Записки старого козла
Шрифт:
– половина мексиканцев, с которыми я работал на фабрике, утверждали, что они родились в Испании, это пижонство. Испания – прародитель, суперматадор, Великая Мечта старины.
– Хосе родился в Испании, я точно знаю.
– откуда знаешь?
– он сказал мне.
– маразм!
как-то вечером ей взбрела в голову идея об изостудии, она же, оказывается, всю жизнь рисовала, она слыла гением в своем городке, может быть, даже во всем штате, а может, я и перехлестываю.
– я тоже пойду с тобой, – сказал я.
– ты? зачем?
– ну, у тебя будет компания во время перерыва на кофе,
– ну хорошо.
мы попали в один класс, после трех-четырех занятий она начала психовать, рвала свой эскизы и швыряла клочки на пол. я ничего не делал, просто сидел и старался даже не смотреть на нее. а все вокруг были очень сосредоточенны и все же изредка прокалывались, прыская смехом, будто это был какой-то розыгрыш или им просто стыдно рисовать, наш преподаватель вспомнил про меня:
– послушайте, Буковски, вы должны уже изобразить хоть что-то. почему вы сидите и таращитесь на чистый лист?
– я забыл купить кисточки.
– отлично, я одолжу вам кисть, мистер Буковски, но будьте любезны вернуть мне ее после занятий.
– ага.
– а сейчас нарисуйте вон ту вазу с цветами.
я решил разделаться с этим поскорее, работал быстро и скоро закончил, но все вокруг еще корпели, производя в воздухе манипуляции пальцами, прикидывая тени или пропорции, короче – фигню всякую, я удалился, выпил кофе, выкурил сигаретку и вернулся, все столпились вокруг моего мольберта. Блондинка, сущность которой определялась огромными сиськами, повернулась ко мне всей своей сущностью и спросила:
– вы рисовали РАНЬШЕ, так ведь?
– нет, это впервые.
сиськи пришли в движение, словно пытались просверлить меня:
– ой, ну вы ШУТНИК!
– уммммммммгу, – только и смог промычать я в ответ.
профессор подхватил мой рисунок и выставил перед всеми:
– ВОТ чего я добиваюсь от вас! – воскликнул он – видите – ЧУВСТВО! ДВИЖЕНИЕ! ЕСТЕСТВО!
«бог ты мой», – подумалось мне.
Барбара пришла в бешенство, схватив свои вещи, она скрылась в маленькой подсобке, где ученики нарезали бумагу, она рвала все, что попадалось ей под руку, и расшвыривала краски, в запале она уничтожила коллаж, созданный каким-то бедным идиотом.
– мистер Буковски, – обратился ко мне профессор. – эта женщина, ваша ммм… жена?
– ээ… ум… да.
– в этом классе мы не терпим всякого рода примадонн, вы не могли бы деликатно донести это до вашей супруги, и еще, позвольте использовать ваш рисунок на нашей художественной выставке?
– конечно.
– вот спасибо, спасибо и еще раз спасибо! он был чокнутый, этот профессор, любую мою
мазню он требовал на выставку, я даже не знал, как правильно смешивать краски, мне никак не поддавался цветовой круг, я смешивал фиолетовый с оранжевым, коричневый с черным, черный с белым, все, что попадалось под кисть, большинство моих шедевров выглядели как колоссальная лепеха собачьего дерьма, но профессор полагал, что я типа… Божьей отрыжки, итог. Барбара бросила студию, ушел и я, расставшись с живописью.
и вот она стала приходить с работы и рассказывать мне о деликатном турецком джентльмене:
– у него лиловый зажим для галстука, знаешь, и сегодня он поцеловал меня в лоб, лишь слегка прикоснулся и сказал,
– послушай, дорогая, пора бы тебе усвоить, что такие дела происходят во всех офисах по всей Америке, порой из этого что-то получается, но в основном это ничего не значит, большинство из этих бедолаг теребят вялого в туалетах и смотрят слишком много фильмов с Шарлем Буайе. те, кто имеет серьезные намерения, не выставляют их напоказ, ставлю сто к одному, что у твоего парня в башке сплошное кино, прижми его разок, и он сразу отвалит.
– по КРАЙНЕЙ мере, он ДЖЕНТЛЬМЕН, и ТАКОЙ измотанный, мне очень жаль его.
– ЧЕМ это он измотан? работой в городской администрации?
– у него свой открытый кинотеатр, и по вечерам он сам крутит фильмы, он практически не отдыхает.
– ну, значит, я мудак!
– ты-то уж точно, – сказала она нежно, и в эту ночь горшки падали дважды.
а потом случился этот ужин с китайскими улитками, хотя, может, это были и японские улитки, не важно, главное, я пошел в магазин и наткнулся на очень интересный прилавок, я скупил практически весь ассортимент: крохотные осьминожки, улитки, змеи, тритоны, слизни, жуки, кузнечики… улиток я приготовил на первое блюдо и подал к столу.
– я обжарил их в масле, – похвалился я. – давай трескай, кстати, это пища азиатских бедняков.
забросив пару-тройку улиток в рот, я поинтересовался:
– как там старина Лиловый Зажим поживает?
– на вкус как резина…
– резина, шмазина… ешь давай.
– да у них маленькие анусы… вон я вижу их крохотные анусы… ой…
– все, что ты ешь, имеет анус, у тебя есть анус, у меня, все мы с анусами, даже мистер Лиловый Зажим имеет анус…
– буэээ…
она выскочила из-за стола и метнулась в ванную, ее всю выворачивало.
– господи, какие крохотные анусы… Буэээ…
я ржал, давился, брызгал слюной и снова набивал рот крохотными анусами, запивал их пивом и ржал не переставая.
поэтому я и не был так уж сильно удивлен, когда пару дней спустя в нашу дверь постучались, вернее в ее дверь, и я получил повестку на развод.
– малыш, что это? – спросил я. – ты меня больше не любишь?
и она заплакала, она плакала и плакала и плакала.
– ну-ну, успокойся, не переживай, возможно, Лиловый Зажим славный парень, я не думаю, что он дрочит в туалете, наверное, он то, что надо.
– ООООООох, ООООООх, ООООООх.
– может, он дрочит в ванной.
– ах ты, свинья!
наконец она успокоилась, и мы, так сказать на посошок, уронили все горшки с полок. Барбара удалилась в ванную и, мурлыча себе под нос, стала собираться на работу, вечером я помог ей найти новое жилье, помог собрать вещи и перевез ее. на старом месте ей, видите ли, было бы неуютно, сука гребаная. на обратном пути я прикупил газету и открыл страницу с объявлениями о приеме на работу по следующим специальностям: экспедитор, складской рабочий, уборщик, кладовщик, сиделка, курьер, вышвырнув газету, я купил 0,7 крепкого и закатил проводы моего миллиона, мы с ней виделись еще пару раз, кажется без цветочных горшков, – она поведала, что все же переспала с Лиловым Зажимом, но лишь раз, затем уволилась из полиции и решила заняться живописью и литературой – «по-крупному».