Записки уцелевшего
Шрифт:
Комбинат еще год кое-как существовал, потом был ликвидирован, а еще сколько-то времени спустя его директор Колегаев, как бывший эсер, был арестован и погиб; арестовали и некоторых его сотрудников.
Закрыли "Финансовую газету", где сотрудничал мой отец, но у него нашелся другой подсобный заработок: Владимир устроил его писать маленькие заметки во "Всемирный следопыт". Теперь его брат — Александр Владимирович Голицын вместо биржевых журналов стал ему посылать многокрасочные ежемесячники "Geographical Magazine", наполненные фотоснимками корреспондентов, путешествоваших по всему
Если читателю "Всемирного следопыта" попадется когда-нибудь в руки этот журнал за 1926–1929 годы и он откроет его на двух последних страницах, то обязательно наткнется на небольшие, в двадцать — тридцать строчек, заметки например, о мертвом кашалоте невиданных размеров, выброшенном на Фолклендские острова; об археологических раскопках в Мексике; о ручном тигре, откусившем голову у дочки своего хозяина, и т. д. И пусть читатель знает, что материал для подобных заметок мой отец раскапывал все в том же «Мэгэзине». Он так много находил там занимательного, что подписывался под своими заметками не только инициалами М. Г., но и другими буквами…
6
Однажды весной 1926 года поздно вечером раздался резкий звонок. Брата Владимира, его жены Елены и сестры Сони не было дома — они ушли в гости к норвежскому посланнику мистеру Урби. Дверь открыл я.
Ворвались сразу четверо, двое в кожаных куртках, двое военных курсанты училища ГПУ, за ними шел заспанный управдом. Предъявили ордер на таком же бланке, как и в прошлом году, и также подписанный заместителем начальника ГПУ Г. Ягодой. Ордер был на обыск по всей квартире, а на арест одного Владимира.
Старший команды сразу объявил, чтобы мы показали все письма из-за границы, все иностранные журналы и книги. А писем от родственников из Франции, США и Китая мы тогда получали много. Хорошо, что я успел с конвертов отклеить марки для своей коллекции.
Мой отец начал было доказывать, для чего ему нужны американские журналы. Его не послушали, и вся стопка легла на обеденный стол рядом с письмами из-за границы.
Тут Владимир открыл своим ключом дверь. Он, Елена и Соня вошли нарядные, только что обменивавшиеся впечатлениями о весело проведенном вечере. Соня потом вспоминала, как хорошо пела дочь мистера Урби Анна-Лиза, аккомпанируя себе на кантеле.
Каждый из обыскивающих занялся определенной комнатой. Курсантам поручили ворошить задние комнаты. Тот курсант, кому поручили обыскивать комнату, где спали мои сестры, а также Леля Давыдова, тетя Саша и няня Буша, тотчас же начал заигрывать с моей сестрой Машей. Она отвечала сдержанными репликами.
А драгоценную табакерку с портретом Петра отец из предосторожности еще осенью отдал на хранение тете Саше. Она наполнила ее пуговицами, английскими булавками и кнопками и сунула в узел со своими сорочками и панталонами.
Курсант добрался до этого узла и до табакерки.
— А, Петр Великий! — только и сказал он, потряс ее содержимым и оставил на месте.
Кроме писем из-за границы, иностранных журналов и газет, больше ничего не отобрали. Опять подкатил "черный ворон", и Владимир с одеялом, подушкой, миской, ложкой и кружкой был увезен.
Несколько дней спустя приехал из села Орловки (это бывшее имение Писаревых возле наших Бучалок) не первой молодости крестьянин. Он собирался
На ближайшее воскресенье предполагалась хорошая свадьба, мой отец должен был ввести Лёну в церковь, да с последующим угощением. Свадьба состоялась, но из-за нашего несчастья очень скромно. Венчание происходило в церкви Троицы в Зубове, я был единственным шафером у невесты, над женихом держал венец его брат. Потом мы пошли в столовую на углу Пречистенки и Зубовской площади, закусили, распили бутылку вина, и всё… А вечером молодые уехали в Орловку.
Года три Лёна переписывалась с тетей Сашей. Муж ее был хорошим, трудолюбивым, непьющим, но в Орловке Лёны чуждались, считали ее барыней: она не умела доить коров, не знала, как вести крестьянское хозяйство. Детей у нее не было. Она тосковала, вспоминала жизнь у нас. И вдруг переписка оборвалась. Через других мы узнали, что ее с мужем раскулачили и отправили в Сибирь. Больше ничего о них не знаю.
С Лубянки Владимира перевели в Бутырки. В одной камере с ним оказался наш хороший знакомый Сергей Кристи, двоюродный брат С. Михалкова, а также переводчик Сергей Серпинский. Оба они потом красочно рассказывали, как Владимир заделался кумиром уголовников, как они с упоением слушали его анекдоты и различные истории, он рисовал для них игральные карты с неприличными картинками.
Сергей Кристи тогда был сослан в Архангельск, потом попал в Воронеж, а перед войной вновь вернулся в Москву, возможно, не без помощи своего двоюродного брата. И я и мои сестры изредка с ним встречались и очень его любили. Он скончался в 1984 году.
Сергей Серпинский в своей жизни арестовывался пять раз и каждый раз благополучно выходил на свободу. Кроме переводов, он еще рисовал абстрактные картины и написал "Историю Бутырской тюрьмы". Я видел у него эту объемистую рукопись, но в нее не заглядывал. Он умер в 1976 году, а где находится та несомненно интереснейшая рукопись — не знаю.
Владимира выпустили недели через три благодаря энергичным хлопотам Сони Уитер у Енукидзе. Авель Софронович ей сказал, чтобы Владимир прекратил всякие сношения с иностранцами и вообще пореже ходил бы в гости и поменьше принимал бы гостей у себя. К Уинтерам ходить разрешалось, но при условии, если у них никого не будет. Мистер Урби и вся его семья очень огорчились этим неожиданным и для них совершенно непонятным разрывом. Наверно, в архивах норвежского министерства иностранных дел можно найти следы их дружбы с моим братом.
Реджинальд и Соня Уитеры решили особо отметить освобождение Владимира и позвали его с Еленой в ресторан «Националь». Тот обед стоил бешеных денег, равных месячной зарплате среднего служащего.
Супруги Уитеры были исключительно порядочные люди. То, что у них жила тетя Вера с младшей дочкой Еленкой, было естественно. Реджинальд, будучи главой английской пароходной компании, получал много. Он посылал переводы своей матери, а также систематически помогал дяде Владимиру Трубецкому. Изредка он ездил в Сергиев посад, останавливался у Трубецких, охотился вместе с дядей и оставался в полном восторге от весьма примитивного их быта: гости там спали просто вповалку на полу.