Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг
Шрифт:
Мне же нужно было оценить допустимую длительность гармонического сигнала и ширину полосы и длительность сложного, чтобы определить параметры проектируемой аппаратуры – главным образом «Звезды». А у него их тогда действительно не было. Какая звездная судьба ему была приуготована, он тогда знать не мог. Но Алещенко знал, что такой как Саша пригодится и оправдает все авансы.
Требования к участникам экспедиции были строги. Никаких «вольнодумцев», никаких евреев, никаких недавно разведенных, чуть ли не 75 процентов членов партии и ВЛКСМ. Прошедшие предыдущие экспедиции без замечаний тоже были проходными кандидатурами.
Члены партии, как наполнители, были на вес золота и туда попадали даже такие люди как Г. К. Борисов, которым трудно было найти применение в экспедиции [25] .
Расскажу еще об одном уходе из группы, на этот раз желанном. Так как Саша (а может быть еще Лёпа Половинко), в отличие от Коли Якубова, не собирался замыкать всю обработку сигналов в моей группе, то подгруппа отображения в составе единственного ведущего инженера Гриши Аноприенко стала в лаборатории не нужна.
25
Борисова отсеяли после беседы в ЦК, после того, как он стал интересоваться возможностью экономии денег на питание. А он мечтал после экспедиции наконец – то рассчитаться с долгами. Этот провал ускорил его преждевременный уход из жизни
Я уже писал, что Гриша мне был навязан. После его представления в группе, я позвонил моему однокласснику Вове Фесечко, работавшему на кафедре Сикорского в КПИ, откуда пришел Гриша. «Вы что, с ума сошли – мы еле от него избавились. Единственно, в чем он специалист – это в добывании девочек для Сикорского». Коля уехал в командировку, к Алещенко я не пошел; оказалось, это была его креатура. О «специализации» Гриши он знал и, может быть, надеялся ею воспользоваться.
У Коли Якубова были собственные идеи в отображении. Среди прочего, Коля считал, что экран для отображения информации может быть маленьким, если его сделать с высоким разрешением – ведь видим же мы мелкие детали на почтовой марке. Через пятьдесят лет могу сказать, что эта идея не подтвердилась. Читаю и рассматриваю картинки я, как и многие другие, на планшете, а не на пяти с половиной дюймовом смартфоне, хотя последний имеет достаточно высокое разрешение – выше, чем на почтовой марке. А для оператора, сидящего за стойкой, нужен большой экран.
Но до такой техники тогда было далеко. Я стремился получить отображение с памятью. Гриша системы отображения знал (по работе на заводе радиоприборов и на кафедре Сикорского), но они все были еще аналоговые.
Меня он как – то поначалу стеснялся, а вот по отношению к другим вел себя в стиле мачо.
Юру Шукевича и Сережу Якубова он взял «на слабо» – смогут ли они целый день заняться крестьянским трудом на его даче, в красивом месте где – то в Осокорках, а он обеспечит им транспорт, купание, выпивку, а потом и знакомства. Они проработали целый день практически без отдыха и еды, а водка (или даже самогон) выключила их вечером начисто и до разговоров или развлечений дело не дошло. Они еще несколько дней потом выдыхали эту работу.
Со мной он играл в другие игры. У нас, как известно, все было плановое, в том числе планировались и изобретения. По крайней мере, подача на них заявок. Я вообще не люблю писать, а заявки тем более. А Грише написать заявку – все равно, что два пальца об асфальт. Он и перекрывал план чуть ли не всей лаборатории. При этом, не спросясь, включил меня (хоть и маленький, но начальник) в соавторы во время моего отсутствия. Заявка была из разряда шансонеток. Я попросил его больше меня не включать. Но для одной из следующих заявок ему потребовались знания по обработке гидроакустической информации, которыми я с ним поделился и даже чего – то исправил и посоветовал – он же «работал на коллектив». И тут он очень просил меня и уговорил – таки участвовать в ней. Я сказал, что это последний раз. Тут мы, наконец, добили нашу заявку по одному из способов обработки сигналов. Не помню с кем – с Юрой Шукевичем или с Инной Малюковой. И он сказал, что пора делиться – он тоже хочет участвовать в нашей заявке как автор. Это было похоже на шантаж – но я же проявил слабость и позволил ему вписывать меня
Конец его пребыванию в нашей лаборатории положил случай. Его, как ударника крестьянского труда (был он из белорусской деревни, и его производительность высоко оценили Юра с Сережей), направили в колхоз – недели на две или на месяц. Вместе с ним направили и Аню – нашу вторую лаборантку. Ее взяли на работу в один день с Аноприенко. Она тоже выглядела в лаборатории инородным телом. Было ей лет 18–19, и она обладала несколько субтильным телосложением, скорее теловычитанием.
В лаборатории была и третья лаборантка, которую привел Юра Шукевич, звали ее, кажется, Таня. Она работала на нашу группу под присмотром Юры.
Первой лаборанткой оставалась еще некоторое время Люда Червоная, пока она не окончила какой – то курс вечернего института и ее не перевели в техники.
Через неделю Аноприенко и Аню привезли из колхоза. Аню – в больницу, Гришу – на разбор аморалки и телесных повреждений.
Гриша выделял в колхозе себе отдельный участок работы и после выполнения нормы уходил отдыхать. Нередко прихватывая при этом Аню.
Однажды они ушли раньше, а потом кто – то прибежал с постоя с криками – спасите Аню! Они с Гришей склещились. У собак это бывает постоянно, а у людей, когда пугается женщина. Никакие «домашние» меры не помогали, пришлось вызвать скорую помощь. Если Ане по большому счету ничего не грозило, то Гриша от застоя крови мог и уйти с концами, так как Аня была не в состоянии расслабиться. У нее были и физические и психические травмы.
В результате уволили Аню (может быть, она и сама ушла). Гришу тоже «уволили», скорее ушли, из лаборатории 131 в лабораторию 133.
Его дальнейшие подвиги, выходящие за описываемый временной интервал, известны. Гриша при поддержке Алещенко, интересовавшегося новинками и находившегося под влиянием его «мачизма», занялся еще и эргономикой. Приобрел гинекологическое кресло, якобы для оператора, видеоаппаратуру и оборудование для воспроизведения квадрозвука. Были и гуляния, запечатленные на видеопленке, с участием Алещенко и симпатичными сотрудницами отдела.
Когда Алещенко намекнул о производственных результатах, Грише это не понравилось. Он выдвинул встречные требования. Алещенко подал записку на увольнение. Но у Гриши был заготовлен свой вариант – он написал донос о необходимости увольнения Алещенко, приложив хорошо смонтированные видеозаписи с раздетыми девочками, гулянок с ним и без него. Кроме того, в записке он утверждал, что Алещенко продвигает своих любовниц в ученые, а таких истинных ученых, как он, держит в черном теле. Но самое страшное, что он пособник сионизма и устроил в отделе синагогу – кругом сплошные евреи. Кошембар, Барах, Гаткин, Рогозовский, Прицкер, Перельман, Бундалевский. Он еще не знал о Суворове, Ковалюк, Крамаренко, Тертышных.
Алещенко остался. Но его сильно потрепали. В парткоме, райкоме, органах, чьей креатурой и был, по – видимому, сам Аноприенко.
В конце концов, Аноприенко уволили, вернее, перевели на следующий «объект».
Примерно в это же время (может быть и раньше) Алещенко пришлось расстаться с еще одним мачо, долго остававшимся любимцем – Витей Кондрашовым.
Витя защитился в 1973 году, по применению сигналов с несиметричными спектрами, разработанными на кафедре Воллернера. Насколько я знаю, внедрить эти сигналы в реальные изделия – «Бронзу», «Шексну», «Платину» не удалось. Тем не менее, Витя дальше продолжал исследовать возможность их применения. Где – то в 1977/78 годах его группа поехала в Геленджик с аппаратурой излучения – приема для проведения экспериментов с сигналами. Вите они, видимо надоели, и он решил совместить приятное с полезным. Поплавав в теплом море, он отправился в Сибирь руководить походом средней сложности с малоподготовленными туристами. Нужно отдать ему должное – его мачизм сыграл здесь положительную роль. Один из сотрудников ИК, защищавший кандидатскую по процессору БПФ для НИР «Ромашка», интеллигентный юноша, пошедший первый раз в серьезный поход, отзывался о нем, как руководителе, очень высоко.