Заплывая за буйки
Шрифт:
– А то, что дом, где на стол гостям подают ржаной хлеб, принадлежит совсем другой культуре. Вы понимаете? Одна деталь, и уже все другое. Сельское хозяйство. Традиции. Даже климат!
– Если это в одном экземпляре, то ничего, - неуверенно сказал я.
– А вы уверены, что только в одном?
– спросил он через плечо и вышел. Я слышал, как он топает по железной лесенке.
* * *
– Алик, - трагичным голосом спросила тетя, - что это такое?
А то она не знает, что это такое.
–
– Ну, тетя Валя...
– Будет звонить твоя мама, что я ей скажу?
– Ничего, - сказал я сквозь зубы.
– Я думала, ты приличный мальчик.
– Я и есть приличный мальчик. А это мне нужно для опытов.
– Алик! Ну какие в библиотеке опыты? Что ты мне врешь? Ты спутался с этой... Райкиной дочкой. Сарра Моисеевна сказала, она видела, как вы вместе выходите из аптеки. И мамаша ее была шалава, и девка такая же шалава выросла...
Значит, они дают понять, что за мной все-таки наблюдают. Сарра Моисеевна это так, прикрытие.
– А вот это, - выдавил я перехваченным горлом, - уже мое дело.
– Позволь! Я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы...
Она замолчала, прислушалась, и вновь повернулась ко мне. Лицо у нее было несчастное.
– Ну, вот опять.
– Это трамвай проехал, тетя.
– Нет. Они опять ее включили. Когда она работает, я слышу всякие гадости. Пойди Алик, будь хорошим мальчиком, скажи им.
– Ладно, - сказал я с облегчением, - сейчас схожу.
Забрал у нее презервативы и вышел. На ветке за окном угрюмо требовала свою бутылку горлица.
* * *
Вода была прохладной. Я заставил себя отплавать свои четыре км, потом вылез на мокрый песок и растерся шершавым полотенцем. Над морем плавали волокна тумана. У горизонта над полосой тумана, тянулась цепочка птиц - кажется, диких гусей. Они-то могут лететь, куда хотят - на всякие границы им наплевать!
Потом я подумал, что на самом деле мне надо бы плавать не вдоль берега, а в открытое море - совсем другое ощущение. Но на меня тут же начнут орать с патрульной вышки. Они на всех орут. "Мужчина, заплывший за буйки, немедленно вернитесь обратно". И потом, как же я буду мерить километры?
Я поднялся наверх, миновав плакат "Правила поведения на воде" и черную табличку, на которой мелом были выведены цифры - температура воды и воздуха. Может... просто остаться здесь, устроиться на водную станцию, измерять температуру, следить, чтобы другие не заплывали за буйки?
Книжный магазин на Базарной открывался в девять. Я успел заскочить туда по дороге на работу.
Покровский пришел в пять - я уже запирал окна на шпингалеты.
– Сегодня короткий день.
Он ответил:
– Я не надолго.
Вид у него был какой-то пришибленный, скучный, словно его побило молью.
– Какую-нибудь классику, да?
Он помялся. Потом сказал:
– Хватит с меня этой классики. Лучше фантастику. Там ведь все равно все выдумка, верно? И если что-нибудь изменится... Кто заметит, сколько ног на самом деле было у инопланетного чудовища?
Я сказал:
– Я был в книжном. У них есть этот ваш "Вертер". Новое издание, прошлого года. Я посмотрел.
– Ну и что?
– быстро спросил он.
– Черный. Ну и что? Может, всегда был черный? Кто помнит?
– Вот именно, - согласился он, - я об этом и говорю, - он помялся, - простите, но... тот Толстой? Можно посмотреть еще раз?
– Так мы вчера смотрели...
– Это же каких-нибудь пять минут!
Я пожал плечами и поплелся к стеллажу с намалеванной на картоне буквой "Т". Третий том "Войны и мира", понятное дело, стоял на месте, - редкий ученик добирался до середины эпопеи.
– Вот он, ваш Толстой.
– Посмотрите вы, ладно?
– "Наташа..." - начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, - " ... касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня...". Это не та книга. Вы ее подменили, да?
– Нет, - уныло сказал он, - просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал.
– Скажите, - спросил я, - а вы газеты читать не пробовали?
Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку.
Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если...
– Я, наверное, вообще не буду читать, - быстро сказал он.
– Вы думаете, если вы прочтете газету, и там... если везде будет написано, что...
Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо...
Что я никогда, никогда не лежал в психушке.
Что меня любит Лиля.
Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок... Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно... Что я тогда ему сказал? О ком?
Не помню.
И я сказал хриплым шепотом:
– Если это правда... а вдруг... вы можете сделать так, чтобы все это... ну, это, вы понимаете? было лучше?
* * *
– Я не могу по заказу, - упирался он, - это как-то само... просто возникает в голове, и все.
– А если представить поярче...
– Что?
– Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и... Нет, не то. Опять получается то же самое... Или вот...