Запомни, ты моя
Шрифт:
— Лина мертва. И тебе это надо уяснить. Иначе твое хилое тело тоже внезапно пропадет…
Роберто начинает потеть, скашивает на меня взгляд. А я что? А я все еще с коробкой. И произношу по-голландски.
— Я больше не проститутка. Вам лучше уехать.
Голландец поджимает губы, отталкивает Никиту и оправляет свой светлый пиджак…Где-то я видела этот оттенок.
— Пусть эта русская обезьяна говорит, что хочет, но завтра я вернусь.
— Зачем? — почти открываю рот от шока. Да что ж меня одни бараны окружают?
— Хватит
Роберто уходит, бросая недовольный взгляд на Никиту, и смачно выругиваясь. Марат дергает одной бровью в удивлении, а Никита забирает у меня коробку и почти спокойно спрашивает:
— Где твой кабинет?
Я иду его показывать, всю дорогу думая, зачем Роберто снова со мной встречаться. Ему ясно дали понять, что я больше не продаюсь, да и его перемещения Никита явно будет фиксировать.
Он, конечно, богатый, но у него нет защиты от Самсоновых, которые, похоже, считают себя чуть ли не королями жизни.
Все за всех решать — это в их стиле.
Стоит закрыть дверь моего кабинета, Никита тут же повторяет прием «Роберто». Только если затылок того был вбит в стену. Мой удар смягчила крупная ладонь.
Но губы не нежные. Наоборот, кажется, что он меня наказывает, снова и снова жаля языком. Снова и снова кусая губы, пока его руки уже начинают жить своей жизнью, буквально пытаясь содрать с меня кожу. Я же отвечаю, руками его плечи сжимаю, в рот хнычу. Пытаюсь найти в себе хоть каплю сил отказать. Но как же мне этого не хватает. Силы, грубой, порой непозволительно пошлой. Тела, наглого напора. И просто возможности не думать. Просто задыхаться и ощущать каждой клеточкой любимого мужчину.
— Никита, — давай же думай, Алена. У тебя мало времени, потому что его ушлые пальцы уже дергают пуговицу джинс, а твои груди и того прочего оголены, чтобы он совершал порочное волшебство с их вершинами. — Никита, ты только что вернул… Вернул мне работу, чтобы меня уволили?
Давлю в себе похоть и стискиваю ноги, между которыми потоп.
Оправляю футболку, пока Никита проводит трясущейся рукой по влажным волосам, часто дыша.
— Что еще сказал этот урод? — требует он ответа.
— Назвал тебя русской обезьяной…
— Какого хрена он приперся!? Откуда вообще знает, что ты здесь?! Может, ты ему сама позвонила? Пожаловаться на нелегкие трудовые будни?
— Что за бред?! Зачем я буду звонить тому, кто напомнил мне о прошлом.
— Тогда какого хрена, Алена!?
— Я не знаю! Не знаю! Он появился неделю назад, сейчас снова здесь, что ты от меня хочешь? Как я могла это предвидеть?
— Я хочу, чтобы, как только он снова появится, ты звонила мне, — требует Никита, впиваясь взглядом до того сильно, как пальцами в плечи.
— А может сразу твоей жене? —
— Тебе нравится меня изводить? Что ты о ней вечно вспоминаешь? Это часть жизни никак тебя не касается.
Просто отлично.
— В таком случае моя жизнь не касается тебя! Не следи за мной! Не названивай! Забудь обо мне!
— А кто мне записку написал? — язвит, скотина. — Если бы ты не хотела меня, ты бы уехала в другой город. Но ты осталась здесь… Так что не проси меня о невозможном, потому что каждую секунду каждого дня я борюсь с желанием отправиться к тебе и поиметь, чтобы ты прекратила строить из себя недотрогу!
— У меня нет квартир нигде кроме этого города. Так что не надо мне приписывать лишнего…и не надо связывать похоть, которую ты умело вызываешь, и здравый смысл. Я нахлебалась дерьма и больше жрать его не намерена! Я не буду твоей любовницей!
Никита еще что-то хочет сказать, но дверь с треском открывается. И ровно так, чтобы ударить Никиту.
В кабинет влетает Вика и сразу бросается ко мне.
— Ну что, помог этот охламон?
— Этого охламона пытаются сегодня убить. Ты знала про голландца?
— Все, спасибо, помог, вали, — сразу говорит Вика, загораживая меня, упирая руки в бока и смотря на Никиту, потирающего ушибленное на голове место.
Он переводит взгляд, и я усилием воли абстрагируюсь ото всех болезненно сладких чувств, что меня обуревают рядом с ним, и повторяю слова Вики.
— Спасибо, что помог. Уходи. Пока тебе еще что-нибудь не отбили.
Он кивает, хотя в глазах пляшут черти, и напоминает:
— Звони сразу, если он будет тебя донимать. Не бери на себя ответственность за жизнь человека.
Вика закрывает за ним дверь и выдыхает:
— Ну и урод…
— Ты поэтому ему позвонила?
— Тебе не вызвать во мне совесть. Я всегда адекватно оцениваю свои поступки. И тебе пора поступать так же…
— О чем ты? — невольно теряюсь…
— О твоем размазанном по всему лицу блеске для губ… Пора отпустить Никиту.
Как бы мне этого хотелось. Но сложность в том, что мысли о Никите не покидали меня с самого детства, потом он открыл для меня радости секса, а его мне сейчас очень не хватает. Это, не говоря о том, что я жду от него ребенка…
— Алена…
— Если ты не будешь его вызывать каждый раз, когда что-то случается, то, возможно, у меня получится, — пожимаю я плечами и иду вытираться влажными салфетками. А потом поворачиваюсь к этой фурии и напоминаю: — У нас там конференция. Может, пойдем поработаем?
И именно это помогает мне не думать о Никите. Настолько, что, когда он появляется у меня тем же вечером в подъезде, я снова бью его между ног. Чисто на инстинктах… А что еще мне было делать, когда какой-то хрен хватает меня в темноте.