Записки у изголовья
Шрифт:
Когда настало время завтрака, явились мастерицы, чтобы уложить в высокую прическу длинные ниспадающие волосы тех женщин, кому надлежало прислуживать при высочайшей трапезе.
Ширмы, скрывавшие меня от людского взора, были отодвинуты. Я почувствовала себя, как человек, который, подглядывая в щель чужой ограды, вдруг заметил бы, что у него похитили чудесный плащ-невидимку. Досадуя, что мне помешали, я спряталась за одной из колонн, откуда я могла смотреть в щелку между бамбуковой шторой и церемониальным занавесом. Но подол моего платья и конец шлейфа выбились наружу.
Канцлер заметил меня
— Кто там? Кто подглядывает позади шторы?
— Это Сёнагон, ей очень хотелось посмотреть, — ответила императрица.
— Ах, в каком я смущенье! Моя старая приятельница вдруг увидит, какие у меня дочери-дурнушки, — воскликнул канцлер. Лицо его дышало гордостью.
В это время принесли завтрак для государыни и госпожи Сигэйся.
— Завидно, право! Этим высоким особам кушать подано. Надеюсь, они соизволят поскорее закончить трапезу, чтобы мы, жалкие старик и старушка, могли заморить голод объедками с их стола.
Он то и дело сыпал шутками в этом духе.
Но вот появились его сыновья [206] — господин дайнагон и Самми-но тюдзё вместе с внучком Мацугими.
Канцлер сразу же посадил мальчика к себе на колени, — милое зрелище.
Веранда была слишком тесна для церемониальных нарядов молодых вельмож, и их длинные подолы расстилались по всему полу.
Дайнагон был величественно-великолепен, Самми-но тюдзё утонченно-красив. Оба они были так хороши, что невольно мне подумалось: отец их канцлер бесспорно взыскан счастьем, но и матушка тоже заслужила в прежних своих рождениях великую награду!
206
Корэтика (дайнагон) и Такаиэ (в то время самми-но тюдзё, т. е. тюдзё третьего ранга). Мацугими, любимый внук канцлера, был сыном Корэтика.
Императрица предложила своим братьям сесть на круглые соломенные подушки, но господин дайнагон сказал, что торопится на заседание Государственного совета, и поспешил удалиться.
Вскоре явился с посланием от государя младший секретарь министерства церемониала. Для него положили подушку в том покое, что примыкает с северной стороны к кладовой, где хранится утварь для трапезы.
На этот раз императрица особенно быстро написала ответ.
Не успели убрать подушку после ухода императорского посла, как явился младший начальник гвардии Тикаёри с письмом от наследника престола к госпоже Сигэйся. Так как веранда боковой галереи уж слишком узка, то подушку для сидения положили на веранде перед главными покоями.
Госпожа Сигэйся прочитала письмо, а после с ним ознакомились по очереди ее родители и сама императрица.
— Пиши скорее ответ, — велел канцлер своей дочери, но она медлила.
— Наверно, ты не пишешь, потому что я смотрю на тебя. А если б ты была одна, наедине с собой, ответила бы сразу, — поддразнил ее канцлер.
Госпожа Сигэйся слегка зарумянилась и улыбнулась.
— Но в самом деле, поторопись же! — воскликнула ее матушка, и она повернулась к нам спиной и начала писать. Супруга канцлера села рядом с ней и стала помогать ей. Госпожа Сигэйся как будто вконец смутилась.
Императрица
Тем временем Мацугими лепетал что-то милое, все восхищались им и забавляли его.
— Недурно было бы выдать его за собственного сынка императрицы, шутливо заметил канцлер.
«И в самом деле, — с тревогой подумала я, — почему же императрица до сих пор не родила сына?»
Примерно в час Овна [207] , — не успели еще служители крикнуть: «Устлать дорогу!» — как появился император, шурша шелками одежд. Императрица уединилась с ним во внутреннем покое на возвышении, осененном балдахином и огороженном со всех сторон занавесами. Придворные дамы с тихим шелестом уселись в глубине покоя.
В галерее теснилось множество придворных.
207
В два часа дня.
Его светлость канцлер призвал служителей собственного двора императрицы и повелел им:
— Принести разных закусок! Всех напоить вином!
И все упились вином. Мужчины и дамы перебрасывались шутками, и каждый был восхищен остроумием собеседника.
На заходе солнца государь изволил пробудиться от сна и призвал к себе дайнагона Яманои [208] . Потом он велел привести в порядок свою прическу и возвратился в свой дворец. Его кафтан «цвета вишни», надетый поверх пурпурных одежд, был облит сиянием заката. Но я благоговейно умолкаю…
208
Прозвище Фудзивара-но Митиёри, умер в том же 995 г.
Дайнагон Яманои — старший сын канцлера, рожденный от наложницы, не пользовался любовью прочих членов семьи, а ведь он был так хорош собою! Красотой он превосходил своих братьев, и мне было больно слышать, как светские болтуны все время стараются его принизить.
Государя провожали сам господин канцлер и его сыновья: дайнагон Яманои, Самми-но тюдзё и хранитель сокровищницы.
Вскоре фрейлина Ума-но найси явилась сообщить от имени императора, что он ждет императрицу к себе.
— Нет, сегодня вечером я не могу, — отказалась было государыня.
Услышав это, канцлер воскликнул:
— Недопустимый каприз! Ступай сейчас же.
От наследника престола тоже прибывали посланные один за другим. Воцарилась суматоха.
Придворные дамы, посланные императором и наследником престола, чтобы проводить к ним их юных супруг, торопили: «Скорее же, скорее!»
— Сначала проводите мою сестру, — сказала императрица.
— Как, меня первую? Разве это возможно? — возразила госпожа Сигэйся.
— Да, я хочу сама напутствовать тебя, — настаивала императрица.