Записки 'важняка'
Шрифт:
– Вы знали их?
– Нет. Мы были в разных ротах.
– А что думаете по этому поводу?
– Мне в это не слишком верится. Захотели бы, переметнулись раньше, когда ходили чуть ли не врукопашную. Тогда было сделать это легче.
– А что говорят другие?
– Прошел слух, что у одного из них, младшего сержанта, в оккупации на Украине осталась семья. Наш ротный сказал, что однажды у этого младшего сержанта отобрал немецкую листовку. Сказать по правде, мы их подбираем для курева, на самокрутки. Так что в этом ничего особенного нет...
Произнеся
– Потопали дальше! Теперь не отставайте ни на шаг и следуйте за мной след в след.
Я подчинился и покорно шел за Фроловым, буквально дыша ему в затылок.
Фролов держался уверенно, спокойно обходил мины, обнаруживая их присутствие по каким-то известным только ему признакам. Иногда приостанавливался и во что-то вглядывался.
Когда до края окопов их батальона оставалось несколько метров, Фролов подал знак, пригнулся и последним решительным броском преодолел это расстояние. Вслед за ним последовал трусцой и я. Мне лишь показалось, что сверху свистнула запоздалая пуля немецкого снайпера. Возможно, мне лишь почудилось.
Фролов довел меня до блиндажа командира батальона. В знак благодарности я крепко пожал ему руку, после чего он отправился к себе в роту, а я по крутым ступенькам спустился в блиндаж.
Блиндаж комбата был сработан на слава, в несколько накатов толстенных бревен. Первым, кого я увидел, был сам командир батальона капитан Валерий Кононов. Плечистый, рослый, с энергичным простым лицом, немного увалень, он, безусловно, всем нравился. Он крепко сжал мою руку и поинтересовался:
– Где остальные?
Из дальнейшего разговора я понял, что встречать меня пошел их замполит старший лейтенант Свиридов, с которым мы разминулись.
Я поспешил объясниться, отозвавшись с похвалой о Фролове, который быстро и ловко проводил меня в расположение их батальона, так сказать, с черного хода.
Однако мои слова вызвали только целую бурю негодования.
– Надо же!
– воскликнул комбат с возмущением.
– Мне только не хватает еще одного ЧП, на этот раз со следователем. Да за такое с этого Фролова мало содрать кожу! До чего, подлец, додумался, сманил вас на минное поле! И обернувшись к Папиташвили, бросил: - Приготовьте приказ! За злостное непослушание этого прохвоста Фролова из батальона немедленно откомандировать в госпиталь.
"Вот ведь как бывает на фронте, - подумал я.- Возьмут да и строго накажут, направив в тыл. Если и рассказать об этом, то ни за что не поверят".
Однако оставаться в стороне я не захотел - решил за Фролова заступиться.
– Братцы, поумерьте свой пыл! Считаю, что вы хотите поступить с ним несправедливо. Да ведь это ваш золотой фонд.
– Ко всему этому я еще добавил: - Вы же и меня ставите в положение человека бог знает что на Фролова наговорившего. Все поймут, что это наклепал на него я, а для меня сейчас это нежелательно.
Папиташвили выжидательно глянул на Кононова, который, как известно, никогда своих приказов не отменял. Только на этот раз Кононов поступил иначе. Махнул рукой и дал понять,
С минуту помолчав, Кононов произнес:
– Будь по-вашему! Наказывать его не стану, хотя и чешутся руки. Вы, очевидно, к нам пожаловали по нашему распроклятому делу?
– Да, - подтвердил я.
– Мы для вашей работы подготовили подходящее место. Папиташвили вас туда отведет.
Оказалось, что нам предстояло пройти совсем немного, до следующего блиндажа. Здесь всем распоряжалась санинструктор полка младший лейтенант медицинской службы Гладышева, совсем молодая, в плотно стянутой на талии гимнастерке и вычищенных до блеска хромовых сапожках девушка.
Штат у нее был небольшой: два дюжих санитара и дежурный телефонист.
Выложив на стол свои бумаги, я тянуть не стал и попросил:
– Пожалуйста, организуйте вызов лейтенанта Петрова из роты старшего лейтенанта Лучко.
Связист, ефрейтор, энергично крутанул ручку полевого телефона и стал вызывать:
– Ландыш! Ландыш! Я Герань. Петров у вас на месте? Пусть срочно зайдет к санинструктору. Его ждут!
Петров явился довольно скоро. Присел на пустой ящик, в двух шагах от меня, опустив глаза. Чувствовалось, что переживает.
Я стал заполнять в протоколе некоторые обязательные графы, а он, не дожидаясь моих вопросов, заговорил сам:
– Хочу сразу внести полную ясность. Во всем, что произошло, виноват один я. Как командиру взвода своих людей мне положено было знать, а я Королькова и этого Глебова не разглядел. Готов отвечать по всей строгости закона!
– Он так и сказал: "по всей строгости закона" - действительно с готовностью все взять на себя.
– Вы напрасно так спешите со своим покаянием. Кто виноват - говорить еще рано. Прежде всего хотел бы услышать, почему вы считаете, что Корольков и Глебов перешли на сторону врага?
– В этом я уверен, - проговорил он.
– Вы можете привести какие-либо доказательства? Остались какие-то следы?
– На месте того секрета остался лишь поломанный камыш.
– Может, на них внезапно напали?
– Это исключено! Они бы сопротивлялись и кричали.
Больше от него я добиться ничего не смог.
Следующим был помкомвзвода сержант Кабдыров.
– Что могло произойти с ними?
– начал я.
Кабдыров, не задумываясь, ответил:
– Сбежали к немцам!
– Через непроходимое болото?
– Они его где-то обошли.
– Но как и где?
Кабдыров лишь пожал плечами.
– А не могли ли немцы их убить?
Кабдыров возмутился:
– Зачем тогда каждый не кричал, не позвал на помощь? Это не могло быть!
Поколебать его в этом мнении, как и Петрова, было невозможно.
Я допросил еще нескольких бойцов, но и они все версию о нападении на исчезнувших решительно отвергали. Пожалуй, единственным аргументом в пользу того, что Корольков и Глебов перешли к немцам, оставалось только одно: у Королькова на оккупированной территории проживала семья. Почему ушел Глебов - оставалось загадкой.