная Аврора из сказки о спящей красавице, но ей не нужен поцелуй принца, чтобы проснуться. Ее невозможно усыпить.
Ее образ – сила и грация, скорость и плавность, во взгляде яркое и даже дерзкое, но укрощенное мягкой нежностью улыбки…
Какой зверёк сидит внутри нее? Что-то пятнистое игривое и крупное, но утонченное и изящное, неприступно мягкое и плюшевое, но отчаянное и хищное в драке.
Голова закружилась от образов.
Феечка присела на лавочку.
Сегодня Бессмертной Авроре принесли нарциссы. Как они красивы! Феечка тоже очень любила нарциссы. Не так давно она принесла ей единорожка из глины. Эта была игрушка-свистулька. Феечка очень любила ее, но не задумываясь, отнесла сюда: даже Бессмертной Авторе на перламутровых облаках бывает грустно, но с единорожком, наверное, несильно…
Феечка
«Какая яркая девочка, ее невозможно не запечатлеть! И не, потому что она умерла, ведь я пусть и не знала ее так хорошо при жизни, но помню малышкой, а если бы мы общались, ее запечатление было бы обречено…
И уж точно она храбрее меня, она несломленная. И она смогла бы отстоять себя в своей уродливой семье, но я пока так не могу, я пока открыто равнодушна и бегу.. бегу, бегу, бегу… Уверена, Бессмертная Аврора все бы рассказала…»
Феечка часто-часто заморгала.
«Бегу, бегу и бегу. На кладбище уже прибежала… Лучше думать о смерти, чем вспоминать страшные события восемнадцатилетней давности…»
И она думала о смерти. Рассуждала об обряде погребения. Для нее это было нелепо и странно: уложить мертвое тело в гроб и закопать в земле! В гробу ведь твёрдо, одеяла или матраца не лежит, там тесно, заперто, темно, свет не горит, дышать нечем и одиноко… ужасно одиноко. Понятно, что мёртвому не до этих человеческих волнений, но живой Феечке было не все равно на судьбу своего мертвого тела. Внутренний ребенок так и ерзал от дикого страха в ее груди.
Зачем закапывать тело? Это ведь не лук и не картошка! Это очень жестокий обряд и в первую для живых, хотя не даёт застревать в отрицании, но как-то слишком уж «кроваво»: с мясом вырывают из груди.
Зачем?
Потом ещё и гнить придется, и черви жрать будут…
Грудь содрогнулась: внутренний ребенок рыдал от страха. Феечка прислонила руку к груди, закрыла глаза и зашептала:
– Я тебя не отдам никому, и в землю нас не закапают, и черви нас не съедят, нет-нет-нет, это холодно, одиноко и очень жестоко для нас. Вместо этого мы увидим зарево – яркое, пламенное огненно-красное, очень тёплое и божественно красивое! А дальше тишина. Разве это не прекрасно!? Нас не съедят черви, наше тело превратится в драгоценную звёздную пыль! У нас будет красивая урна, и к ней будут приходить много-много людей, чтобы читать нам наши сказки…
Феечка открыла глаза. Ей стало стыдно, что она у могилы Бессмертной Авторы думает о своей кремации.
Конец ознакомительного фрагмента.