Запомни, ты моя
Шрифт:
— Взаимно…
— Ты бы не доверяла этой тигрице…
— Тигры не страшные, — говорю я, пока Вика готовится к словесной перепалке, налегая на пиво. — Их действия можно предугадать.
И только Камиль хочет ответить, как Вика затевает настоящую словесную баталию о том, каким животным она считает своего бывшего парня. Да, они встречались, но расстались из-за его измены. И если Надя терпела подобное поведение Никиты и просто расправлялась с особо опасными соперницами, чтобы никто не заменил ее на посте будущей леди. То
И пока они ругаются, а жар кожи становится почти невыносимым, я думаю, а смогла бы я простить. Или ушла бы? Потому что осознание, что Никита так близко, разрывает душу. И мне стоит огромных усилий, чтобы не сорваться к нему и не шептать, умолять сделать меня своей любовницей, хоть кем, только чтобы он был рядом. Только чтобы его тело нависало над моим. Только чтобы его губы сводили меня с ума. Только чтобы его голос говорил грязные словечки. Только чтобы его дыхание всегда опаляло мою кожу.
Прикрываю глаза и чуть поворачиваю голову. Я просто взгляну. Узнаю, один ли он. Может, он вообще на меня не смотрит. Может быть, он с новой любовницей. Может, он забыл меня?
Но стоит открыть глаза, как я натыкаюсь на убийственный взгляд и лицо с более острыми чертами, чем раньше. Если раньше он казался мне красивым, то теперь пугает. Словно прошло не два месяца, а двадцать лет, словно живет он не с Надей, а с настоящей змеей и каждый раз отбивается от удара ее клыков, заполненных отменным ядом. Но сейчас мой яд — это Никита. А мне очень нужно, просто необходимо умереть.
— Так, Камиль, иди к этому алкашу, пока он не спился, — слышу сквозь шум в голове голос Вики и осознаю, что Никита, пока мы сидим, выпивает два бокала неразбавленного виски. Идиот. Теперь даже не знаю, сможет ли он соблюдать свое обещание и не подойти ко мне.
И самый главный вопрос — хочу ли этого я. Хочу ли я, чтобы он держался на расстоянии.
— Понял, только не понял, что тебе от Алены надо…
— Алена сможет себя защитить, а вот твои причиндалы не уверена, — хватает она вилку, и Камиль, рассмеявшись, ретируется.
К нам снова подходит официант. Я выпиваю стакан сока залпом, просто чтобы увлажнить иссушенное эмоциями горло. И закашливаюсь под заинтересованным взглядом Вики. Но если она и могла расстаться с Камилем легко, мне разлука с Никитой дается тяжелее, чем я думала. И улыбка лучшая маска, чтобы никто не заметил, какая боль скрывается за ней.
— На меня смотри, — требует Вика, когда мой взгляд магнитом тянет на первый этаж.
— Смотрю.
Она откидывается на спинку стула, закидывает ногу на ногу, а я пытаюсь не сорваться. Не бежать. Или отсюда подальше. Или к Никите на колени.
— Надя на свадьбе показала аукцион. Тебя на нем продали?
— Серьезно? — поднимаю брови, делая как она и тоже откидываясь на стуле. — Хочешь поговорить об этом?
— Моя жизнь не интересна, а вот рассказав, что с тобой приключилось,
— Я и так чувствую себя…
— Нет, если боишься прошлого как огня. Я же видела твое лицо, когда Надя включила запись.
Я шумно выдохнула, потом вздохнула и задумалась.
А почему бы и нет? Что я теряю, рассказав ей то, что и так известно.
Так я смогу хотя бы на мгновение избавиться от агонии, что сжигает меня изнутри. А может это сигаретный дым и алкогольные пары дурманят мне сознание и делают более откровенной?
— Мне было шесть, когда я познакомилась с Никитой, — начинаю говорить я и кидаю на него взгляд. Он смотрит в бокал, который сжимает до побелевших костяшек и слушает Камиля. — Он попал к нам в детдом после смерти приемных родителей.
— Я просила историю о тебе, историю Никиты я знаю. Знаю, что его выкрали из детдома, знаю, что пока он ехал в одной из фур в Европу, там оказалась его родная мать. Знаю, что они потом с Юрой спасли его. По этой истории можно снимать кино и обязательно поплакать. А где была ты?
Фильм… Жаль, что фильм по моей истории не покажешь в кинотеатрах. Ни одна цензура такого не пропустит.
— Я тоже ехала в той фуре. И я не могу рассказать свою историю без отсылок к Никите. Ведь именно дружба с ним помогла мне выжить.
— Каким образом…
— Мы стали близкими друзьями, там, в детдоме. И потом, оказываясь в опасности или на грани насилия, я вспоминала его. Я надеялась, что однажды он найдет меня, и мы снова будем дружить. Потом это чувство сформировалось в нечто более глубокое, и я не могла пойти как все другие девушки без денег и продать себя. Мне казалось это предательством.
— Ты даже не знала жив ли он…Ты ничего о нем не знала…
— Можешь думать, что хочешь. Но я верила, что однажды мы встретимся…
— Так и случилось. Только вот невинность ты так и не сберегла.
Я качаю головой, но не вижу в глазах Вики осуждения и продолжаю.
— Меня привезли в один публичный дом. Продать меня не могли долго, потому что я себя калечила.
— Как?
— Дралась с охраной, с клиентами. Делала все, чтобы стать непригодным для продажи товаром.
— Но тем не менее, аукцион был… И мы знаем Роберто…
— Там была девочка, тоже русская. Мы сдружились, и, что удивительно, меня на какое-то время оставили в покое. Я расслабилась, перестала каждый день пытаться убегать, зажили синяки. И однажды они схватили эту девочку и сказали, что изнасилуют ее, если я не пойду на этот аукцион добровольно. Она так просила ее спасти, — вспоминаю я крики малышки, что в свои восемнадцать выглядела совсем ребенком. — Я согласилась.
— И был секс с этим Роберто, — допытывается Вика, а я выпиваю еще стакан сока, с отвращением вспоминая, как он раздевал меня. Словно щупальцами хватался за разные части тела.