Записки средневековой домохозяйки
Шрифт:
В особняке у герцога Меган приносила мне готовую смесь из кислого молока и яиц, взбитых с еще чем-то там. Здесь же приходилось обходиться самым простым. Молоко не успевало скисать – его выпивали… На такую глупость, как мытье головы, его никто не употреблял. Яйца, естественно, тоже. Только щелок, хозяйственное мыло и уксус – вот все радости моих нынешних рыльно-мыльных принадлежностей. Но ладно, что есть, то есть. Вот еще немного, и надо мальчишек отправлять рвать крапиву по всей округе. Заодно потом и зеленый супчик из нее сварим.
Дела, заботы. Все заботы да дела… Деревенские обозом
Когда-то я мечтала из кучки золотых зажилить для себя хоть немножечко на будущее, но, видно, не судьба. От меня зависят люди, да и мне, честно говоря, хочется жить в более комфортных условиях, нежели в развалюхе, так что нечего сидеть на этих самых деньгах, как собака на сене. Я готовилась растрясти последнее и в ближайшие дни, как деревенские раскачаются, отправить Порриманов в город.
Май заканчивался. Народ завершил посадки, привел свои хозяйства после зимы в порядок и наконец-то созрел для совместной поездки в город. Те, у кого были лошади, предоставили их, зато я могла подкинуть аж три возка. Несмотря на то что мы прибыли сюда ранней весной, то есть на санях, местные умельцы шустро перекинули их на колеса, благо конструкция позволяла (рессор изначально никто не предусматривал), и отправились в путь еще вчера.
Была уже середина дня, когда я рубила курам лебеду. Поутру, пока солнце еще не палило нещадно, я заставила мальчишек полоть дальние грядки, а сама, вооружившись топором, рубила на чурбаке большие стебли пополам и складывала в корзину, чтобы после бросить ее в курятник – пусть молодняк порадуется.
Корзина уже была почти полной, но у моих ног лежала еще приличная куча, когда я в очередной раз занесла топор над неповинной травой. И вдруг раздался истошный вопль: «Едут!» Естественно, я промахнулась, хорошо, что хоть по ноге не попала! Чертыхнувшись и помянув про себя «в бога-душу-мать», я отложила топор в сторону и поспешила к дороге. В голове билась только одна мысль: «Случилось что-то нехорошее, раз они вернулись с полпути».
Из-за поворота выскочил босоногий деревенский постреленок. Это он кричал и на бегу махал руками, указывая назад, себе за спину. Завидев меня, он замахал еще отчаяннее и еще громче заголосил:
– Хозяйка! Еду-ут! Хозя-айка!..
Я остановилась и, заслонив рукой глаза от яркого солнца, стала ожидать худшего. Мальчишка домчался до меня и теперь, согнувшись и уперев руки в колени, задыхаясь, пытался что-то пояснить. Но из его несвязной речи можно было только разобрать: там, едут, много, богатый – и более ничего. Это взволновало меня еще сильнее.
Замерев посреди дороги, как памятник самой себе, я ждала. И верно, не прошло и полминуты, как из-за холма показалась кавалькада из пяти всадников и экипажа. У меня нехорошо екнуло в груди, а в горле пересохло. Какой еще напасти не хватало?! Кто это к нам пожаловал?
А всадники неслись, не снижая скорости. Побоявшись, что нас с мальчишкой просто затопчут,
Внутренне подобравшись, я осталась на месте, хотя очень сильно хотелось пуститься наутек. То, что это едут к нам, я поняла сразу же, едва они показались из-за холма. Там, за ним, дорога раздваивалась, и наезженная колея вела дальше в Истрес, а полузаросшая – к усадьбе.
Заметив меня, замершую в ожидании, один из гвардейцев, пришпорив коня, поспешил подъехать поближе.
– Эй, селянка! Эта дорога ведет к усадьбе Адольдаг? – прокричал он.
Я молча махнула рукой по направлению к дому.
– А маркиза там? – уже тише спросил он, резко останавливая скакуна рядом. Тот едва на дыбы не встал, но я даже не подумала отшатнуться. Уж очень нехорошо взволновали его слова.
– Может, там, а может – нет, – пожала я плечами.
Говорить прямо и откровенно мне никак не хотелось. Но, видя, как вытянулось его лицо и сжалась рука, свободная от поводьев, пришлось добавить:
– Может, она в саду гуляет, а может, и в деревню к отцу Митчеллу пошла.
А что я еще могла сказать?! Вот, мол, друг мой любезный, перед тобой маркиза в образе селянки – загорелая лицом и руками, в разношенных башмаках, ныне больше похожих на тапки, в потертой юбке и простой блузке с открытым воротом и с платком на голове, повязанном, как у украинских баб, кончиками кверху. Когда на улице не меньше тридцати градусов жары, утягиваться, как придурочной барыне, в корсет, чтобы потом весь день в обмороке лежать, не хотелось. Работа-то на месте стоит – ее делать надо.
Гвардеец важно кивнул и, махнув рукой своим «давайте туда», пришпорил скакуна. Кавалькада поравнялась со мной и проследовала дальше. Я быстренько окинула всех взглядом в надежде узнать, кто это пожаловал. В экипаже я увидела его преосвященство епископа-коадъютора Фердинанда Тумбони. Он, опершись на дверцу, смотрел через открытое окошко на дорогу. На меня он даже внимания не обратил. Четверо всадников мне тоже были незнакомы, а вот пятый…
О черт!.. Лучше бы я ушла. Пятым, беседующим с епископом, оказался не кто иной, как Себастьян – герцогский сын собственной персоной! Не знаю, зачем его сюда занесло, но…
Кавалькада уже проехала мимо, а я попятилась в заросли у дороги, чтобы оттуда, сделав крюк, незаметно попасть в дом. Но, как назло, в последний момент взгляд Себастьяна скользнул в мою сторону. В его глазах мелькнуло узнавание, и он рывком обернулся и пристально всмотрелся в меня.
Не знаю, что на меня накатило, но неожиданно я улыбнулась и прижала палец к губам. Мужчина сначала неуверенно, а потом, все же сообразив, кивнул и как ни в чем не бывало продолжил разговор с епископом.
Я же, шепнув мальчишке, чтобы живо нашел в саду Меган, подобрала длинную юбку повыше и что есть силы припустила через кусты и задний двор к дому.