Записки уцелевшего (Часть 2)
Шрифт:
Академик Архангельский был маленьким, худеньким, в огромных очках. Он, наверно, страдал от жары в черном пиджаке, держал ручонки у груди ладонями вниз, как их держат мышата, стоящие на задних лапках, пыхтел, охал, не задал ни одного вопроса и явно скучал. Будущий академик Саваренский - видный мужчина помоложе - наоборот, часто спрашивал, перебивал, старался сбить Соколова. Других членов комиссии не помню.
Как мы гордились нашим любимым Шестикрылым Серафимом, его находчивостью, его уверенными ответами! Он кончил. Члены комиссии распрощались только с ним одним, не обращая внимания на нас, простых
Толпа постепенно расходилась. Мы окружили Соколова, поздравляли его с успешным интересным докладом. Он сиял, понимая, что выдержал ответственный экзамен.
А Клавдия, взяв за руки обоих сыновей, пошла с ними в наш барак. И тут Гога мой старший, очевидно под впечатлением всего этого яркого для него спектакля, сказал ей:
– Я тоже хочу быть академиком**.
______________ ** Сорок девять лет спустя его желание исполнилось. Георгий Сергеевич Голицын, крупный ученый-физик, был избран в Академию наук СССР.
Я читал заключение экспертной комиссии на многих страницах. Чтобы вода не просачивалась в обход плотины, предлагалось в долине реки Сок у подошвы левобережных горных отрогов уложить и утрамбовать на большом протяжении широкой полосой слой жирной глины. Во сколько эти дополнительные работы обойдутся - не помню.
6.
В то лето 1938 года началось строительство железнодорожной ветки, идущей к будущему гидроузлу. Трассу повели возле Старо-Семейкина по косогорам отрогов гор. Копали зеки из Средней Азии, якобы басмачи. Были они всех возрастов - совсем молодые, пожилые, вовсе древние старцы, все в длинных пестрых халатах, старики в чалмах, многие очень красивые, с тонкими чертами лица...
Однажды я возвращался с работы мимо них, вяло втыкавших кирки в белую рассыпчатую известь. Вдруг ко мне подскочил охранник с криками - сперва: "Стой!", потом: "Ложись!".
Я с удивлением остановился. Он опять завопил: "Ложись!"
– Да ты что? Очумел? Я иду с работы, я вольнонаемный, - повторял я.
– Давай документы!
У меня с собой в сумке были только блокноты с геодезическими записями. Я их показал охраннику.
– Давай паспорт!- завопил он.
Паспорта у меня не было. Нет, я не лег, однако сел. Вот глупейшая история! Он назвал меня беглым зеком. Проходили мимо мои девушки-реечницы. Они остановились, принялись уговаривать охранника меня отпустить. Тот и им грозил. Они подняли его на смех. Он вовсе разозлился. Я их попросил зайти к моей жене, пусть она принесет мой паспорт.
А заключенные - узбеки, таджики, туркмены - равнодушно смотрели на меня своими черными с длинными ресницами глазами.
Прибежала испуганная Клавдия, сунула охраннику мой паспорт. Он и не взглянул на него. Клавдия ушла, подняла в конторе тревогу. Явились начальник охраны и начальник нашей партии Анашкин. Охранник оправдывался, говорил, что я сопротивлялся, матюкался. Я начисто отрицал его обвинения, кивал на зеков, пусть их спросят. Но оказалось, зеки не могли быть свидетелями.
Когда Анашкин, я и начальник охраны направились домой, тот всячески оправдывал своего бойца, который мог меня застрелить и был бы прав, говорил о бдительности.
Ох уж эта бдительность! После имени Сталина одно из любимых словечек тогдашних
В то лето Анашкин и Соколов настояли, чтобы я подавал в профсоюз. Столько лет работаю, а не состою. У разных чинов может возникнуть подозрение, что я не желаю участвовать в этой трудовой организации...
На ближайшем общем собрании уселись прямо на травке возле конторы. Сперва выступал прибывший из Куйбышева агитатор, докладывал о международном положении. Он многократно упоминал имя великого вождя и жутко путался. Я-то газеты читал. Было жарко. Все ждали, когда он кончит, ни одного вопроса не задали. Обсуждались еще какие-то дела, наконец перешли к вопросу приема в профсоюз.
Первой принимали девушку-коллектора. Она только и сказала:
– Я окончила девять классов. Мой отец в Куйбышеве работает на заводе.И остановилась.
Все ждали продолжения. Она молчала. Кто-то заметил, что иной биографии у нее и нет. И приняли ее единогласно.
Я решил выступить столь же кратко и сказал:
– Я окончил девять классов с землемерным уклоном. Мой отец бывший князь, другой вины за собой не знаю. Он живет сейчас в Дмитрове, работаю с 30-го года.
Выступил Шестикрылый Серафим, начал меня всячески расхваливать, говорил, что все меня знают как такого-то и такого-то предложил меня принять.
Наверное, помог нудный доклад агитатора, да еще все устали после работы, да еще жара. Никаких язвительных вопросов не задали, приняли единогласно и разошлись.
Начальником лагеря зеков был некий Колбасюк - жгуче, даже иссиня-черный, заносчивый, с сотрудниками геологической партии не разговаривал. Он жил с молодой женой, маленьким ребенком и старушкой няней в одном бараке с нами.
Клавдия подружилась с его женой, учила ее, как готовить вкусные кушанья, как обращаться с младенцем, помогла ей сшить платье. Я говорил Клавдии, чтобы бросила эту дружбу с женой палача, она отвечала, что та жена милая, беспомощная и очень боится своего мужа.
В то лето заболел наш младший сын Миша расстройством желудка. Жар у него поднялся сильнейший. Он явно угасал, лежал без движения, ничего не ел. При лагере зеков был фельдшер, но в зоне. Едва удалось его позвать к нам; сам он был тоже зек, но ходил свободно и, как мы поняли, ничего в медицине не смыслил. И лекарств у него иных, кроме марганцовки, не было. Везти малыша, такого слабенького, в больницу казалось невозможным. Мы совсем отчаялись.
Помогла колбасюкова няня. Она пришла, что-то пошептала над малышом и посоветовала поить его крепким отваром из дубовой коры с сахаром. То ли от наговора старухи, то ли от дубильных веществ в отваре Миша за два дня поправился. Клавдия со слезами радости обратилась к исцелительнице:
– Как вас благодарить?
И та, как величайшую тайну, ей открыла, что она в няньки нанялась не из-за своей бедности, а муж у нее тут в заключении. Два раза в день - утром и вечером - она выходит с ребенком на определенное место и ждет. Поведут несчастных пятерых в ряд мимо нее, она увидит мужа, они кивнут друг другу. И все. И она спокойна, что он жив. А сейчас просит, чтобы я передал ему маленькую посылочку.
Жалко мне было бедную старушку. Но нам строжайше запрещалось разговаривать с зеками. И я отказался.