Запомните нас живыми

Подопригора Борис

Из почти забытой жизни советских интернационалистов в Эфиопии: дома – командир дивизии, а в Эритрее – советник командира эфиопского корпуса полковник Ильяс Абдулович Зайнуллин по восемь раз в день гонял штаб корпуса вверх-вниз по 300-метровой окрестной высоте. С подробными тактическими назиданиями. За что и получил кличку Инкуляль – «живчик» – «яйцо» – в небакалейном смысле слова. Полковник Зайнуллин дважды успешно поднимал фактически ему подчиненный корпус на штурм очередной безымянной высоты. Один раз – и, наверное, это прецедент в военной истории – практически без потерь. За что был представлен к званию Героя Советского Союза. Не дали: кто-то увидел Коран в нехитром скарбе полковника. Ограничились второй за Эфиопию Красной Звездой. В 1978-м среди 68 погибших в бою из состава поднятого им в очередной раз того же 17-тысячного корпуса оказался и советский мусульманин полковник Зайнуллин. Отправленный на родину в белом американском гробу. Со стертыми по бокам – «Армия США» и какими-то буквами-цифрами. Из наших трофеев с бывшей штатовской базы… Так продолжалось следующие двадцать лет.

Историческое резюме

С начала 1990-х правительству социалистической Эфиопии пришлось положиться на себя. Не побежденные, но и не проигравшие сепаратисты нашли других, как оказалось, более благополучных арабских спонсоров. Это произошло после отзыва – в начале девяностых – советских советников. С новыми спонсорами-посредниками бывшие сепаратисты, потом – контрреволюционеры, ныне – патриоты-автономисты вместе с федералами достигли, как считает ООН, консенсуса: Красноморское побережье – Эритрее, остальное – «неделимой» Эфиопии.

Двадцативосьмилетняя война унесла почти 600 тысяч из 60-миллионного населения. Около миллиона выехали из страны. 12 миллиардов долларов невозмещенной советской помощи остались на совести преемников Менгисту. Сам Менгисту живет в Зимбабве. К 200-летию Александра Сергеевича вместо приличествующего случаю поздравления получен ответ в том смысле, что Аддис-Абеба не интересуется эфиопскими корнями иностранных граждан – вне зависимости от их статуса. Впрочем, когда-то подаренный Аддис-Абебе бюст Пушкина вроде бы цел. В отличие от гигантского Ильича на центральной площади страны, провозгласившей строительство неидеологизированного общества. Но среди эфиопских переселенцев, прибывших недавно в Израиль, одиннадцать молодых людей заявили о советско-интернациональном происхождении по отцовской линии.

Хануме Душанбе

На том стою и не могу иначе.

М. Лютер

Рассыпавшиеся ониксы сорванных бус — с самых величавых женщин Союза. Дрожащие капли веером обтекают ветровое стекло, мечутся перед гибельным росчерком, чтобы в

следующее мгновение жадно броситься на безвинных соседей и, обнявшись, развеяться в свисте времени. …Узкий полиэтиленовый пакетик с дурманящим насваем * между двух рядов переключателей, надставленных остывшими гильзами. Вечерний троллейбус рассекает пелену дождя в несмываемом пространстве дымящейся памяти. …Площадь Шахидон… Как эхо: Аллах Акбар – клокочущая толпа. Белые повязки. Мелом по стене: «Ребята, я с вами. Вова». Вовчики. ** …Ты знаешь, с тех пор боюсь спуститься в переход. Там везде лежали трупы. Вошедшая на остановке грациозно стряхивает промокший зонтик, изящно сбрасывает капюшон. Таджички почти не седеют. Хануме Душанбе. …Театр Маяковского… Сюжет незавершенного фарса с трассерами в ночи. …Два флага: зеленый – врачи – вовчики, красный – больные – в массе юрчики… Красные пятна на утреннем зеленом газоне. Психиатрическая больница 1992 года: автоматные очереди, заточки из ложек. Кто начал первым? …Из шести ответит один. Будет клясться хлебом, матерью, женой… Хануме Душанбе. Лилит… Площадь Озоди – Свободы… Да здравствуют умершие рано… Шальная пуля из прошлого: Раис, что там нашли? …откопали в клумбе у фонтана… …кресты алюминиевых бутонов – как модель молекулы. Слезы? Шатающиеся бытовики из 201-й дивизии собирают и закапывают тех и других. Вовчики? – как щелчок затвора. Послушай, ако, это – Юрчик, он – Юра, а я – Юрий Владимирович, как Андропов… Запомни, здесь все – юрчики. Горячая точка, расплывшаяся в горящее пятно Советского Союза. На нем – как кипящая краска – зеленые, белые, красные. Вовчики – юрчики. И только неизменна – в черном плаще Хануме Душанбе. То ли обгоняя БТР с эмблемой ГАИ, то ли пытаясь сбежать от навязчивой памяти, троллейбус ускоряет ход. Садитесь, ханум. Остудите лоб о стекло. Неужели даже из окна троллейбуса, как из иллюминатора вертолета, обречены думать о стингерах? Размытые силуэты пронесшегося мимо: сидящие вдоль улиц на корточках. Хорогские безработные. В 91-м году со всего Памира против Союза проголосовали человека три, вроде прибалты из местного погранотряда. Говорят, раньше таджички умели носить европейские платья, как в Париже. Когда кончится мода на черные плащи? Хануме Душанбе, России, Югославии… Вам не тошно? Где остановка? У недостроенной мечети? У сгоревшего райкома? Троллейбус – десять шагов освещенного тоннеля во мраке беспощадных струй. Как коридор рижского ОМОНа… Тогда было еще не поздно… …тетрадный листок среди поздравлений с Днем Красной армии: «Каждый выбирает по себе Слово для любви и для молитвы, Шпагу для дуэли, меч для битвы Каждый выбирает по себе». Вы выходите, ханум? Куда? Я мысленно целую вас через мокрое стекло. Боюсь увидеть вас на следующий день… …И какая-то печальная мелодия в ритме стихающего дождя. Апрельского. Весеннего. Таджикистан, апрель 1994 г.

*

Нечто среднее между тонизирующим составом и легким наркотиком.

**

Уличное самоназвание демоисламистов, противостоявших в гражданской войне в Таджикистане своим противникам, называвшим себя юриками.

30 минут послеSLAVия

…уже потом – стрелка на оторванном крыле сгоревшей «Заставы» – СРБIJA и закатанные рельсы социалистического пути на мертвом гиганте завода. Война началась с телекамеры на балконе. В 15.24. 15 мая 1992 года.

15.21: …фургоны – желтые, красные… Следим с балкона шестнадцатиэтажки… Поворот. Тузла. Босния. Еще существующая Югославия. Стоянка. Пешеходы. Отсвечивают зеркала «Златар-филигран». Не по-русски разноцветные футболки и коляски. Мороженое – «сладолед». Первые три светло-зеленых военных грузовика. Один похож на ГАЗ-66. Остановился. Его обходят. Из грузовика выскакивают трое военнослужащих. Куда-то исчезают. Грузовик разворачивается. Не вписывается в поворот. Развернулся. На балконе обсуждают: Мио, … Грузовик трогается. Появились два бронетранспортера. Тоже пытаются развернуться. 15.24. Первый заехал на газон. Два выстрела. – Мио, шта овде? – В чем дело? БТР сломал дерево. Гражданская машина развернулась и ушла. Исчезли люди. Пусто. Грохнул БТР. Стрельба, стрельба ужесточается… Еще одно дерево сбили… С балкона смотрят пригнувшись. Грузовик с разорванным кузовом. Крупным планом. Кто ранен? – Очереди. Пламя из кузова остановившегося грузовика. Маленькое, как туристский костер. Что-то вытекает из военного фургона напротив. Из другого тоже. 15.30. Пусто. Еще один грузовик едет по газону. Дым, потом пламя. Пламя поднимается выше. Пламя и над вторым грузовиком. «Пуцают!» – «Стреляют!» Военный медицинский фургон. Выехавшие на перекресток машины, встали. Два очага пламени. «Гробна тиш'uна». Звонит колокол. Что-то взорвалось. Машины горят тихо – слышен шепот на балконе. Редкие пистолетные выстрелы. Чья-то ругань. Горит асфальт под грузовиком. Кузов еще одной машины – в огне. «Одве рат». – Это война. Солнце и молитва: «Да светится имя твое, да живе королевство твое…» «Колы, колы»… «Машины, машины». Горящие машины столкнулись. Дрожит объектив. А может, кто-то знал, что это случится, и ждал на балконе? Сильный взрыв. Аминь. «Демократична дорожка». Артиллерия. «Наше трагичне живот… за наше Босне… укус слободе»… Дрожит объектив. Зеленые квадраты европейских газонов. Мелькает FS-3 – в правом верхнем углу. Стена огня – за левым поворотом. Черный дым. Желто-белое пламя. Горят задние колеса грузовика, похожего на КамАЗ. Никого нет. Цветы на балконе. Сквозь дым – присмиревшие легковушки – поодаль. Дым – выше 16-го этажа. Весь КамАЗ в огне. Пламя обтекает кабину. FS-3. «Демократична дорожка». Дым застилает весь перекресток. Вдали – стоящие светлозеленые грузовики. «Фронт слободы… само мало разума и мира»… Пять очагов огня. От четырех – дым. Глухие взрывы, как в горах. Их заглушают новые. Горящие песочницы. Жирные следы на сухом асфальте мостовой и тротуаре. Мат. Сильный взрыв на ГАЗ-66. Еще один. Фамилии на – ич. Грузовик «Камкон». «Хитна помоч» – скорая помощь. Взрывы, взрывы. Разбросало машину. Обломки долго висят в воздухе. Как конфетти из фольги. Перекресток был в дыму, а теперь в огне. Открылась дверь у красной легковушки. Два похожих на джиннов очага на огромном пространстве перекрестка. Ракеты. Салют кому? Частые глухие взрывы. Хлопушки с Нового года? Рвутся снаряды. Вот почему звучало: эксплозивы, эксплозивы. «Нови рат». 15.9.1992. 15.29, …30, 45, …51… Мелькают года: 93, 94, …96… Сплошной черный дым. Что-то типа самодельной петарды: растянутая письменная «м» – в воздухе. Продолжают рваться боеприпасы. Хорошо, что балкон огражден бетоном. «Марко, хвала, сигарету» – «Само изволте». Пять факелов. Виды города. Впервые видно солдат. За фургоном, поодаль. Звуки сирены. Взрывается еще одна машина. Рукав заслоняет камеру. Титр из другой передачи, наверное, более важной: тел. 239-07. Улица Югославской народной армии. …«температура – …», а где-то – «испод ноля». Сегодня не потемнеет. «Вечна спомен». Тузла, Босния, 1997 г.

Вуковар

«…пятнадцать минут назад в городской музыкальной школе прерван концерт памяти… …погибшего в Новый год при обстреле… лауреата премии Чайковского… Из-за прямого попадания … на сцене пожар… …требуется

кровь и спирт… …городская радиосеть прерывает трансляцию из-за угрозы повторного артобстрела… …мы уходим в бомбоубежище…» Из программы «Радио Вуковар» …нет этого городка, вальсирующего в дунайском прибрежье, с шагающим меж платанов бронзовым Тито… Есть Сталинград 43-го. Есть раздрай души. Мы уходим, уходим, уходим, уходим… Заблудившееся эхо афганского «прощай»… Уходим, как Тарковский, не оставив ни «Гамлета», ни «Бесов», оставив пастернаковскую неспособность к эмиграции. Дел не хватило ни во вселенной, ни в России… Запомнились пожаром на сцене. Шаровая молния отчаяния воспламенила синусоиду между двуглавой ладьей православного храма и субтильным минаретом с жестяным колпачком… …еще раз прокатилась по бетонным урнам бывших очагов: чем ближе к границе, тем с большей иезуитской назидательностью сровненных с землей. Allahu egber… Господу Богу помолимо… Опоздали… Мы уходим дорогой, уткнувшейся в рельсовый пюпитр станции Вуковар, загородивший аварийный выход. Мы уходим в бессрочье беловежского подполья, помечая на трофейной карте власовские комендатуры анэксимбанков. Товарищ, с Новым, 1942 годом! …я продолжаю свою войну — он пьет ракию и курит московскую «Приму»… …они бросили луковицу в котел с моей дщерью… Вуко вар = волчий бульон… Предел. Граница. Буквы ГРС на асфальте… Если точка после Г – граница Республики Сербской — Терпят… Если после ГР – Граница Сербии — Точку закрашивают Либо закладывают здесь фугас… Господи, ты-то нас уважаешь? …мы теряем и теряем… Время и достоинство. Самолеты и Севастополь… Пока работает телефон. Через линию фронта: – Завтра наступаешь? Нарисуй на башне скрипичный ключ… Чтобы не попал… — Точечное бомбометание. Крест-распятье под Добоем — «девятой гимназической» роте: «Жертвама бомбардованья НАТО». Прими, Господе, непогрешне деце твоjе… В белградской Святой Троице — приставлены к одной стенке – «Генералъ Врангель» и «Храбро пали, браче русима»: первые десять фамилий… Разметанные белыми стаями зимы Вуковара. Мы уходим. Уступая место удачливым и бессовестным, с остатками аристократического куража — чувствовать себя равными всем ушедшим. Может, когда-то потом из выжженной оркестровой ямы, будто из глубины души, послышится шепотом — НАШИ! Мы уходим, уходим, уходим, уходим, оставляя кресты, кресты, кресты, кресты: сифилис совести… …закатили рукава, все думали – ищут наркоманов… …заставили выпить по кружке спирта, …а потом скачали кровь… до последнего розового пузырька… …некоторые бредили… уже без крови… и вы хочете знать, почему они не шлепнули меня? Я – старый прозектор Додик, меня все знают… Бред – сюжет для сна: родился человек – посадили платан. Умер человек – все равно растет. В Вуковаре дольше домов горели деревья. Стыдили живых. Самая расцвеченная вывеска Вуковара: «Погребна опремье». Похоронные принадлежности. Полный аншлаг… А так хочется остаться: весело потрескивает концертный рояль, партитур хватит, чтобы запалить всю Европу. Как мазохистски послушна огню брошенная виолончель! Черным поясом отливает смычок на талии разошедшейся скрипки, рыжей и певуче-развязной, как маркитанка… Пятая оргия Чайковского? Друже команданте! Господин капитан! Отлучитесь от рюмки. …жизнь слишком коротка для земных утешений. Хотя бы зачеркните последнее «н» в слове «Таллинн». С нее начался Вуковар… Вы не глупее тех, кто сегодня наезжает миротворцами на Дунай, как когда-то гувернерами – на Фонтанку! Вы просто пьяны. Много спирта и крови… Успеете ли протрезветь, пока Гамлет еще в чем-то сомневается, пока бесы не скупили благословения, пока мы не успели возненавидеть Друг Друга. До пробуждения. Там, где заканчивается ВуковаР, продолжается Россия… Вуковар, бывшая Югославия, декабрь 1997 г.

Остров Кронштадт

(славянская ЛюНависть)

Говорят, русские читают стихи, как молитвы, и пишут их, чтобы сказать правду… Под поручнем каждого прута твоей лестницы — не потерявший краски лоскут ткани — символ мольбы… Земле отпущены века до Пришествия… …не разглядеть кого – в перекрестье глазка. А нам? Неодолима чувств природа: Ты видишь – я опять пришел. Твой телефон молчал три года. Тебе, я думал, хорошо. Сверстники из пятидесятых все чаще уходят, не развинтив цилиндрик валидола, не дожив до тяжких коньячных юбилеев, не допризнавшись, не допростив… Без покаянья… Зияет прошедшее странно и жутко, Как ниша бетонной стены, Храня до поры правду наших поступков, Былую реальность и сны. Хотеть не ЗА ЧТО, А КОМУ, КОМУ? КОММУНИЗМ чувств. Интернационал мольбы. Ее больше, чем въелось в известь старого храма. Мольбы… палившей райкомы и мечети Таджикистана, выбившей сердце сараевского Христа соборной мозаики. Может, Таджикистан и Югославия начались с самоубийства маршала Ахромеева? Без покаянья. В сараевских трамваях и душанбинских троллейбусах — фанерные двери гражданской войны. Мольбы… сквозь бойницы в бетонном желобе олимпийской трассы бобслея. На склонах Балкан, переходящих в кладбища, среди похожих на отчества фамилий на – ич — в кириллице – с полями вместо цифр: римских и арабских — Петр и Павел. Русские дуэлянты. С судьбой. З богом. Без покаянья. Нет ничего атеистичней смерти. «В России есть остров, большой, как Сараево. Кронштадт. Оттуда Павел. Петр – болгарин. Пел по-русски». Не осветить в души загашниках О прежних днях мои слова, Пока солирует «калашников» Калибром семь шестьдесят два. На всю Европу хватает римского Петра и лондонского Павла. Но каждой клеточкой сетчатки — Такая русская судьба — От Петербурга до Камчатки За нами смотрят сразу два. Она роняет седеющие волосы на свои черные колготки. 40 кг тротила. В своей квартире на первом этаже восьмиэтажки. И… Без покаянья. «Ко jе други моги прочитати твоje повесци, Сараjeву?» Острее ревности к любовнику — Коль Бог не дал судьбы иной — Бикфордов шнур на подоконнике — Давай огонь. Пошли с сумой. Пять лет в розыске. Террористка по имени Весна. * * * Все романтические истории завершаются сухим резюме, похожим на выходные данные прочитанного романа. И все-таки, как во сне под пятницу, найди меня на карте ночной Европы, где самые яркие точки – Москва и Питер. Большие, как остров Кронштадт. P. S. А покаянье – дьяволу в конверте Отправь, забудь и все-таки условь Нам дату, место встречи после смерти. Там Бог простит. Там русская любовь. Сараево, апрель 1997 г.

Солдатская лямка по-американски

Дополним балканско-миротворческие впечатления взглядом на американскую казарму. Причем не со стороны, а изнутри. Со вниманием к деталям, в которых вся соль. С дополнением общеизвестного личными впечатлениями. Без сусальной восторженности, но и без публицистического оплевывания по остаточному классовому или ура-патриотическому принципу. В жанре живого рассказа. Такую возможность предоставил почти двухлетний опыт службы российского представителя в американском штабе в Боснии…

Чем набор отличается от призыва?

Набор в вооруженные силы (ВС) США осуществляется через сеть recruiting stations – призывных пунктов (ПП), функционирующих из расчета: один на 70 – 100 тысяч городского населения и 15 – 20 тысяч сельского. ПП замыкаются на местную власть, но состоят в договорных отношениях с минобороны. Персонал ПП стимулируется призовыми баллами, начисляемыми по весьма сложной схеме. Она ориентирована на преимущественный набор наиболее подготовленных рекрутов, готовых служить в не самых престижных частях. К ним относятся прежде всего сухопутные войска (СВ). Ибо в пехоте меньше условий для приобретения навыков, полезных на гражданке. Поэтому за согласившегося служить на флоте или в авиации начисляется условно один балл, за пехотинца – три. За «образованного» (с ПТУ) сухопутчика добавляется еще один балл. Освидетельствование рекрута, достигшего 17 лет, осуществляется через тесты, соответствующие требованиям к выпускнику средней школы: число отжиманий за минуту, задачки про бассейн с двумя трубами и автотрейлеры (не поезда!), отправившиеся из пункта А в пункт Б, чейнворд – «танК» – «Кухня – …Север», диктант из местной газеты и «чем отличаются Ирак от Ирана или Персия от Пруссии?» По последнему – нужно угадать не менее четырех из десяти правильных ответов, ибо с кругозором – скажем позже – беда.