Записные книжки
Шрифт:
Рослый, крепко сколоченный, с копной вьющихся золотистых волос, поблескивающих на солнце, с ярко-синими глазами и приветливым, открытым выражением лица. Не получил почти никакого образования, чудовищно говорит по-английски. Однако ничуть не тушуется. Держится непринужденно, легко завязывает разговор, знакомится. Он летчик. Как-то он рассказывал об одном случае из своей жизни. «До этого я не верил в Бога, но, попав в переплет, стал молиться. Господи, сказал я, дай мне дожить до завтрашнего дня». И повторял это снова и снова.
Миниатюрная, с темными волосами, темными глазами; свеженькая,
Будет весьма прискорбно, если из-за эгоизма, недальновидности или глупости союзники, ужаснувшись немецким злодеяниям, не захотят после войны перенять положительные свойства немцев. Немцы беспощадны, жестоки, вероломны, коварны, деспотичны, бесчестны и продажны. Все так, именно так. Но они привили народу прилежание и дисциплину. Они постарались, чтобы их молодежь стала сильной, мужественной и смелой. Приучили их бестрепетно жертвовать собой ради общего блага. (Неважно, что они понимают общее благо иначе, чем мы.) Патриотизм у них стал мощной и действенной силой. Все это хорошие черты, и нам надо бы их перенять. Историю следует знать. Итальянские республики надеялись сохранить свободу, покупая за звонкую монету своих врагов и препоручая охрану границ наемникам. История итальянских республик учит: если граждане не готовы сражаться за свое государство, если они не хотят тратить деньги, чтобы обеспечить себя оружием, им не удержать свободу.
Сентенцию— не видать свободы тому, кто не готов хоть отчасти ею поступиться, — затрепали. Ее всегда забывают.
Мне приятно, когда друг хлопает меня рукой по спине и говорит, что я славный малый, но мне не по душе, если он одновременно запускает другую руку мне в карман.
Мошенник, сидел в тюрьме. Сейчас он в армии и очень этим тяготится. Ему только что снова присвоили очередной чин, и он от этого впал в тоску; ненавидит жизнь, говорит, что всегда терпел одно разочарование за другим: все его планы неизменно осуществлялись, и ему не для чего жить.
Захлебываясь от восторга, она спросила: «Каково быть знаменитостью?»
Мне задавали
«Это все равно, что получить в подарок нитку жемчуга. Приятный подарок, ничего не скажешь, но спустя некоторое время о нем забываешь, разве что порой кольнет мысль: а настоящий это жемчуг или поддельный?»
Теперь этот вопрос не застигнет меня врасплох, но скорее всего, больше мне его никто не задаст.
Канализация.Как подумаешь, до чего равнодушны американцы к качеству приготовления пищи и самих продуктов, которыми они насыщаются, поневоле поразишься тому, сколько внимания они уделяют механизмам, предназначенным для выведения пищи из организма.
Жизнь одновременно и трагична и банальна: она не что иное, как мелодрама, в которой благороднейшие чувства служат лишь для того, чтобы возбуждать низкопробные переживания у пошлой публики.
Будем есть, пить, веселиться, все равно завтра умрем. Да, но умирать нам предстоит в отчаянии и муках; правда, не всегда — порой мы умираем, покойно сидя в кресле, прихлебывая виски с содовой после отличной партии в гольф, или в своей постели, во сне, даже не осознав, что нам пришел конец. В таких случаях, надо полагать, мы посмеиваемся над теми, кто не знали отдыха и не оставляли усилий, пока их не настигала смерть, когда они еще столько хотели сделать.
Ему приписывают всемогущество, всеведение и все, что угодно; меня поражает, что его никогда не наделяют здравым смыслом и отказывают ему в терпимости. Знай он так хорошо природу человека, как я ее знаю, он знал бы, как слаб человек, как не властен над своими страстями, знал бы, какой страх в нем живет, как он жалок, знал бы, как много хорошего таится в сердце самого дурного человека и как много дурного в лучшем из них. Если он способен чувствовать, значит, он способен и сожалеть, и если он размышляет о том, что с сотворением рода человеческого у него вышла незадача, он должен испытывать не что иное, как сожаление. Диву даешься, почему он не использует свое всемогущество, чтобы упразднить себя. А может быть, он так и сделал.
Что толку в знании, если оно не помогает поступать правильно? Но что значит поступать правильно?
Обмануть меня один раз может любой; я не в претензии, я предпочитаю быть обманутым, чем обманывать сам, и только смеюсь над тем, как меня одурачили. Но я приму меры, чтобы тот же самый человек не обманул меня во второй раз.
Что так огорчает, когда друг поступает с тобой дурно? Собственная наивность или самолюбие?
Писателю следует помнить: нельзя слишком много разъяснять.
Г. К.Он знал, что X. мошенник, но считал, что тот обжулит кого угодно, только не его. Он не знал, что мошенник — сначала мошенник, и лишь затем друг. И вместе с тем в мошенничестве X. для меня есть какое-то жутковатое очарование. Он разорил Г. К. и улизнул в Америку, чтобы избежать суда. Я встретил его в Нью-Йорке, он обедал в дорогом ресторане, был, как всегда, весел, приветлив, бодр и благожелателен. Судя по всему, искренне обрадовался мне. Никакой неловкости не чувствовал, и если кому и было не по себе, так это мне, а не ему. Уверен, угрызения совести не терзают его по ночам.