Заповедник для академиков
Шрифт:
Ведь если бы некий Иван Иванов, грабитель или наркоман, убил двух младенцев, чуть не сжег заживо мою жену, погубил замечательного старика — я бы испытывал к нему презрительную ненависть и был бы не в состоянии разговаривать с этим ублюдком.
Но Фрей не просто человек. И не маньяк. Он — эксперимент природы, созданный вопреки ее собственным законам. Зачем?.. Как завершение цепи случайностей? Или как проба к страшному будущему? Фрей искренне убежден — он успел это объяснить Лидочке в день пожара, — что сам подчиняется исторической закономерности. Он должен освободиться
Вот и на борту «Рубена Симонова» Фрей наверняка занимается благородным спасением человечества. И его можно ненавидеть или презирать не более, чем пургу или убивший тебя камень, что свалился с высоты. Хотя надо опасаться и не выпускать из виду, как гремучую змею в доме.
Ресторан на «Симонове» был двухзальным. В первом была сооружена широкая стойка для шведского стола, второй зал был уставлен темными стульями, а стены его сдержанно разрисованы в стиле тридцатых годов. Кажется, это именовалось «артдеко». Завтракали в большом зале, каждый сам выбирал себе колбаску, гренки, сыр, мармелад, кашу, наливал кофе.
Кураев крикнул Андрею, что занял для него место. Андрей был ему благодарен. Казалось бы, пустяк, но в первый день не хотелось садиться за стол с незнакомыми людьми. Зал был неполон — некоторые еще не встали, но главное — половина, если не более, делегатов поднимутся на борт по ходу плавания. В Таллине, куда «Симонов» скоро придет, присоединятся эстонцы и латыши, в Гданьске — поляки, в Любеке — немцы и часть скандинавов.
Кураев был расстроен — ему попался курящий сосед по каюте. Андрей объяснил ему, как отыскать каюту Эрнестинского — может, удастся переселиться.
Андрей пошел к стойке, где один из поваров раздавал горячие сосиски. Он подставил тарелку и увидел второго повара, который вышел из белой двери, неся в руках два кофейника, и направился к столу рядом со стойкой, чтобы поставить их. Проходя мимо Андрея, он кинул на него взгляд.
Лицо не было знакомым — вчера на набережной волосы и лоб вора были скрыты козырьком, но глаза — почти желтые, наглые, кошачьи — Андрей узнал.
Официант остановил взгляд на Андрее, чуть-чуть дольше задержавшись на нем, чем положено — а впрочем, как положено? Официант был в белой сорочке с галстуком-бабочкой. Когда он ставил кофейники на стол, Андрей увидел, что кисть левой руки забинтована и пальцам трудно держать кофейник.
Больше официант не глядел на Андрея, он повернулся и удалился к белой двери за стойкой — именно удалился, потому что он был малоподвижен, как бы скован выше пояса… вчера на набережной этого не было. Может быть, это тоже следы встречи с квадратным молодым человеком?
— Эдик! — громко пробивалось сквозь шум в ресторане. Из кухни вора окликнул юноша в белой куртке с волосами, перетянутыми сзади резинкой: — Возьми сок!
Юноша протянул вору два графина с желтым соком.
Вор принял их, замешкавшись, чтобы получше ухватить, и вернулся в зал. Он отнес графины на столик, где стояла минеральная вода.
Андрей почувствовал облегчение оттого, что злоумышленник жив. Потом пришла тревожная
Эдик с перевязанной рукой больше не смотрел на Андрея и скрылся за дверью.
И все же странно, что один из моряков — хоть и таких вот кухонных моряков — хватает на площади чемодан пассажира, а затем нагло возвращается на борт.
Миша Кураев доканчивал очередное яйцо всмятку.
— Это первый день, — сказала сидевшая с ними за столом маленькая круглая женщина, как выяснилось, редактор детского журнала по имени Дора Борисовна, — организм боится, что завтра не дадут пищи.
— Организм спешит растолстеть на халяву, — согласился Миша. — Организм у меня холостой и хочет наработать жирку на всю весну. Можно я тебе часть скорлупок переложу? А то официант подумает, что я лучший в мире пожиратель яиц.
— Нет, — строго ответила Дора Борисовна. — Научись наконец отвечать за свои поступки.
— Это не поступок, это преступление, — самокритично признался Кураев и поменялся тарелками с Андреем.
Дора Борисовна ахнула, глядя на такое невоспитанное поведение ведущего ленинградского прозаика.
Владимира Ивановича Иванова Андрей за завтраком не увидел, но вот толстый господин с надутыми младенческими щеками, в модном мешковатом костюме и слишком ярком галстуке к завтраку вышел. Андрея он, конечно же, не заметил. Толстяка сопровождал уже знакомый Алик, стриженный «под бокс», в той же квадратной куртке, и женщина средних лет, с полным красным лицом, взбитыми русыми волосами, крепкая, широкая в кости и мясистая телом. Придай такому лицу и телу маленькие круглые глазки — получилась бы свинья, но глаза у женщины были большие, серые, выпуклые, правда, какие-то сонные.
Толстый господин к стойке не пошел. Он сидел за столом, а квадратная куртка и пучеглазая женщина принесли ему завтрак и потом, по мере того как он наедался — очень быстро, неопрятно и жадно, — подносили ему все новые тарелки с колбасой, омлетом и даже кашей.
«Это мультимиллионер, — предположил Андрей. — Он главный спонсор сборища интеллигенции и за это приказал устраивать за завтраком шведский стол: для него в этом путешествии одна радость — обжорство».
У выхода из ресторана стояла Бригитта Нильсен и раздавала программки. Она каким-то своим, иностранным чутьем угадывала участников конференции, отделяла их, как зерна от плевел, от спонсоров и туристов, заполнявших прочие места на «Симонове». Андрей получил свою программку и выяснил, что первое пленарное заседание состоится в главном салоне в семнадцать часов, после отхода из Таллина.
Валютный магазин на главной палубе был открыт, туда заходили полюбопытствовать, в основном туристы, у которых были свободные деньги. Но туристы ничего не покупали. Они берегли деньги для более важных боев — на чужеземных берегах.
Андрей тоже заглянул в магазин. Продавщица с желтыми волосами узнала его и сказала:
— Я товар еще не подготовила. Я вам потом подскажу, что выгоднее приобрести.
Андрей хотел бы найти «искалку» для ключей — брелок, который отзывается на свист. Но тоже ничего не стал покупать.