Записки социалиста-революционера (Книга 1)
Шрифт:
Студент, рыжеватый, в очках, Струве возражал ему, непонравившимся мне догматическим тоном. Симпатичнее был другой оппонент, худощавый брюнет с благородным лицом еврейского типа, по фамилии Цедербаум. Как видит читатель: "знакомые все лица". Общая атмосфера прений была товарищеская и дружелюбная. Но видно было, что на этот раз прения не захватывают собравшихся всецело, что общее внимание развлекается чем-то посторонним. Это "что-то" попало и в мои руки. То были два небольших листочка, с острым запахом свежей типографской краски. Один носил название "Свободное Слово", другой - "От группы народовольцев". Значительно позже, лет через десять встретившись с А. А. Федуловым, уже психически больным, в Париже, я узнал, что второй листок был написан им самим, а первый принадлежал перу Н. К. Михайловского.
Быть может, будет не безынтересно на моем личном примере проследить, какое впечатление производили эти листки на ту зеленую молодежь, которой суждено было вскоре оказаться на авансцене, вынесенной вперед, на первых
Обо всем этом мы и хотели услышать от кого-то авторитетного, говорящего чрез посредство печатных, нелегальных прокламаций. А в "Свободном Слове" мы читали полуупреки-полуоправдания "обществу", которое для оказания помощи голодающим надо расшевеливать приманками государственной выигрышной лотереи "Или у нас вместо сердец карманы, из которых можно вынуть пять рублей только в обмен на надежду в сто тысяч?" Так это или не так - нас совсем не интересовало. "Общество", в наших глазах, сводилось к поверхностно-культурному слою обывателей, они говорили либеральные слова, и смотрели на нас, молодежь, сверху вниз, как на неосторожных юношей, играющих с огнем. Все это может быть, было молодо, незрело и поверхностно; под наше отрицательное отношение к либерализму обывателя еще не было подведено более солидного социологического основания; мы, может быть, противополагали просто себя, как "детей" - "отцам", как "крайних" - "умеренным", как молодое {65} поколение - политическим перестаркам, размагниченным и "поумневшим", - но мы готовы были с жаром повторять, в вольном применении к русским условиям, слова барда немецкого Sturm- und Drаngpеriodе
Реrеаnt diе Libеrа1еn,
Diе nur rеdеn, diе nur рrаhlеn,
Nur mit Wоrtеn stеts bеzаhlеn,
Аbеr аrm аn Таtеn sind,
Diе bаld hiеr, bаld dоrthin sеhеn,
Ваld nасh rесhts, nасh links sich drеhеn,
Wiе diе Fаhnе vor dem Wind:
Реrеаnt diе Libеrа1еn!
Реrеаnt diе Libеrа1еn,
Diе bеi schwelgerischen Маhlеn
Веi gеfuelltеn Fеstроkаlеn
Тurm der Freiheit sich genannt
Und die doch in schweren Zeiten
Sklavisch, ohne Widerstand:
Реrеаnt diе Libеrаlеn!
Но автор "Свободного Слова" был чужд этой нашей психологии. Он заявлял, что "не верит в эту низость русского общества", что выигрышная лотерея в пользу голодающих - "незаслуженное оскорбление", нанесенное обществу рукою правительства, что кажущаяся апатия перед народным бедствием - результат того, что общественная инициатива в деле помощи народу связана по рукам и ногам опасливой и несносной правительственной регламентацией. Мы читали разные сильные и яркие слова: "Чистое дело требует и чистых рук, а правительство боится развязать эти чистые руки. Люди, {66} желающие подавать милостыню, должны просить разрешения и не всегда получают его. Люди, желающие кормить голодающих, должны почти тайком пробираться в деревню". Сдержанная сила этих слов оставляла нас холодными, мы наскоро пробегали их, как какое-то вступление, за которым ждешь "самой сути". И вот мы доходили до предсказания, что "настоящие размеры" бедствия обнаружатся впереди, что за ним - "потрясение всех основ хозяйственной жизни". И дальше говорилось:
"Чем оно кончится, если правительство не изменит своих отношений к обществу, - государственным банкротством, новым террором, политическим обессилением и расчленением России, народным бунтом, потопленным в народной крови - предвидеть нельзя"...
Но для нас, во-первых, вовсе не было этого "если". И стало быть, весь вопрос и заключался в разных возможностях, бегло намечавшихся прокламацией, в разных политических перспективах, с ними связанных, и в разных решениях вопроса "что делать" в зависимости от этих перспектив. Что же, в самом деле: ждать ли государственного банкротства и самоликвидации правительства, лишь накапливая силы и воздерживаясь от их растраты в преждевременной борьбе? Ждать ли "политического обессиления и расчленения России", чтобы встать во главе патриотически революционного порыва к возрождению, сливая моменты народно-революционный и общенациональный? Или ничего этого не ждать, а действовать? II тогда какой же из двух указанных возможностей руководиться: идти ли путем "нового террора" или "путем народного бунта", несмотря на угрозу его, "потопления в народной крови". {67} Ответа не было. О том, что для нас - самое важное, у автора нашлись лишь немногие скупые
Автор не хотел знать наших волнений. Он просто возвращался назад, как будто и расчленением, и банкротством, и бунтом, и террором, пугал кого-то, чтобы подготовить к дальнейшим выводам: хотя слугами самодержавия "Россия приведена к краю пропасти", однако "есть еще время", к "делу спасения русской земли" "пора призвать других людей", нужен "созыв выборных представителей земли" при "свободном обсуждении настоящего положения" - вот и все...
Для нас этого было мало, обидно мало. Мы спрашивали себя: неужели автор верит, что зловещими пророчествами можно допугать самодержавие до "созыва выборных представителей"? И отвечали себе: конечно, нет. Стало быть, он хочет допугать этими строками либеральное общество до натиска на правительство, до предъявления ему конституционных требований. Очевидно, да. С какой целью? Конeчно, {68} с тою целью, чтобы самодержавие оттолкнуло это "общество" грубым отказом и репрессиями, после которых революционер в "обществе" найдет больше сочувствия и поддержки. Так мы и заключили. Пробежали прокламацию, как что-то до нас не относящееся, как неинтересную "открытку" с каким-то чужим адресом на обороте.
Лично меня, напр., весьма удивило, когда в Дерпте Н. В. Водовозов, а в Питере кое-кто из студентов-марксистов хвалили именно "Свободное Слово". Мотивы были весьма своеобразны. Среди приверженцев тогдашнего русского еще совершенно не сложившегося - социал-демократизма было и такое течение, которое считало, что в России политическую свободу завоюет нам буржуазия, по мере того, как с развитием капитализма она окрепнет и перерастет самодержавную опеку. Социалистам, по этому взгляду, стоило затратить часть сил на то, чтобы ускорить это "революционизирование" буржуазии. Не отрыжкой ли этого взгляда явилось впоследствии поведение П. Струве, автора первого "Манифеста" Рос. Соц. Дем. Раб. партии, как "социал-демократа в отпуску", издающего для либералов за границей "Освобождение"? Так или иначе, но случилась вещь, которой, вероятно, никак не ожидал Н. К. Михайловский, как автор "Свободного Слова": мы, его духовные дети, были его произведением крайне не удовлетворены и готовы раскритиковать его в пух и прах, а защищали его прозелиты марксизма, по таким мотивам, от которых сам Михайловский, конечно, стал бы отмахиваться и руками и ногами (Еще более характерно формулирует эту мотивировку в своих воспоминаниях Мих. Александров, сам социал-демократ: "Стоит отметить еще один вывод, который сделали тогдашние, впрочем, немногие молодые петербургские марксисты". "Если роль завоевателя политической свободы принадлежит буржуазии, говорили они - то мы должны все силы употребить на организацию буржуазии и агитацию в ней, так как завоевание политической свободы - самый насущный и неотложный интерес пролетариата". ("Былое", 1906, XI, стр. 10).).
{69} Нам больше понравилось Федуловское воззвание "От группы Народовольцев". Оно, правда, тоже отчасти адресовалось к "обществу". Но оно обращалось в другом тоне, оно сводило наши политические счеты с этим "обществом". Оно напоминало о единоборстве народовольческого авангарда с самодержавием, закончившемся роковым финалом в значительной степени потому, что "общество" не поддержало революционеров, сочтя, что своими неблагоразумными "крайностями" революционеры лишь усиливают реакцию. Революционное движение "отступило на шаг и дало дорогу правительству". Это был решительный экзамен и правительству, и обществу, которое могло попытаться воздействовать на правительство без помехи со стороны крайних. Мирный путь уступок и сговоров оказался беспочвенной иллюзией. И вот настает момент, когда "революционеры силою вещей опять вызываются на историческую арену; приходит, наконец, время, когда сами обстоятельства требуют от них непосредственного вмешательства в историческую жизнь страны". Это все были вещи, которые, что называется, "попадали в самую точку" нашего политического умонастроения. Дальше, однако, мы встречали меньше определенности, чем желали. Революционерам "надо быть наготове, настороже". Надо "сплотиться в местные группы", а им, в свою очередь, надо объединиться "в одну общую". Надо приготовить {70} все технические средства, "средства, необходимые для революционной деятельности". А в некотором неопределенном будущем, когда это "подготовительная" работа даст плоды, и "настанет благоприятный момент для начала революционной борьбы", "сорганизованная партия решит тогда вступить в открытую борьбу с самодержавием", и "биться до конца" средствами и путями, которые прокламация считала бесполезным пока конкретнее определять.