Записки социальной психопатки
Шрифт:
Ростислав Плятт, сыгравший в «Мечте» эпизодическую роль, писал: «Эмоциональная возбудимость, взрывной темперамент, моментами поднимавший Розу до трагических высот, — все было при ней. «Мечта» вышла на экраны в 1941 году, и с тех пор — не долговато ли? — Раневская жила в поисках роли себе по плечу, роли, которая смогла бы до дна утолить ее неуемную творческую жажду…»
Роль Розы Скороход в «Мечте» принесла Раневской известность далеко за пределами Советского Союза.
В широкий прокат за рубежом он конечно не вышел — слишком советский, слишком чуждый идеологически, да еще и поднимающий столь болезненный
Элен Драйзер, жена Теодора Драйзера, автора «Американской трагедии», вспоминала потом: «Теодор был очень болен. Ему не хотелось писать, не хотелось читать, не хотелось ни с кем разговаривать.
И однажды днем нам была прислана машина с приглашением приехать в Белый дом. Советский посол устроил специальный просмотр фильма «Мечта».
В одном из рядов я увидела улыбающегося Чаплина, Мэри Пикфорд, Михаила Чехова, Рокуэлла Кента, Поля Робсона. Кончилась картина. Я не узнала своего мужа. Он снова стал жизнерадостным, разговорчивым, деятельным. Вечером дома он мне сказал: ««Мечта» и знакомство с Розой Скороход для меня — величайший праздник».
Михаил Ромм и Фаина Раневская дружили всю жизнь.
К сожалению, после «Мечты» их творческие пути разошлись, и больше они вместе не работали, но друзьями они оставались до самой смерти. В своих недописанных мемуарах Раневская вспоминала: «За всю долгую жизнь я не испытывала такой радости ни в театре, ни в кино, как в пору нашей второй встречи с Михаилом Ильичом. Такого отношения к актеру — не побоюсь слова, — нежного, такого доброжелательного режиссера-педагога я не знала, не встречала. Его советы-подсказки были точны и необходимы. Я навсегда сохранила благодарность Михаилу Ильичу за помощь, которую он оказал мне в работе над ролью пани Скороход в «Мечте», и за радость, когда я увидела этот прекрасный фильм на экране».
Дружила Раневская и с женой Ромма, актрисой Еленой Кузьминой, сыгравшей в фильме «Мечта» роль Ганки. Вскоре после восьмидесятилетия Раневской Кузьмина писала ей: «Дорогая Фаиночка, мы вас очень любим. А ведь так мало осталось к старости людей, о которых даже мысли доставляют удовольствие… О том, что вы упали в больнице, мы узнали от Нины Станиславовны Сухоцкой и ужасно огорчились. Ведь надо же иметь такое везение, чтоб в центре учреждения, где людей склеивают, разбиться на куски!.. Это только вы можете! От этого вашего «все не по-человечески» мы вас любим еще больше…»
Михаил Ромм взял с Раневской слово, что она никогда не будет смотреть его фильм «Обыкновенный фашизм».
Эта картина далась ему очень тяжело — закончив ее он заболел и попал в больницу, где в очередной раз и встретился с Фаиной Георгиевной. В последние годы его жизни они с ней чаще всего виделись именно там — здоровье у обоих все больше ухудшалось. Раневская написала в своем дневнике после этой встречи: «Увидев его, я глубоко опечалилась, поняла, что он болен серьезно. Был он мрачен. Помню его слова о том, что человек не может жить после увиденного неимоверного количества метров пленки о зверствах фашистов. Он мне сказал тогда: «Дайте слово, что вы не будете смотреть мой фильм «Обыкновенный фашизм», хотя там
Об этом обещании знали и некоторые их общие друзья, тоже понимавшие, каким тяжелым испытанием может стать «Обыкновенный фашизм» для чувствительной и слабой здоровьем Раневской. Поэтому, когда она была в гостях у Иосифу Прута, и в это время выяснилось, что там планируется просмотр этой картины, киновед Майя Туровская под благовидным предлогом увела Раневскую к себе и заняла другим делом.
В 1940 году в Москву из эмиграции вернулась Марина Цветаева.
Когда Раневская пришла к ней, она пришла в ужас. Это была совсем не та пылкая Марина с горящим взором, с которой она познакомилась в Москве в 1915 году. Жизнь еще не сломила ее, но до трагического конца оставалось совсем немного.
«Я помню ее в годы Первой мировой войны и по приезде из Парижа. Все мы виноваты в ее гибели. Кто ей помог? Никто», — потом написала Раневская в черновике своих мемуаров. А ведь она как раз была одной из немногих, кто действительно пытался помочь опальной поэтессе не на словах, а на деле. Когда муж Цветаевой уже был арестован, а у самой нее не было ни работы, ни денег, Раневская отдала ей весь свой гонорар, полученный за последний фильм. А ведь она и сама была вся в долгах и потом была вынуждена как обычно распродавать вещи, чтобы не голодать. Но об этом поступке она никогда не жалела. Спустя много лет она продолжала вспоминать: «Я до сих пор счастлива, что в тот день все имевшиеся деньги отдала Марине».
В ноябре 1941 года, когда немцы приближались к Москве, Раневская была эвакуирована в Ташкент вместе с семьей Павлы Вульф.
В то время в Ташкенте и Алма-Ате, в эвакуации, собрался весь цвет советского театра и кино, поэтому этот период жизни Раневской был богат на события и интересные знакомства. К примеру, московские поэты устраивали в Ташкенте литературные вечера, на одном из которых впервые прозвучало ахматовское «Мужество», которым открывалась книга стихов Ахматовой «Избранное», изданная там же, в Ташкенте, в 1943 году.
А оркестр Ленинградской государственной консерватории 23 июня 1942 года на музыкальном вечере в Большом зале Ташкентского оперного театра исполнил Седьмую симфонию Шостаковича, незадолго до того впервые прозвучавшую в блокадном Ленинграде.
А по соседству, в Алма-Ате, обосновались киношники. Там работали Сергей Эйзенштейн, Сергей Юткевич, Леонид Луков. Поэтому, конечно, Раневская без работы не осталась — в «ташкентский период» она снялась в фильмах «Александр Пархоменко», «Новые похождения Швейка» и «Три гвардейца».
В 1942 году Сергей Эйзенштейн пригласил Раневскую в свой знаменитый фильм «Иван Грозный» на роль Евфросиньи Старицкой.
Великий режиссер, гениальный сценарий, сложная большая роль — конечно Раневская с восторгом согласилась. Но время шло, а ее на пробы так и не вызывали. В июне она написала Эйзенштейну: «Может быть, Вы меня отлучили от ложа, стола и пробы? Будет мне очень это горестно, т. к. я люблю Вас, Грозного и Ефросинью!»
Увы, министр кинематографии Иван Большаков был резко против ее участия в фильме. «Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах… — писал он курировавшему культуру секретарю ЦК Щербакову. — Утверждать Раневскую на роль Ефросиньи не следует, хотя Эйзенштейн будет апеллировать во все инстанции».