Записки советской переводчицы. Три года в Берлинском торгпредстве. 1928–1930

Солоневич Тамара

Так он речи своей и не держал. А на следующее утро, уже в поезде Софья Петровна мне поведала под большим секретом, что, оказывается, Смита затащила к себе какая-то веселая девица, напоила его до чертиков, и только крепкое британское подсознание невыполненного долга помогло ему явиться на банкет, хотя и с большим запозданием. Это было особенно комично, потому что в обычное время Смит был очень респектабельным джентльменом, солидным, спокойным и слегка высокомерным.

Теперь Донбасс и Ростов позади. Поезд мчит нас к Грозному, на нефтяные промыслы. Оборачиваясь назад и беседуя с делегатами, я вижу, что от последнего этапа нашей поездки у них осталось довольно сумбурное впечатление. С одной стороны, везде приемы, чествования, выпивки, говорящие, казалось бы, об обилии плодов земных, с другой – переполненный грязными, оборванными пассажирами ростовский вокзал, который их особенно поразил своей грязью и скученностью. Как везде в СССР в последние десять лет, крестьяне и рабочие кочуют из одного конца отечества

в другой: одни в поисках лучших условий труда, другие в надежде добраться до какой-то, существующей лишь в их воображении, страны обетованной, где большевистский гнет был бы не так силен и где можно было бы наконец хоть разик сытно поесть. И везде на крупных железнодорожных узлах одна и та же гнусная, отвратительная картина: вокзал является скоплением тысяч народа, ни скамеек, ни стульев давно нет, все лежат вповалку на полу, везде грязь, вши, мешки, голодные оборванные дети и вонь, от которой тошнит, Ростов один из таких узлов, и англичане увидели тут впервые эту картину. Они в душе очень поражены, но, так как Россия для них вообще варварская полуазиатская страна, они стараются faire bonne mine au mauvais jeu [13] . Они если и задают вопросы, то очень осторожно. Слуцкий с утра до вечера в нашем вагоне, он все время ведет обработку. Просит задавать вопросы и умело и хитро переплетает каждый ответ и каждое объяснение с параллельными полувопросами насчет английских условий и законов. Против его большевистской техники английской наивности трудно устоять. Я все еще не совсем точно знаю, кто он и что он. Какую роль он играет. Ясно пока одно – он политический руководитель нашей делегации. О нем я напишу отдельно.

13

Делать хорошую мину при плохой игре.

Англичане получили в Ростове ряд писем из Англии. И федерация горняков, и Кук, и их родные беспокоятся, что они так долго – уже больше трех недель – ездят по СССР. И все просят их вернуться. Но Горбачев и Слуцкий во что бы то ни стало хотят показать им еще и Кавказ. Поэтому я слышу, как Горбачев говорит Софье Петровне, которая переводит ему английские телеграммы:

– Это все задержим до Тифлиса. А оттуда уже не страшно, все равно пешком не уйдут.

Вечером в нашем купе, как обычно, собираются делегаты и делегатки. Политикой они не любят слишком долго заниматься. Заводят песни. Ах, эти милые английские песенки, полные юмора и веселья. Замечательно, как взрослые, даже убеленные сединами, горняки преображаются, когда их поют. Искорки веселья загораются в их глазах, морщины на лбу разглаживаются, и все они, будь они из Шотландии, Уэльса или Кента, – поют так стройно, как будто бы они всю жизнь пели в одном хоре.

Чаще всего они поют две песенки, одинаково наивные и одинаково трогательные именно этой своей наивностью. Первая о «трех слепых мышах», очень мелодичная, с припевом.

Один затягивает речитативом:

Three blind mice,Three blind mice.See, how they run,See, how they run.

Остальные подхватывают:

They run after the farmer’s wifeShe cuts off their tail with a carving knifeDid ever you see such a thing in your life,As three blind mice! [14]

14

Три слепых мыши,Три слепых мыши.Смотри, как они бегут,Смотри, как они бегут.Они бегут за женой фермера,Которая режет им хвосты кухонным ножом.Видали ли вы в жизни что-либо такое,Как три слепых мыши?

А вторая песенка забавна по своему построению. С каждым новым куплетом темп все ускоряется, и под конец только очень испытанный в этих делах специалист не сбивается и поспевает за этой скороговоркой:

One man went to mow,Went to mow a meadow,One man and his dogWent to mow a meadow.Two men went to mow,Went to mow a meadow,Tho men and their dogWent to mow a meadow [15] .

15

Один

человек пошел косить,Пошел косить луг,Один человек со своей собакойПошел косить луг.Два человека пошли косить,Пошли косить луг.Два человека со своей собакойПошли косить луг.

И так далее, до момента, когда:

Двенадцать человек пошли косить,Пошли косить луг.Двенадцать человек со своей собакойПошли косить луг.

Потом куплеты следуют обратно, все понижая число человек до одного. Эта песенка хороша тем, что уже в середине большинство поющих непременно собьется, получается веселая каша, и все кончается общим смехом.

Я очень хотела бы, в свою очередь, продемонстрировать англичанам и наши комические песни, особенно украинские, вроде:

Ой, що-ж це за шум учинився?Це комарік тай на муси оженівся…Узяв соби жінку невелічку,Що не вміе шіти-прясти чоловічку.

Но у меня, к сожалению, нет достаточно компетентной компании, так как Софья Петровна все время занята «высокой» политикой, а Боярский – родом из Бердичева и песнями мало интересуется. У него все время какие-то темные операции и вычисления, так как на нем лежит снабжение делегации продуктами, открытками, марками, визами, папиросами и прочим. С момента отъезда из Москвы каждый делегат получает неограниченное количество самых лучших «кремлевских» папирос, которых в обычной продаже не достать. Кроме того, на Боярском лежит обязанность вообще заботиться о делегатах. Если, например, кому-нибудь нужно полотенце, носовой платок, чулки, даже непромокаемое пальто, он должен все это достать. В Ростове, например, все делегаты получили по паре галош, которые с гордостью потом увезли к себе в Англию. Понятно, что Боярский старается провести все эти операции с максимальной для себя прибылью. Поэтому ему не до украинских песен. Делегаты и особенно делегатки смотрят на него в некотором роде как на благодетеля, относятся к нему с неизменным уважением и говорят:

– What a kind man this Bojarski! [16]

Так незаметно добрались мы до Грозного. Здесь был снова торжественный прием и большевики устроили делегации банкет в инженерном клубе. После банкета нас повезли осматривать нефтяные вышки. Как известно, в самой Англии нефти нет, и поэтому англичанам здесь все было внове и очень интересно. Расспрашивали подробно о процессе производства и записывали старательно ответы в свои блокноты. Вспоминаю, между прочим, и такой случай. Засаленный и грязный рабочий кряхтит у насоса, которым выкачивают нефть из недр. Мы подходим, и Вольтон спрашивает:

16

Какой любезный человек этот Боярский!

– Сколько вы получаете в неделю?

– Сорок рублей.

– Сколько это будет на английские фунты? – обращается Вольтон ко мне.

Мне так и хочется сказать ему, что ведь советский рубль далеко не полноценен, что если по курсу эти сорок рублей и составляют два английских фунта (это было до всяких девальваций достопочтенного фунта), то по покупательной способности – это не более чем десять шиллингов. И я оглядываюсь по сторонам. Как будто никого опасного около меня нет.

– Это два фунта, – говорю я, – но цены на хлеб и прочее выше, чем у вас в Англии, так что на самом деле это меньше чем два фунта.

– О, – говорит мистер Вольтон, – а мне Слуцкий еще сегодня утром говорил, что цены на продукты в Советском Союзе значительно ниже наших. Как это возможно?

– Что они говорят? – справляется рабочий.

– Он сравнивает вашу зарплату с зарплатой английского горняка.

– Да он разве тоже горняк? – удивляется рабочий. – Ишь ты, а как хорошо одет, нам бы пиджачок такой. Из Англии, значит? А сколько же он там зарабатывает?

– Восемьдесят рублей в неделю.

– Вот это да. Живут, значит, ничего себе. А еще бастуют черти.

Я, конечно, не рискую перевести последней фразы Вольтону, к нам как раз подходит коммунист Ллойд Дэвис. Он вечно около меня крутится, видно, от ячейки задание получил. Разговор обрывается. Вечером Вольтон ловит меня во дворе инженерного клуба;

– Camrade Тамара, не можете ли вы назвать мне цены на важнейшие продукты?

Что мне делать? Ведь если я их перечислю, он запишет их, а затем будет везде ими оперировать при беседах и со Слуцким, и с другими коммунистами. Я говорю, что составлю ему список на днях. Хорошо, что он этим удовлетворяется. Я же надеюсь как-нибудь узнать у Слуцкого, что такое он навыдумывал Вольтону о ценах. Может быть, перед самым отъездом делегации в Англию мне и удастся подсунуть Вольтону настоящие цены. Пусть хоть поздно, но узнает правду.