Записки солдата
Шрифт:
Хорошо бы самому окончить ЦВШ! Тогда я был бы полноценным оперативным работником. Но для того чтобы попасть в ЦВШ, нужно иметь законченное среднее образование, а у меня было только семь классов. Надо готовиться и поступить в вечернюю школу. Иначе рано или поздно мне предложат уступить место более подготовленному человеку. Козыри моего прошлого — происхождение, участие в гражданской войне могут быть битыми.
Так оно и случилось. Летом 1931 года из Москвы прибыл Е. С. Щепетнев, окончивший ЦВШ, и предъявил документы о его назначении на мое место. А мне даже должность преподавателя не предложили. Получилось, как говорится, с большого бега — резкая остановка.
Не помогли и награды за хорошую работу в школе. А кроме юбилейных поощрений я был награжден именными часами, оружием и знаком почетного работника НКВД. Все это пришлось сложить в ящик стола как знаки внимания прошлого.
В школе я проработал 8 лет. Что она мне дала? Конечно, здесь я вырос. Вращаясь в кругу образованных людей, я многое от них перенял. Прослушал курс лекций по специальным дисциплинам. Окончил Совпартшколу. Прочитал много художественной и специальной литературы. Мой кругозор расширился. Конечно, я мог работать и в другом месте. Но расставаться со школой было жалко.
За время моей работы в школе ее окончило около 200 человек, в среднем по 25 в год. Для того времени это не мало. Из стен школы вышли неплохие специалисты. Многие остались моими друзьями.
Школа имела солидную учебную базу, была укомплектована хорошим преподавательским и командным составом. О некоторых преподавателях мне хочется сказать несколько слов.
Иван Григорьевич Шахотько имел привычку начинать занятия с вопроса: «У кого, товарищи, есть часы?» Когда их получал, просил еще и карандаш. Лишь после этого садился к столу и начинал занятия.
Однажды в одном из классов к приходу Ивана Григорьевича слушатели собрали 4—5 штук часов и 10—15 карандашей и все аккуратно разложили на столе. Когда в класс зашел Шахотько и увидел проделку, сначала засмеялся, немного постоял у стола, затем быстро вышел из класса. Он обиделся. Позвал меня. Но когда я вошел в класс, на столе лежал только журнал. Часы и карандаши уже были убраны. Я воспринял это как шутку. Но Шахотько больше не стал просить у слушателей часы и карандаш.
Преподаватель Гермоген Митрофанович Терравский свой отпуск до революции, когда еще был молодым, проводил в путешествиях. Он объездил свою страну, был в Китае, Индии, Персии, Турции, Франции, Германии, Италии. Его рассказы всегда были интересными, увлекательными.
Как-то он рассказал нам о случае, как он выразился, высшей честности. В далекие, еще дореволюционные годы, он потерял десять рублей золотом. Прошло много времени, свершилась революция, потерю давно забыли. И вот в двадцатых годах Г. М. Терравский отдает в переделку свое зимнее пальто. При получении из мастерской ему вместе с пальто вручают десять рублей золотом, которые обнаружил портной за подкладкой.
Профессор Василий Федорович Чарваков рассказал о таком любопытном случае. В Харькове с дореволюционных времен существует научно-исследовательский институт судебно-медицинской экспертизы. Из поколения в поколение, как по наследству, его возглавляли ученые Бакариусы. И вот, когда Чарваков гостил у Бакариуса, в институт доставили труп человека, который, по-видимому, умер от алкоголя. Было это в субботу. Произвели вскрытие и содержимое желудка — пшенную кашу изъяли и в посуде поставили в шкаф. Назавтра было воскресенье, институт не работал, и только в понедельник сотрудник, которому поручили произвести анализ каши, в шкафу ее не нашел. Каша исчезла. Через четыре или пять дней выяснилось,
Решили ему об этом не говорить. Но кто-то все же проболтался, и ему вскоре стало известно, какой он кашей лакомился. У сторожа началась рвота. Спасти жизнь ему не смогли.
В 1927—1928 годах профессор Василий Федорович Чарваков готовил к изданию книгу под названием «Судебная медицина». Для иллюстраций требовались фотоснимки пробоин из винтовки, обреза, револьвера, пистолета, охотничьего ружья и других видов огнестрельного оружия. Произвести выстрелы из оружия Чарваков попросил меня. Я с удовольствием согласился.
Стрелял я на разное расстояние для определения ожога, окопчения, внедрения порошинок, чистых пробоин. Стрелял из оружия в ватманскую и другую чертежную и простую бумагу, а также во всевозможную ткань верхней и нижней одежды. Эксперименты увлекали меня так, что я мог уверенно определять по пробоинам образец оружия и расстояние, с которого производился выстрел.
Но во время стрельбы из охотничьего ружья на расстоянии от 50 сантиметров до одного метра меня постигла неудача. Одна дробинка, попав в сук доски, отскочила и ударила мне в правый глаз. Меня тут же доставили в глазную клинику. К счастью, ранение было неглубокое и глаз остался целым, но на нижнем веке у носа до сих пор заметен бугорок.
Книга профессора В. Ф. Чарвакова с автографом была для меня хорошей памятью. К сожалению, она утеряна во время Отечественной войны.
Профессор Гольблят рассказал такой любопытный случай. Он, старый холостяк, питался в ресторанах и столовых. Но если возвращался домой поздно ночью, ужин готовил сам. В один из таких дней он решил сварить себе два яйца. Зажег примус, налил в кастрюлю воды и поставил ее кипятить. Взял в одну руку два яйца, а в другую карманные часы и задумался над какой-то проблемой. А когда вспомнил, зачем он зажег примус, обнаружил, что яйца держит в руке, а часы кипят в кастрюле.
Мы верили, что с ним могло это произойти. Он постоянно путал классы, хотя их было всего четыре. После десятиминутной перемены отыскать свой класс он не мог, возвращался в учебную часть и просил:
— Никак не могу найти класс, где я занимался, заведите меня туда, пожалуйста.
При опросах курсантов вместо фамилии называл:
— Товарищ аркуш, ответьте на вопрос…
Конечно, для ответа в классе никто не подымался, так как слово «аркуш» обозначало — лист, оно было напечатано типографским шрифтом на каждом листе классного журнала. Фамилии же курсантов вписаны чернилами. Безусловно, это было не незнание белорусского языка, а рассеянность преподавателя.
Как-то Алексей Андреевич Скапин рассказал о приключении с ним. Часть, в которой служил Скапин, стояла в районе городского поселка Заславль, недалеко от бывшей границы с Польшей. В трех километрах от части на одном хуторе летом он снимал комнату для семьи. Приходил домой поздно, но всегда старался застать еще не спящих детей, чтобы поиграть с ними. Раздеваясь, он клал пистолет под подушку, а для безопасности обойму с патронами вынимал и ложил в шкаф.
Однажды, когда он и дети улеглись спать, кто-то тихонько постучал в окно. Скапин слышал стук, но на улицу вышла жена, полагая, что за мужем пришли из части. На дворе стоял незнакомый молодой мужчина. Он попросил разрешения зайти в дом. В комнате предложил зажечь свет, занавесить окно и дать ему молока и хлеба. Сказал, что за все заплатит. Когда свет был зажжен, пришелец спросил, кто спит. Получив ответ, что это хозяин, он успокоился и сел к столу.